Закат в крови
(Роман) - Степанов Георгий Владимирович - Страница 57

Некогда местность вокруг домика, с высокими кручами правого, бугристого, берега Кубани, называемая Бурсаковскими скачками, была хорошо знакома Ивлеву. Безмятежным летом 1913 года он, работая над картиной, изображающей летящего с кручи в Кубань генерала Бурсака, провел здесь немало часов с мольбертом.

Как далека была тогда эта мирная и спокойная местность от каких-либо грозных событий! А сегодня тут произошел один из решающих и кровопролитных боев за Екатеринодар. Вон сколько убитых за рощицей!

У крылечка с небольшим козырьком Корнилов слез с коня и вошел в узкий коридорчик, по ту и другую сторону которого было по три небольших комнаты.

— Три справа будут наши, — распорядился командующий, — а три комнаты слева пусть займут медики.

— Телефоны для вас в какую комнату поставить? — спросил Долинский.

— Вот сюда! — Корнилов вошел в узкую угловую комнату. Из двух южных ее окон был виден Екатеринодар, а из окна, смотревшего на запад, — Кубань и неоглядные закубанские дали.

Ивлев, привязав Гнедую у дерева, вышел на высокий берег реки. Солнце село, но вода еще отражала шафранно-розовое закатное небо. Ивлев повернулся лицом к городу. Кресты екатеринодарских церквей и соборов лучились позолотой.

От этого домика сельскохозяйственной фермы верст семь до Штабной улицы, до родного крова. Но удастся ли пройти их? Сколько завтра таких, как он, будет убито?

Ивлев представил свое отсутствие в жизни, конец всем мечтам, надеждам — и с тоской подумал: «А Кубань, как всегда, будет широко катить мутные воды, пшеничные поля — так же зеленеть, и даже этот маленький дом, ярко белея стенами, будет стоять незыблемо…»

Наибольшая опасность грозила самой западной окраине города, именуемой «кожзаводами». Туда и направился Леонид Иванович.

В небе ослепительно сверкали шрапнельные разрывы. Впереди шла жаркая винтовочная стрельба. Захлебываясь, торопливо строчили пулеметы. Вместе с осколками летели в воздух булыжины мостовой.

Во дворе артиллерийской казармы сестра милосердия, разложив медикаменты на столе, бинтовала раненых.

Леонид Иванович остановил лошадь подле красноармейца, голова которого была в чалме из марли.

— У тебя большая потеря крови, — говорила сестра раненому. — Тебе надо в лазарет. Иди садись на трамвай и кати!

— Ерунда! — Боец небрежно махнул рукой. — Ежели каждый с пустяковым ранением станет уходить с позиций, то и Екатеринодар некому будет защищать.

— Однако на тебе лица нет, — заметил Леонид Иванович. — Почему не слушаешь сестру?

— Я старый солдат, — ответил раненый. — И в отряде состою замест командира. Люди не обстреляны, и без меня им не удержаться в траншее. — Он вскинул винтовку на плечо и быстро зашагал в сторону, откуда доносилась непрерывная пальба.

Неподалеку от сестры милосердия, дожидаясь перевязки, стояла большая группа раненых. У многих раны основательно кровоточили, однако красноармейцы, в особенности солдаты фронтовики Дербентского полка, разговаривали весело.

Леонид Иванович подошел к ним.

— Долго вам придется здесь стоять. Сестра-то одна, а вас много. Садились бы в трамваи и катили в городские лазареты.

— А мы не так сильно повреждены, — сказал один из них, блестя лихорадочно возбужденными глазами. — Нам лишь бинты наложить, чтоб зря кровью землю не мочить, и опять можно за дело приниматься.

— Однако корниловцы дружно жмут… — заметил Леонид Иванович, прислушиваясь к усилившейся пальбе.

— Ничего, товарищ комиссар, — успокоительным и уверенным тоном пробасил здоровенный рабочий, поддерживая левой рукой правую, израненную осколками снаряда. — Пущай жмут, мы выдержим. А вот когда мы всем гамузом навалимся, они побегут. Загоним мы их всех в закубанские плавни. Там им всем и каюк, и амба.

Раненые засмеялись, а небольшого росточка боец, прижимая к виску полуоторванное пулей ухо, не упустил случая добавить:

— Куда ему, золотопогоннику, супротив всей Расеюшки выстоять. Вот как мы от Батарейной улицы пошли в атаку, а батальон черноморских матросов с нами с левого фланга начал обходить кадета, так они по выгону и побежали, даже готовый обед бросили нам. Вон за тем пригорком их кухня походная с полными котлами супа стояла. — Он кончиком языка аппетитно облизал толстые губы. — Мы тут же и пообедали как следует, а потом снова на кадета пошли, чтоб красноармейское сказать спасибо за угощение обедом.

— Особливо прытко от нас улепетывали молодые казачки, — поддержал его красноармеец, у которого кровоточило плечо. — Видно, в первый раз в дело попали…

Два пожилых санитара с красными крестами на белых нарукавниках принесли на носилках раненного в голову матроса.

— Вот, товарищ комиссар, — обратился один из санитаров к Леониду Ивановичу, — это настоящий герой. Не угодно ли на него посмотреть?

Санитары бережно положили носилки на землю.

Леонид Иванович подошел к матросу. Молодое, загорелое лицо. Из-под рыжеватых волос, спадающих на изогнутые крутой дугой брови, возбужденно блестят глаза. Широкая грудь, туго обтянутая тельняшкой, тяжело и часто вздымается, и ребра отчетливо, резко выступают сквозь ткань тельняшки.

— Он из боя на себе вынес пулемет. Вон какие ожоги получил. — Санитар указал на шею матроса, покрытую, точно татуировкой, багрово-коричневыми черточками. — Это ему прожгло кожу раскаленными стволами.

— Несите его скорей к трамваю! — распорядился Леонид Иванович.

— Верно, — подхватил солдат, прижимавший к виску ухо, — тут не до твоих побасенок, товарищ санитар.

Леонид Иванович, убедившись, что матрос отправлен в лазарет, попрощался с обступившими его ранеными и сел на коня.

Проехав до конца улицы, он увидел бегущих по выгону бойцов.

— Сто-о-ой, братцы! Сто-ой! — Леонид Иванович дал шпоры коню, гикнул и понесся наперерез бегущим. — Ку-да?! Сто-ой!

Несколько человек остановилось. Леонид Иванович сильным рывком осадил скачущего коня.

— На подмогу идет отряд рабочих «Кубаноля», а вы бежите…

— Повертай, ребята! — крикнул один из остановившихся парней, широколицый с багровым кровоподтеком под глазом. — Повертай, братцы, подмога идет! Я этого человека знаю, он не будет трепаться!

Увидев офицеров-корниловцев, бегущих к домикам окраинной улицы, Леонид Иванович взмахнул нагайкой и прокричал:

— За мной, товарищи! Вперед!

Красноармейцы устремились за ним.

Корниловцы, добежав до окраины пригорода, начали разбегаться по домикам и стрелять из окон. Однако огонь этот не мог остановить красноармейцев, они врывались в дома, с ходу вышибая двери. А если двери не поддавались прикладам, взбирались на крыши, стреляли оттуда.

Окраина была очищена, и Леонид Иванович распорядился:

— Вот здесь ройте траншеи и держитесь до последних сил. — Он говорил охрипшим, но уверенным голосом. — Смотрите же, ребята, ежели при новом появлении корниловцев кто дрогнет и побежит, стреляйте такого труса, пусть не сеет паники!

Когда Корниловский полк снова выдвинулся на передовые позиции, бой под Екатеринодаром закипел с особой силой. Орудийные удары следовали один за другим. Над светлой зеленью весенних полей то и дело вспыхивали сизые дымки.

Корниловцы перешли в решительное наступление.

Сам генерал, дожидаясь переломного момента, не выходил из комнаты. Иногда он поднимал голову и прислушивался к гулу канонады.

По его расчетам, с минуты на минуту должны были прискакать добрые вестники от Богаевского и от Неженцева…

Время перевалило за полдень, этих вестников не было. Красные не оставляли своих позиций. Атака Корниловского полка захлебнулась, полк залег на довольно плоском выгоне, прижатый пулеметным огнем к земле.

Наконец позвонил полковник Глазенап:

— Ваше высокопревосходительство, прошу подмоги. Вышлите хотя бы сотню сабель!

— Могу выслать десяток текинцев из личного конвоя, — сказал Корнилов и бросил телефонную трубку.