Злобный леший, выйди вон! (СИ) - Аведин Илья - Страница 84

- Расиво!

- К-расиво, - исправил ее ученый. – Я рад, что нравится. Давай теперь напоим тебя горячим чаем, а то нагишом по холоду ходить, точно можно схватить горячку.

Он нашел парочку сухих дров, кинул их в печную яму и поджег от перчатки. Девушка в это время подошла к рабочему столу и принялась за изучение всевозможных колбочек и баночек.

- Откуда же ты такая взялась? Ты понимаешь меня?

Девушка удостоила его лишь мимолетным взглядом, и тут же вернулась к баночке с разноцветными минералами.

- А так понимаешь? – спросил он на своем родном языке.

Девушка больше не повернулась.

- Стоило проверить.

Ученый подошел столу и достал с верхней стеклянный флакон, крышка которого проросла ползучей розой, после чего сосуд открыть стало невозможно. Минерал этот, по слухам, обладал чудесным свойством: находясь в замкнутом пространстве, он принимал какой угодно ничтожный размер, однако продолжал внутренний рост, невидимый глазу. Но как только окружающая среда расширится, он тут же займет все свободное пространство. Теодор Кительсон со спокойной душой дал минерал девушке, ведь слухам он не врил.

- Держи, - протянул он флакон. – Красиво?

- Красиво, – заулыбалась она.

- Настоящая женщина. Говорить толком не умеет, но толк в красивых вещицах знает.

За это время чайник закипел и свистящим звуком приказал снять себя с огня. Теодор Кительсон налил две чашки душистого чая, и пригласил девушку присесть напротив. Девушка села, и продолжила крутить в руках флакон с розово-черным минералом.

- Поставь, никто не украдет, - дружелюбно улыбаясь сквозь усы и бороду, сказал ученый.

Девушка не поняла, и тогда он взял у нее из рук флакон, и подвинул к ней стакан. Златовласа схватила его также как сосуд с минералом и обожглась.

- Да что же ты творишь? Горячее же!

Он принес к ней ведро с водой, но девушка знакомо нахмурила брови и спрятала руки.

- Вот, смотри, - он окунул свои руки. – Видишь? Холодная.

Она проверила воду кончиком пальца, и окунула обе кисти.

Теодор Кительсон показал ей, как остудить чай, своим дыханием. Девушка сначала принялась дышать носом, как ее научила лошадь, но поняла, что так дело будет длится долго.

- Итак, - начал рассуждать вслух ученый. - Девушка лет двадцати, может чуть меньше или чуть больше. Не говорит. Не понимает слов. Но не глухая, что уже радует. Ведет себя так, словно все видит впервые, точно ребенок. Может травма головы? – спросил он сам себя и подошел к девушке, чтобы осмотреть ее голову. – Волосы чистые, крови нет. - Может старая рана? Или не рана вовсе. Быть может, ты росла вдали от людей? Но почему тогда кожа такая чистая и нежная? Нет, житель леса был бы сплошь в рубцах и мозолях. И как ты оказалась в коконе? Тебя поймали в ловушку пауки-кукловоды, чтобы постепенно добраться до твоих косточек? А я ведь не знаю, чем они питаются, так что не могу отказаться и от такой теории. Интересно…

- Интересно, – передразнила его девушка.

- Да, очень.

Девушку разморил теплый ароматный чая, а мерный бубнеж Теодора Кительсона только усилил эффект. Голова ее опускалась тем ниже, чем ближе подкрадывался сон. И вот ночной зверь подкрался достаточно близко, чтобы напасть. Девушка коснулась лбом стола и уснула.

- Вот так будет лучше, - сказал он, когда уложил девушку на кровать и накрыл ее одеялом, которое когда-то давно набил медвежьим мхом. Мох этот, к слову, хорошо сохранял тепло, а так же помогал медведям от запоров, в честь чего и получил свое название.

Теодор Кительсон вспомнил, что у девушки не было пупка. Совсем. А также тот страшный крик, от которого померли разом все пауки-кукловоды. Обычно, неожиданные детали помогали продвинуться в его изысканиях, но не в этот раз. История становилась все запутанней.

Он вышел из убежища. Мелкий дождь стучал по листве. Теодор Кительсон запрокинул голову. Приятные столкновения капель с лицом, немного освежили дымящийся от напряжённой работы мысли  разум. Ученый распряг лощадь и увел под навес, который они с Олегом соорудили несколько лет назад для нее и ее подруги, которая перешла в полное владение рыжего слуги из Выселок. Ученый втянул полной грудью свежий воздух. Дрожащий и звенящий день, пылающий осенними красками, уступил место темной ночи, среди которой ощущались приближающиеся зимние ветра. Ученый отправился спать.

***

 Солнце застало Теодора Кительсона и его спутницу в пути. Лошадь спокойно и уверенно шла среди бурьяна. Ни раз она ходила этими тропами. Девушка металась от одного края телеги к другому, пытаясь сорвать последние цветы. Ученый придумывал историю для Мокроуса и любопытных жителей деревни. Кем должна прийтись ему златовласая особа? Дочерью? Сестрой? Дочерь сестры? Он остановился на последнем. Сиротка племянница, чьи родители погибли от чего-то страшного. Бедняжка натерпелась такого страху в тот день, что лишилась речи, а теперь, когда ухаживать за ней отказались все соседи, ее дяде, знахарю Захару, пришлось забрать несчастную к себе.

- История белыми нитками шита, да? – обратился он к ней.

Девушка улыбнулась, показав жемчужно-белые зубы. Что-то хищное, прямо-таки волчье, было в ее улыбке.

По дороге она попыталась выпрыгнуть из телеги, чтобы проследить за зайцем, шмыгнувшим в орешник, но Теодор Кительсон в последний момент ухватил ее за ворот рубахи.

- Куда собралась, проказница? Сиди смирно.

Девушка надула губы, и грозно сверкнула глазами, но больше не пыталась выпрыгнуть из телеги на ходу. Всю оставшуюся дорогу она наблюдала, как редкие лучи, пробивающиеся сквозь гранитное небо, играли на гранях ползучей розы. Иногда она тяжело вздыхала, и тихонько проговаривала: «Красиво».

Когда показались поля, Теодор Кительсон взял вбок, чтобы избежать лишних глаз. Но ни один крестьянин не показался.

- Где это все?

Девушка вопросительно посмотрела на извозчика.

- Да это я сам с собой, - сказал он ей, - скоро прибудем.

Крестьян не было и во дворах. В голову Теодора Кительсона забрались самые плохие мысли. На его памяти поселения пропадали из-за набегов диких племен, но дома стояли не тронуты и крови нигде не было, а значит – эта беда миновала Лысовку, но тогда остается черный мор, или же гнилой струп – две неизлечимые болезни, которые по давнишней моде родного королевства ученого, посылались в письмах к монархам. Вторая беда проследовала за первой.

Почти все жители деревни столпились на дороге возле усадьбы. Толпа гудела, кричала и смеялась. Смех мужиков и баб, а не только детей разливался перед усадьбой. Такого Теодор Кительсон никак не ожидал, ведь крестьянская улыбка появлялась в Лысовке настолько редко, что скорее петух прокатится  верхом на собаке, распевая бранную песню, чем мужик тебе улыбнется.

- Что же тут такое?

Он остановил телегу у крайнего крестьянского дома. Взял Златовласку за руку и направился к толпе.

- Как думаешь, нам достанется? – спрашивал высокий крестьянин своего хромого соседа.

- А как же, там закрома такие, что на год вперед хватит. Только вот что достанется? Картофель один.

- Да хоть бы и так.

- Эх, если бы раньше пришли, может, и пряники бы получили. Ты когда-нибудь ел пряники?

- Ну, как-то с отцом помогли купцу карету из оврага вытащить, так тот мне дал вроде как пряник. Или кнутом стеганул. Давно это было, я и запамятовал. Эй, ты куда это вперед нас суешься? А, знахарь. Доброго утра.

Оба мужика вежливо склонили головы. Благосклонное выражение лица сменилось хитрым прищуром, когда они увидели, что знахарь держит за руку златовласую деву.

- Что происходит?

- Чудеса, батюшка. Чудеса чудесные. Бокучар, то ли из ума совсем выжил, то ли чует, что скоро к отцу своему отправится, - сказал хромой.

- Я так думаю, что крыша над головой потекла у него, - высказался высокий.

- Да объясните же, почему толпа на дороге стоит?

- Это опоздавшие тут стоят. Самые первые заполонили двор.

- Эх, надо было раньше приходить, - вздохнул хромой. – Точно картофель один получим.