Украденные горы
(Трилогия) - Бедзык Дмитро - Страница 13

«Не посмею? О-го-го!»

«Не подходи, мерзавец! Не то я кликну жандармов, и ты опять очутишься за решеткой».

«А я твоих жандармов в порошок истолку. Пускай только попробуют, подступятся. Как били в старину наши збойники».

«Ты что, гайдамак, пули захотел?»

«Ха-ха, пан староста! А ты разве не знаешь, что меня пуля не берет? На, стреляй!»

За этим занятием меня и застали товарищи. Я прочитал им сцену из будущей пьесы, они похвалили ее, и мы сразу взялись за работу. Второе действие должно было происходить на небе, перед райскими вратами — так подсказал Суханя, взглянув на святого Петра, висевшего перед нами на стене. Таким образом, к двум земным героям прибавился третий, святой апостол Петр, который должен был стоять с огромными ключами в руке у райских врат.

Ребята подсказывали мне, и я быстренько записывал, стараясь расставить речь действующих лиц в таком порядке, как если бы они произносили со сцены.

«Слава Иисусу, — сказал дед Андрей, кланяясь седобородому высокому старику, надо лбом которого сиял венец — признак святости. — Вы, паноньку, будете святым апостолом Петром?»

«Да, я, — ответил громовым голосом святой Петр. — А ты, человече, кто такой?»

«Я с того света, святитель. С земного. А зовут меня Андрей Юркович. Из-под Санока. Из села Ольховцы. Будьте милостивы, святой отец, впустите меня в ваш рай».

«В рай? — святой Петр с недоверием оглядел деда Андрея. — А имеешь ли ты, человече, на это какое-нибудь право?».

«Да вроде бы имею, святой Петр. За людскую правду в тюрьме сидел».

«И до чего досиделся, крестьянский сын Андрей?»

«Должен признаться, святой отец, что до пьянства».

«И много пропил?»

«Половину земли, святитель. А под конец и кожух снес в корчму. Горела моя душа от обиды».

«А кто тебя, крестьянский сын Андрей, так тяжко обидел?»

«Да кто же, как не этот злодей, поветовый староста…»

«Пан Енджевский? Знаю, знаю. — Святой Петр позвенел ключиками, на этот звук приоткрылись высоченные кованые врата, в створку выглянула светлая голова ангела. — Кликни-ка, херувим, того пузатого шляхтича — Енджевского».

Тут надо сделать паузу. Святой Петр прохаживается перед вратами, поглаживает бороду, а затем спрашивает:

«Какие там новости на земле, крестьянский сын Андрей?»

«Ничего хорошего не слыхать, святой Петр. Хотел бы на пана помещика пожаловаться. Измывается над нашими сельчанами».

«Знаю, знаю, — вздохнул сокрушенно святой. — Когда-нибудь он ответит мне за вас. Придет коза до воза, замекает, просясь в рай, да я его, этого выдумщика на всякие козни, и в чистилище-то не пущу. А пока спрячься-ка, крестьянская душа, за вон той райской кущей».

В тот же миг бесшумно раскрылись врата, и из рая вышел важный, с основательным животиком, выпирающим из-под жилетки, пан Енджевский.

«Звали, мосьпане?»

«А чего это ты так задрал голову?»

«Урожденные шляхтичи все так ходят».

«Ты, Енджевский, забываешь, что здесь тебе не Карпаты и не Санок, где ты измывался над людьми, здесь рай, а в раю, Енджевский, все равны».

«Извините. Я с одним лишь паном богом признаю себя ровней. По какому делу пан Петр звал меня?»

Прежде чем начать разговор, святой Петр запирает врата и, поглаживая бороду, садится на пенек.

«А теперь побеседуем, собачий шляхтич. Отвечай: это ты упрятал в тюрьму честного хозяина Андрея Юрковича?».

«Не помню, пан Петр. И такого хозяина не помню. Я с мужиками дел не имел. У меня были слуги — жандармы, войты, — их пусть и спрашивает пан Петр».

Святой Петр подает знак, и из укрытия выходит Андрей.

«А теперь узнаешь, мосьпане Енджевский?»

Староста, конечно, узнал Андрея.

«Да, да, тот самый! Это он схватил меня, урожденного шляхтича, за грудки! — Набрасывается с кулаками на Андрея: — Прочь, прочь отсюда! Ты, гайдамак, пойдешь на самое дно адово! Вечным огнем гореть будешь за оскорбление…»

Святой Петр встал между ним и Андреем.

«Это ты, пан Енджевский, пойдешь в огонь вечный, на самое дно пекла. Потому как сюда, в рай, ты попал ошибочно. Обвел меня, старика, вокруг пальца».

«Цо? — Енджевский кидается к вратам, но они заперты на замок. — Я естем уродзони шляхтич!» Он бьет кулаками, стонет, грозится позвать жандармов со всей земли, но появляются откуда-то черти с веревкой, скручивают пану руки и тащат за собой в пекло.

Потом входят ангелы. Они кланяются деду Андрею, берут его вежливенько под руки, ведут к вратам.

Когда пьеса была готова, мы тут же распределили между собой роли. Гнездур согласился представлять деда Андрея, Суханя — святого Петра, Гжебень — пана Енджевского. Я взял на себя роль суфлера и режиссера. Не откладывая, приступили к репетиции.

С этого дня у меня каждый вечер собирались ребята. И не только «артисты», но и будущие зрители, которым наша пьеса, несмотря на ее антирелигиозную окраску, пришлась по вкусу. Репетиции проходили интересно, с подъемом.

Скоро пришло время расплаты за нашу дерзостную затею. На следующей неделе, на уроке закона божьего, из уст священника грозно вылетело мое имя.

Я поднялся, моля бога, чтобы священник не спросил меня про евхаристию, зачатие от святого духа или другую премудрость, в которых я никак не мог разобраться. Суханя и Гнездур, мои ближайшие соседи, тоже насторожились, готовясь подсказывать.

— Юркович, ты можешь объяснить, — пан отец сделал паузу, пытаясь поймать своими грозными очами мой взгляд. Я не испугался лишь потому, что все мои мысли, едва я услышал свое имя, были устремлены к богу. — Ты можешь сказать мне, Юркович, что означает слово Петро?

Я усмехнулся. Подумаешь, тоже вопрос. Мои друзья тоже заулыбались, они уверились, что я и без подсказки легко выкручусь.

— Петро, или по-церковнославянски Петр, это, пан отец, скала.

— Так, скала;— подтвердил священник. — И что завещал Христос своему апостолу Петру?

«А прах его знает, что он завещал», — подумал я, скосив глаза в сторону Сухани.

Мой друг старался. На чистом листе бумаги он вмиг очертил карандашом гору, а на ней поставил башню с куполом и крестом. Я незаметно кивнул головой, — понял, мол, — и ответил спокойно:

— Иисус Христос сказал Петру: «Ты, Петр, моя твердая скала, и я поставлю на ней такую высокую церковь, что в нее никому из грешников доступа не будет»… И еще завещал Иисус Христос, что во врата той райской церкви он вставит такой хитрый замок, к которому никакой тать не подберет ключа…

Удар линейкой по столу прервал мой рассказ. В классе стало тихо, можно было услышать, как в старой стене школы точит свои ходы шашель.

— Прекрати паясничать! — прогремел в этой тишине голос священника.

Я не понял, чего от меня хотят. Мне понравилось мое фантазирование про святого Петра. Я даже подумал, что хорошо было бы и такую сцену написать: Христос советуется с Петром, какую именно церковь поставить, католическую или нашу, греческую, для простых мужиков, и из какого материала ее строить — из сосны или, может, из кирпича, чтобы дольше стояла…

— Скажи, Юркович, — проговорил уже спокойнее священник, — может ли святой Петр впустить в рай грешника?

— О, этого не может быть, — ответил я. — Если только святой Петр не задремал возле врат.

У священника лицо еще больше нахмурилось. По тому, как под кожей у него на щеках заходили желваки, я понял, что мой ответ встал ему поперек горла.

— Следовательно, Юркович, грешник не может достичь рая?

— Святая правда, — сказал я, выдерживая холодный взгляд священника. — Хоть бы очень хотел, да не попасть туда.

— Так зачем же ты, сопливец, пачкаешь бумагу своими святотатственными выдумками, зачем гневишь бога попранием его святых законов?

У меня похолодело в груди, а щеки горели так, словно священник надавал мне хороших пощечин. Я догадался, на что он намекает: ему стали известны наши сценические сочинения, и он против того, что я без его разрешения осмелился впустить деда Андрея в рай…

Меня пронизала обида за дедушку. Больше, чем кому- либо на свете, я верил дяде Петру, а он при мне сказал маме, чья несправедливость довела деда Андрея до пьянства.