Мажарин (СИ) - Сергеева Оксана - Страница 46

Для Юли это первая влюбленность. По крайней мере, до этого момента не было заметно, чтобы дочь кем-то увлекалась. Но беда в том, что это не просто «кто-то» и далеко не мальчик…

От этих мыслей голова разрывалась, а самой стало невыносимо дышать, похоже, давление поднялось. Наталья спустилась на кухню, наверху в спальне стало тесно и душно. О событиях и вещах, которые сегодня лишили ее сна, лучше думать наедине с собой и, хотя муж крепко спал, его дыхание мешало и почему-то не позволяло сосредоточиться.

Поставила чайник. Не очень хотела горячего чаю, но руки созвучно кипучим мыслям сами сделали дело. Выдохнув, Наталья приказала себе успокоиться, сжала кухонное полотенце, замерла у стола, смахнула крошки...

Денис Шаурин – мужчина и взгляды на жизнь у него недетские и потребности взрослые, а Юля еще девчонка, ребенок. С дочерью нужно обязательно поговорить, но необходимо найти правильные слова, и пока с большим трудом она представляла, что скажет. Но сказать – должна. Обязана. Самая большая ошибка – пустить все на самотек.

Собачий лай за окном заставил вздрогнуть. Электрический чайник, вскипев, уже отключился. Наталья отвлеклась от тяжких мыслей, опустила в большую кружку одноразовый пакетик с заваркой. Когда пили чай всей семьей, на стол выставлялась красивая посуда, но в одиночестве женщина всегда пила из этой красной в белый горох кружки, — единственной сохранившейся из сервиза, принадлежащего ее матери. Был еще небольшой заварной чайник, но использовать его нельзя, потому что носик у него откололся, а выбросить рука не поднималась. Так и стоял он в буфете, в самом дальнем углу.

Толстая чашка, которую уже несколько минут Наталья не выпускала из рук, обожгла, потому она поставила ее на белую скатерть, опустилась на стул и бросила взгляд на книжку, оставленную Юлей. Книга – со старой потертой обложкой из библиотеки ее покойной матери, Наталья и сама ее когда-то читала. Пальцы коснулись шершавого переплета, листнули несколько страниц. Глаза уткнулись в первые попавшиеся строчки; неяркого света хватало, чтобы прочесть:

«…То было время, когда любовь, чувства добрые и здоровые считались пошлостью и пережитком; никто не любил, но все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности.

Девушки скрывали свою невинность, супруги – верность. Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения – признаком утонченности. Этому учили модные писатели, возникавшие в один сезон из небытия. Люди выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными.

Таков был Петербург в 1914 году…»

Классики не врут.

На дворе 1996 год, а ничего не изменилось. Наталья перечитала отрывок еще раз. Слова ладно сливались в предложения, а предложения сплетались в один клубок, ударяющий прямо в грудь. На миг стало страшно. Не за себя, ее собственная судьба уже сложилась и вряд ли что-то изменится, но за Юльку. Боязно, туманно. А вдруг и она в поисках ярких ощущений начнет «припадать к острому».

Мысли хаотично двигались в голове, наскакивали друг на друга, путались; решительность сплеталась с сомнениями; понимание ситуации тут же цеплялось за возможную ошибочность выводов. В висках пульсировала тяжесть. Невозможно заснуть и думать невозможно…

Поднесла кружку к губам и тут же обожглась кипятком. Разочарованно поставила ее на стол, получилось досадно с громким стуком.

Вот так живешь в полной уверенности, что знаешь своего ребенка и все, что с ним творится, оттого не пытаясь прорваться сквозь обманчивую оболочку послушания и верности; а потом в период острый и ломкий появляется вот такой «Шаурин»… Одно неверное слово, не то действие, — не дослушала, не поняла, не посоветовала, пропустила, забыла, — и ребенок отдалился, закрылся на все замки, заперся изнутри, «ушел», а через некоторое время его душой правит чужой человек.

От этих мыслей холод колючими иголочками пробежал по позвоночнику. Решение обрело четкие формы, но легкости это не принесло.

Самое главное, чтобы Юлька не стала прятать голову в песок. Всеми силами нужно постараться сохранить, укрепить нежные отношения и доверие, что царили между ними. Близких друзей, как таковых, у дочери не было, потому Наталья всегда стремилась стать для Юли не только хорошей матерью, но и подругой. Нельзя допустить появления сомнительного идеала, пичкающего девочку отравленными советами. Не нужно позволять дочери замкнуться, переваривая все внутри себя. И пусть Наталья не одобряла того, что происходило, но оставить дочь наедине с собой не могла. Если сможет знать, что происходит, то и помочь в нужный момент сможет. Человеку дана всего одна жизнь, а Юля у Натальи единственная дочь, ради спокойствия которой мать готова провести немало бессонных ночей.

…Юлька устроилась в гостиной с книжкой на диване, подложив под травмированную ногу подушку. Рядом на стеклянном столике стояла чашка с чаем и любимые конфеты. Едва мать зашла в комнату девушка почувствовала, что настроение у той не из лучших. У самой тут же засосало под ложечкой и возникло нехорошее предчувствие. Стены огромной комнаты, казалось, сузились, запирая ее в ловушку.

Наталья поставила на столик чашку с кофе, села на другой конец дивана и коротко сказала:

— Юля нам нужно поговорить. – Мягкие черты материнского лица заострились, немного его ожесточив, выдавая решительность, что и так сквозила в каждом движении и жесте.

Внутри у Юльки все опустилось. Похоже, стремясь быть ближе к Денису, она переиграла. Слова матери прозвучали холодно, а Юля не любила, когда родители разговаривали с ней в подобном тоне. И сейчас почувствовала себя неуютно, глупо, словно попыталась надуть мать, а обман вскрылся, обнажив что-то весьма нелицеприятное. А так на самом деле и было.

Юля собралась с духом, сделала непринужденный вид. Закрыла книгу и скрестила руки на груди, словно это могло помочь ей выдержать допрос матери.

— Да, мама, конечно. О чем? – спросила, прекрасно понимая, о чем пойдет речь.

У мамы был усталый вид. Еще влажные после душа волосы чуть завились на кончиках, на чистом лице без косметики залегли тени. Юльке тут же захотелось прильнуть к ее плечу и поддержать, как обычно. Но сегодня настрой мамы не располагал к объятиям.

— Что за спектакль ты вчера разыграла?

— Какой спектакль? Ничего я не разыгрывала.

— Не придуривайся. Можешь кому угодно морочить голову, но только не мне. Если отца ты провела, то меня – не выйдет.

Юля замолчала, решая про себя, сопротивляться ли дальше натиску матери или признаться во всем. И то, и другое давалось нелегко, но что-то нужно выбрать.

— Не хочешь разговаривать со мной, значит, я поговорю с отцом. Будешь с ним объясняться. – Наталья потянулась к своей чашке, сделала пару глотков.

Юля вцепилась в книжку побелевшими пальцами. Только разговора с отцом ей не хватало. Самое худшее, что могло быть, — это вмешательство отца.

— Не надо. Только обещай, что отцу ничего не скажешь.

— Будет зависеть от тебя. У тебя вчера аж аппетит пропал, так ты хотела, чтобы отец разрешил посещать тебе бассейн. И не любой, а именно в «Гладиаторе».

— Хорошо, — ретировалась Юлька, набрала в легкие побольше воздуха, быстро соображая, с чего начать рассказ. – Помнишь, давно я тебе рассказывала про мальчика, который за меня вступился?

Наталья нахмурилась, припоминая детские конфликты дочери.

— Да, что-то такое было, — подтвердила.

— Тот мальчик – Денис. Теперь уже не мальчик. Мы учились в одной школе и давно друг друга знаем. Какое-то время мы не виделись, и он даже сначала меня не узнал, — изображая небрежность, рассказывала Юля.

— Да? – редко можно увидеть на лице Натальи такое удивленное выражение. Сейчас она была поражена услышанным.

— Да, — кивнула Юля.

— И что у вас с ним за отношения?

— Мама, ну какие у нас могут быть отношения? – вспыхнула дочь. – Он меня воспринимает только как дочку босса.

— А ты его?

— А что я? Какая разница? – попыталась отмахнуться, но увильнуть не удалось.