Злобный леший, выйди вон! (СИ) - Аведин Илья - Страница 4

- Это как же так-то? – спросил Сизый и подумал, что подков новых он так и не получил, хоть кузнец и обещался вчерашним днем все сделать.

- Я там конечно не был, - Мокроус задумался ненадолго. - Точнее сказать был. Только уже после гибели его. Как я понял, он лицо себе подпалил, работая спьяну,  и падая малютку придавил. В кузнеце весу то было ого-го! Ни один голодомор бы пережил. Хотя потому он и разжирел, что голодоморов не видывал отродясь.

- А чего там ребенок делал?

- Жена его сказала, что хотел кузнец больно себе замену вырастить - вот решил с пеленок мальца к работе приобщить. хотел, чтобы тот жару подышал.

- Ох, беда-то какая, – покачал головой Сизый.

- Кому беда, а кому счастье. Жена то его – Настасья, кормящая была. А теперь горем убитая плачет и не выходит из дому. Ей соседи еду носят, сама она ничего делать не может.

- И ты хочешь сказать...

- Отдай ей ребенка, Сизый. Не навсегда, а на год-другой. Пока от груди не отцепится. Ты и мать утешишь и ребенка вырастишь. А может и выйдет, что будете ему оба родителями.

Мокроус улыбнулся и откинулся на спинку скамейки.

- А если она откажет? Свое дитя то дороже любых других.

- Может и так. Только у тебя есть очень хороший довесок к ребенку.

- Не пойму.

- Сейчас поймешь. Ты когда, главным над мечниками стал, Бокучар дал тебе жалованье в три златца в семь дней, так?

- Так, – кивнул Сизый.

- Но ты просил платить по одному златцу, потому как боялся, что все пропьешь или проиграешь. Все верно?

- Верно.

- Выходит, что целый год, ты получаешь по златцу в семь дней. А ты никогда не думал, куда деваются остальные два?

- Думал, Бокучар себе берет.

- Нет, мой дубоголовый друг. Я не только советник Бокучара, но и казначей. Все ваше жалованье, распределяю я. Так вот, все те оставшиеся златцы лежат целехоньки в надежном месте.  Я тебе их выдам. Все до последнего. Удивлен?

Глаза Сизого бегали по земле. Неожиданно на него с неба свалилось решение. «Ребенок будет жить!», - думал он. Но у медали была и вторая сторона. Об этом он не забывал.

- Ох, чувствую, что собака бешеная, которую мне придется прибить в благодарность тебе, будет размером с усадьбу Бокучара.

- Как знать, Сизый. Как знать, – сказал Мокроус и улыбнулся, обнажив крысиные зубки.

- Ты посиди пока, - продолжил советник, - а я схожу за жалованьем. Думаю, имея такой груз на руках, - Мокроус еле-еле выпрямил указательный палец, чтобы показать на ребенка, - ты не сможешь спиться. Хотя многих и это не останавливает.

Сизый сидел, ожидая пока вернется Мокроус. Где-то над ним жужжали пчелы, облетая цветы сирени. Солнце сияло в зените и озаряло добрым и приветливым светом, лежащую впереди, Лысовку. Крестьяне погрузились в работу. По полям ездили телеги с мужиками и бабами. Оттуда же доносились заводные рабочие песни. Где-то за усадьбой лаяла собака. Огромная собака.

Через пару мгновений вернулся Мокроус. Следом за ним шел молодой служка и нес шкатулку.

- Вот, здесь все твое жалованье. Помочь донести?

- Не надо, я сам, – сказал Сизый и переложил ребенка на сгиб левой руки. – Давай, шкатулку.

Сизый уже собрался покинуть двор, как Мокроус его окликнул:

- Услуга, Сизый. Не забывай об услуге!

- Ты не дашь забыть. Бывай.

***

Сизый шел через деревню с ребенком в одной руке и шкатулкой в другой. Собаки встречали его лаем из пустых дворов. Почти все работали в поле, так что он не встретил ни одного любопытного взгляда. Только кошка, что дремала посреди дороги, зашипела, и тут же скрылась в кустах. Еще на подходах к дому кузнеца он почувствовал запах былого пожара. Сизый недоумевал, как он мог пропустить пожар и гибель кузнеца. Он в очередной раз зарекся не пить.

Ребенок зашевелился и поморщил розовое личико.

- Знаю, запашок отвратный.

Сизый поставил шкатулку на гнилой пенек, который служил стулом, и натянул плед повыше, чтобы закрыть привередливый детский носик.

- Сейчас посмотрим, кто в теремочке живет.

Сизый постучал в дверь одним пальцем - никто не отозвался.

- Что же, постучим посильнее. А, что скажешь? – спросил он Олега.

Не дожидаясь ответа от новорожденного, он постучал привычно для себя - кулаком. Под силой удара дверь отворилась и в сени упал дневной свет. Сквозняк подхватил пепел с пылью и закружил по углам. Сизый прошел в комнату и сорвал тряпку с окна. Тьма неохотно уползла в подпол. Ребенок закашлял.

- Хозяйка! – крикнул Сизый, в пустоту. – Никого нет, Олежка, ну и мы пойдем, а то задохнешься совсем.

Сизый вышел на улицу и встретился взглядом с бабкой, что стояла на дороге и смотрела в его сторону.

- Это чего это ты тут удумал, разбойник, а? – злобно промямлила бабка, щуря слепые глаза.

- Это я баб Матрена.

- Кто ты-то? Глаз слепой стал, не видит совсем,  – сказала бабка чуть добрее, услышав знакомый голос.

- Сизый.

- Э-э-э, Сизый, – сказала бабка, вернув злые нотки. – Пришел покарать несчастную за гибель мужа и ребенка?

- Никого я карать не буду, бабка. Настасья мне нужна для другого дела. Для мирного.

- Это какого? Мирного? Ты своим мечом мира не приносишь. Только пугать и резать умеешь!

- Да тебя разве напугаешь, старая, ты даже смерти не боишься. Скорее она тебя, раз ты все еще ходишь под солнцем.

- А?

- Я говорю, где Настасью могу найти? Нужна она мне больно. Сказали мне, что она горем убитая в доме сидит, а ее и следа нет.

- Ты вот кулек возьми, да на стол ей положи, а то мне через бардак ее ходить трудно, все ноги отобью. Давай, сделай доброе дело для старой, а я скажу, куда Настасья делась.

- Давай.

Сизый взял мешочек. В нем лежало что-то теплое. Судя по запаху – пирожки с капустой. Он вернулся в дом. Распинал ногами хлам и добрался до стола. На столе стоял открытый ларчик.

«Кузнец, похоже, имел тайник от жены своей, а она нашла да и скрылась. Неужели будет третий беглец за один день?», - думал он.

Он положил кулек с пирожками на стол и пошел обратно. Когда он вышел, на тропе никого не было.

- Ты откуда такое добро взял? – послышался голос.

Сизый обернулся. Бабка мирно сидела на гнилом пенечке в тени крыши и держала шкатулку. Руки ее тряслись, отчего монеты внутри звонко плясали.

- Положи на место бабка. Не твое добро и знать тебе не положено, откуда взял.

- Ты разве так должен говорить с человеком, от которого узнать что-то хочешь? – ехидно спросила она.

- Ах, ты ж, старая, – процедил он сквозь зубы.

- Чего?

- Я твой кулечек положил на стол. Ноги твои старые сберег. Будь так добра, Матрена, скажи, куда Настасья делась.

- Ой, милок, я же тебе еще кое-чем помочь могу. Больно шкатулка тяжелая, давай-ка я облегчу ее для тебя. Да про Настасью скажу. Гляди, как получается. Ты мне одно дело, а я тебе два сразу, – заключила они и улыбнулась, обнажив все четыре зуба.

- Ты где наглости-то набралась, старая?

- А?

Сизый знал, что со слухом у бабки все хорошо, и она переспрашивала только, когда не могла, либо не хотела отвечать. Несмотря на то, что Лысовка стояла далеко от крупных городов, искусные дипломаты встречались и здесь. Жизнь в лишениях превращала либо в покорных крестьян, трепещущими перед наместником, какими было большинство крестьян, либо в отъявленных хитрецов, таких как Мокроус или бабка Матрена, что могли поживиться в любой ситуации.

Сизый забрал у нее шкатулку. «Не обеднею», - подумал он и вручил бабке один златец.

- Держи, разбойница, – сдался Сизый под напором хитрости старухи. – Ну, теперь скажи мне, где Настасья?

- Так вот сейчас на тропу свернет, смотри, – бабка указала пальцем на соседний дом - слепа она была настолько же насколько и глуха.

Через мгновение  на тропе показалась девушка. Худое тело скрывал рваный, покрытый темными пятнами сарафан, так что не узнать какого он прежде был цвета. Крохотные плечи закрывал такой же грязный платок. Волосы, сплетенные наспех в косу, выглядели седыми из-за пепла. Она шла медленным шагом, не поднимая головы. Сизый засмотрелся на девушку и не заметил, как бабка встала и пошла восвояси. Опомнившись, он крикнуть ей вдогонку: