Лето без милосердия (СИ) - Кручко Алёна - Страница 48

— Итак, вы добиваетесь того, чтобы Одар стал, фактически, вашим вассалом.

— Нет, — резко ответил король. — Я намерен сделать так, чтобы наши страны из давних соперников стали надёжными партнёрами, и я это сделаю. Я прожил долгую жизнь, граф, я видел немало войн и точно знаю, что даже самая победоносная война приносит больше убытков, чем прибыли. Если, конечно, вы не поставщик залежавшегося на складах оружия, прелого фуража и гнилой древесины. И ещё… — он помедлил, но все же решил быть откровенным: для умного человека его слова не станут новостью, а возникшую вдруг атмосферу искренности имело смысл поддержать. — Мой внук умеет воевать, но, когда он станет королём, ему будет не до сражений. И в интересах всех наших соседей будет сделать так, чтобы королю Ларку не пришлось подтверждать делом победы своей молодости.

— Это верно, — дель Фарагатто едва заметно усмехнулся. — А когда королём станет принц Эльянис?..

— Он научится править так, чтобы страна богатела, а подданные жили в мире.

— Это достойное умение. Я доложу о ваших требованиях, ваше величество, — дель Фарагатто поклонился. Он ничего не обещал, но король чувствовал его одобрение. Отлично: только что он приобрёл первого союзника среди тех, у кого есть право голоса в Делла-Вините.

Нужно связаться с Вальдихом, пусть отзовёт своего убийцу. Сейчас дель Фарагатто пригодится живым.

— Его величество любит повторять, что даже самая победоносная война приносит больше убытков, чем прибыли, но он не знает вас, друг мой Шоррент, — граф ди Скавалль усмехнулся и наполнил бокалы вином. — Баланс вашего пребывания в Линде заставляет усомниться в словах нашего короля.

— Нет правил без исключений, — серьезно ответил Шоррент. — Полагаю, в целом его величество прав. Если, конечно, не брать в расчёт поставщиков залежавшегося на складах оружия, прелого фуража и гнилой древесины. Но этих мы с вами неплохо приструнили.

— Что тоже можно отнести к прибыли. Не все исчерпывается деньгами, в конце концов.

Посол Андара в Тириссе и его помощник подняли бокалы: последняя сентенция стоила того, чтобы за неё выпить.

Впрочем, в словах графа ди Скавалля было, как обычно, второе дно. Не все исчерпывается деньгами, но многое с них начинается. И та встряска, которую устроил Шоррент на Линденской бирже, запомнится тирисским финансистам надолго, а половине из них долго будет приходить в ночных кошмарах. Кто бы мог подумать, что плоды победы так обильно произрастут на почве нейтрального государства.

— Между прочим, Шоррент, я оставляю вас одного на некоторое время.

— Что-то серьёзное? Или его величество желает видеть вас на торжествах?

— Дважды не угадали. Семейный праздник. С этой войной мы пропустили свадьбу графа и виконтессы фор Циррент. Пусть с запозданием, но все же хочется поздравить молодых лично.

— Это приятный повод, — Шоррент наполнил опустевшие бокалы. — За счастье молодых!

— За счастье молодых! — звенели бокалы, звенел смех, звенел в снастях фрегата ветер, а Эстельине казалось, что это счастье её звенит серебряными колокольцами, хрустальными ловцами ветра, звенит и смеётся. Могла ли она думать, что все так сложится?

В первый миг, открыв глаза и обнаружив себя на узкой жёсткой койке в тесной незнакомой комнатке, она только удивилась, что жива. Не испугалась, не обрадовалась, как будто вообще не могла испытать такие яркие чувства, как страх или радость. Даже удивление было неправильным, не ярким. Как будто Эстель не взаправду удивилась, а просто знала, что должна испытывать именно это чувство.

Она села на койке, увидела небо за круглым, как на корабле, окном, и даже не захотела подойти и посмотреть, что там ещё, кроме неба, где она вообще оказалась. Ей было хорошо сидеть вот так, с твёрдой опорой, в тишине, вдали от рушащихся башен и галерей. Никуда не бежать, не спешить, вообще не шевелиться.

Эстель не знала, сколько так просидела. Одиночество и неизвестность не тяготили её, она и времени не замечала, как будто время вовсе остановилось. Лишь когда снаружи прозвучали быстрые шаги, и дверь отворилась, тревога кольнула её.

— Кто вы? — так получилось, что этот вопрос они с вошедшим мужчиной задали друг другу одновременно. И так же одновременно начали отвечать:

— Я…

— Ах, простите…

И тут же замолчали — оба.

Молчание длилось. Эстель понимала, что вошедший разглядывает её, и сама разглядывала. Молодой, черноволосый, с щегольски закрученными усами и живым, выразительным лицом, он ей понравился. В нем не было чопорности и надменности отцовских приближённых, не было и пугавшей юную принцессу развязности. Хотелось бы знать, какой он видит её? Наверное, не слишком похожей на принцессу: в домашнем платье, с простыми косами, без подобающих её положению драгоценностей.

Мужчина, рассмеявшись, покачал головой:

— Простите, я должен был представиться первым. Граф Никодес фор Виттенц. Вы оказались на борту нашего корабля совершенно случайно, и я, собственно, всего лишь собирался узнать, куда и кому должен вернуть столь прекрасную девушку.

— Я падала! — вспомнила Эстель. — Галерея обрушилась, и я… я должна была разбиться. Это вы меня спасли? Но как?

— Иногда случаются чудеса, — коротко ответил мужчина.

«Граф Никодес фор Виттенц», — мысленно повторила Эстель, запоминая непривычное имя. Они говорили на андарском; Эстель перешла на чужой язык почти неосознанно, подстроившись под собеседника, но теперь, услышав имя, осознала. Андарец. Граф. Корабль. Рушащийся дворец.

— Делла-Винита захвачена? Вы ведь…

Она замолчала, испугавшись вдруг того вопроса, который должна была задать. Он из андарской армии, а она в плену? Что с нею будет? Или… он, этот граф фор Виттенц, он ведь спрашивал, кому может вернуть её?

— Его величество Сайлинн подписал капитуляцию. Война окончена, войска Андара должны лишь поддерживать порядок, жители Делла-Виниты, которые не кидаются на нас, размахивая оружием, в полной безопасности. Вы в безопасности, — мягко, нo настойчиво повторил он.

Эстель глубоко вздохнула. Она жива. Отец побеждён. Одна из младших девочек должна будет выйти замуж за какого-то андарца, если, конечно, победители не смягчат свои требования. А что будет с ней…

К глазам подступили слезы. Эстель встала, выпрямилась, разведя плечи и вздёрнув подбородок — она все равно смотрела на графа фор Виттенца снизу вверх, но так было легче держать себя в руках и не расплакаться.

— Я принцесса Эстельина, — представилась она, намеренно проигнорировав церемониальную череду титулов и имён. — Та самая, от которой отказался ваш принц. Теперь отец выдаст меня за кого придётся, лишь бы прикрыть такой позор. Даже не знаю, может, и зря вы меня спасали. Но я рада, что жива. Перестать жить — страшно, правда?

— Прекрасные молодые девушки не должны умирать, даже думать о смерти не должны, — почему-то шёпотом ответил он.

— Не должны, — грустно согласилась Эстель, — но всякое случается.

Андарский граф молча смотрел ей в глаза, и она отчего-то не могла отвести взгляда. Ей показалось, что они оба сейчас совершенно одинаково не знают, что сказать. Вроде бы и не к чему длить разговор, и не о чем, но хочется говорить ещё, все равно, о чем, но ведь не подобает?

— А выходите за меня, — сказал вдруг андарец. — Мне отчего-то решительно не хочется вас отпускать. Знаете, как бывает, вроде бы должен поступить совершенно определённым образом, но откуда-то знаешь, что это станет катастрофической ошибкой. Мне кажется сейчас, что если я, как подобало бы, отведу вас к отцу, распрощаюсь и оставлю, то всю жизнь потом жалеть буду и не прощу себе, что потерял такую девушку.

— Принцессу, — насмешливо сказала Эстель.

— Девушку, — серьёзно ответил андарец. — Я ведь не знал, что вы принцесса, когда держал вас на руках, а вы едва дышали, и мне казалось, что это я и только я виноват буду в вашей смерти. Но, когда наш маг сказал, что с вами все в порядке, мне самому дышать легче стало. Правда, Эстель, — Эстель вздрогнула: как-то он угадал её домашнее имя, только для своих, для близких. — Вы ведь сами сказали, что ваш батюшка хочет сбыть вас с рук, все равно кому. Нам он уж точно не откажет. А я… Никогда в такое не верил, но я не смогу отпустить вас и забыть. Я беречь вас буду. Со мной вы не станете королевой, но, кто знает, может, и без меня не стали бы. — Он вдруг запнулся, мотнул головой: — Нет, нельзя так. Вы, наверное, только и мечтаете сейчас вернуться к себе и, не знаю, успокоиться, поплакать, что вообще девушки делают после таких потрясений? А тут я. Вы сможете идти? — Эстель кивнула, вконец растерявшись от его напора. — Пойдёмте, я провожу вас, куда скажете.