В ту же реку - Дронт Николай - Страница 3

С моей точки зрения, народ понял, как хорошо жили в СССР лишь после развала Союза и тотального ограбления населения. До того многие искренно считали идеалом шикарной жизни двадцать сортов колбасы в магазине. Приезжая из загранкомандировок, я пытался донести вполне разумным людям, что за бугром своих проблем хватает. Например, с недостатком денег. Что иностранцы завидуют нашей системе образования и бесплатным квартирам, считают ничтожными платежи за коммуналку… Много ещё чего пытался рассказать. Однако собеседники, подмигивая обоими глазами, говорили, что заработать-то мы всегда легко сможем. Народ бесили очереди в магазинах, хамство продавцов и мелких клерков. Хорошее принималось, как должное, заграница становилась фетишем. Будем честны, многие верили, что капитализм — это тот же социализм, только много-много разных товаров в магазинах. Что ваучер действительно стоит две Волги, и тебе их отдадут. Что Америка ночами не спит, желает помочь советским людям разбогатеть. Думаю, избавив страну от пары-тройки одиозных фигур, едва ли удастся переломить тенденцию. Может нашему народу просто необходимо пережить лихие 90-тые, чтобы понять ценность завоёванного при Советской Власти?

Ладно, с лирикой пора завязывать. Требуется конкретика. Что нужно для изменения будущего? Первое — знание ключевых точек истории. Второе — деньги. Третье — люди. Ну и, пожалуй, оружие. У меня есть только обрывочные знания по первому пункту, больше совсем ничего. Однако если сильно постараться, то небольшие шансы имеются.

Утром проснулся раньше всех. Оделся и, стараясь никого не разбудить, вышел на кухню. Остатки вчерашней трапезы в ящике за окном, надо только нижнюю форточку открыть. На завтрак мясо, рыба и пирожки. Вкуснотища! Чайник почти пустой, но мне хватит. Пока родители дрыхнут, решил сходить за водой, тогда буду иметь моральное право не мыть посуду. Водопровода и канализации в посёлке нет, удобства у нас на улице.

На нашей Луговой улице стоят двухэтажные домики, в три подъезда и по две квартиры на лестничной клетке. Перед каждым домом справа дощатый туалет на четыре кабинки, слева сарай с отделениями на каждую квартиру. Между сараем и туалетом контейнер с помойкой. Сейчас ещё ничего, но через пару недель, когда растает снег, случится могучий вонизм, грязь и появится накопившееся за зиму непотребство, которое, однако, коммунальщики быстро уберут.

Сейчас тепло, градуса три мороза. Пуржит, однако в меру. Вытаскиваю санки, ставлю на них бачок, ведро и тащусь к источнику, в сарайчик с колодцем на середине улицы. Ломом откалываю от стенок наледь, за зиму столько на стенки намёрзло, что ведро не пролезает. Набираю воду и возвращаюсь. Долг исполнил, теперь могу заниматься личными делами. Тем паче, никто из моих ещё не проснулся.

Посёлок большой, вытянулся вдоль песчаной косы. В сезон тысяч шесть населения, в райцентре и то только три живёт. Сейчас, конечно, без сезонников столько нет. Идти далековато, почти до закрытых на зиму цехов рыбозавода. Ветер не слишком сильный, однако дует в лицо. Отвык я от него за годы комфортной московской жизни. Вот и давно выгоревшая кирпичная коробка, именно там нашли покойника. Следов не видно, но за пару часов их легко могло замести. Ну не зря же я сюда припёрся, лезу внутрь. Оба-на! Лежит! Вроде действительно Пётр Петрович. Я его только на улице видел и в клубе в президиуме на торжественных собраниях. Живой, хотя выглядит плохо, лицо совсем белое. Поморозился, похоже. Надо бы растереть. Нет, важнее быстро доставить в больницу. И что делать? Бежать за подмогой? Пока туда, пока сюда, человек совсем замёрзнет. Помрёт или руки-ноги отморозит. Сдёрнул с обвалившейся крыши лист жести, или чем там кровли кроют, перевалил на него тело и попробовал толкать. Тяжеловато, но можно. Своим шарфом укрыл ему лицо от ветра.

— Паря, — хрипит мужик, — помоги.

— Сейчас, Пётр Петрович, мы скоро доберёмся…

— Загаси шмутки, — не слушает меня старик. — Должен буду.

Он сует чекушку, револьвер и записную книжку, похожую на те, с которыми по маршруту ходят геологи. Не хрена себе бутылёк! Как гантеля весит. Рассовываю наган с книжкой по карманам, бутылку за пазуху. Её прихватываю ремнём, чтобы случайно не выпала, затем продолжаю работать буксиром. Пока до улицы дотолкал, весь взмок. Хорошо проходящие мужики издалека увидели, на помощь прибежали. Мигом нашлись большие санки, пациента перегрузили и повезли в больницу. Меня с собой не взяли, лишь спросили, где бедолагу нашёл? Никто даже не поинтересовался, что я там делал. И так понятно, мальчишки везде лазят. Про Петра Петровича тоже вопросов не было. Ясно же, пьяным забрёл и упал, где сморило. Дело обычное, хорошо вовремя нашли.

Когда вернулся домой, мои уже мыли посуду и накрывали на стол. Похвалили, что воды с утра принёс, но отругали за кофе, точнее за его отсутствие утром. Я оправдался, рассказав, как человека от смерти спас. Взрослые заинтересовались подробностями. Доложил, но особого ажиотажа не вызвал, в посёлке часто люди по пьяни морозятся. Однако вновь похвалили.

Закрывшись в комнате, достал револьвер. Он не такой, как у отчима, размером чуть меньше, но очень похож. На корпусе выбита звезда со стрелочкой в центре, а под ней число 1927. В барабане 6 патронов, под бойком седьмая камора с гильзой. Пахнет свежесгоревшим порохом. Стреляли, однако. Тщательно протираю оружие от отпечатков пальцев. Кино насмотрелся. Вдруг чего случится, и на меня ствол навесят. Где пуля застряла? Седьмая из нагана? Вот и я не знаю. Честно говоря, и знать не хочу.

Записная книжка перевязана бечёвкой с хитрым узлом. Развязать можно, но завязать обратно тем же макаром не получится. Значит и смотреть не буду. Меньше знаешь, крепче спишь. В чекушке сквозь стекло просвечивает золотой шлих. Я такой у мамы на работе видел. У неё, правда, пробы размером максимум на кончик чайной ложечки, а тут сразу несколько килограмм. Пробка залита сургучом с печатью от царской монеты. Открывать не стану, хотя интересно. За хранение песка тоже реальный срок можно получить. И почему-то мне кажется, что золото много опасней револьвера, за него и убить могут. Подсуропил Пётр Петрович, где мне его вещи хранить?

В большом томе старой детской энциклопедии, понятно откуда переселившемся на полку, обвожу контуры нагана и бутылька. Затем с помощью металлической линейки и сапожного ножа вырезаю углубления. Том безвозвратно испорчен, зато тайник готов. Ко мне родители почти не заходят и мои книги им не нужны. Наган с чекушкой закладываю в энциклопедию, книгу ставлю на полку, порезанные страницы кидаю в печь, мама как раз еду разогревает. Записная книжка ложится под матрас. Вроде прибрал вещи.

Первый день новой жизни провёл не зря, возможно даже с пользой. Во всяком случае историю мира чуток изменил, один человек не умер.

Опять запели, значит наши уже собрались. Пора и мне за стол. Сегодня разойдутся рано, ведь завтра рабочий день, а у меня первый раз за пятьдесят лет школа. Посижу чуток, поем вкусненького, песни послушаю, потом пойду уроки делать. Опять же, надо много о чём подумать, многое вспомнить… Планы на ближайшее будущее составить.

Здравствуй, школа! Я опять иду в 8-ой класс. Нас там учится 18 человек. В 9-ом будет ещё меньше, многие уедут в ПТУ и техникумы. Мальчишки одеты в темно-серую школьную форму. У девчонок темно-коричневые платья, чёрные фартуки, тёмные ленты в косах и белые, кружевные воротнички. Почти все девочки с косичками, а мальчики чаще подстрижены под полубокс. Однако некоторые парни до последней возможности, стараются отрастить длинные патлы "под битлов", но учителя ругаются и заставляют стричься.