Умница для авантюриста (СИ) - Ночь Ева - Страница 41

— Убийца пришёл морем. Его нет на корабле. И, к счастью, ему не нужен никто, кроме Орландо. Вот что хотел сказать твой красавчик.

Рени

Когда он прикасается ко мне, это… так необычно. Он всегда так действовал на меня. С самого начала. Выводил из себя, тревожил.

Когда он пропускает сквозь пальцы мои волосы, чудится, что я вижу искры, какой-то неясный свет. Так странно, будто я проваливаюсь куда-то очень далеко и слышу музыку — неясный тихий звон. Как от мимей.

— Может, ты поцелуешь меня, Рени? — спрашивает этот невыносимый мужчина, и я замираю, затаиваюсь, каменею, как статуя. Только его горячее дыхание обжигает шею, и хочется зажмуриться покрепче, подумать, что эти слова мне снятся.

Он не торопится. Не подгоняет. Не делает лишних движений. И я поворачиваюсь к нему медленно. Его губы рядом — твёрдые, рельефные, изумительно гармоничного рисунка. Какой гениальный художник рисовал этот чёткий идеальный контур? Я хочу. Хочу прикоснуться к нему. Это как жажда, когда гортань ждёт спасительной влаги. Это как земное притяжение, которого не избежать — оно обязательно победит. Это как помешательство.

Я чувствую, как учащается дыхание, как сердце колотится сумасшедше неровными толчками. У меня даже в глазах темнеет, словно я собираюсь прыгнуть с церковной колокольни.

Миг — и я касаюсь его губ своими. Шалею от собственной смелости и откровенности. Забываю, как дышать, а потом ловлю воздух полуоткрытым ртом, как рыба, что потеряла свою стихию. Больше я не решусь, нет. Ни за что. Но я уже ухнула вниз — сделала шаг и потеряла почву под ногами. Куда я лечу, господи? Что я творю?

— Не бойся, Рени, — шепчет он и приникает к моему полуоткрытому рту.

Это совершенно по-другому. Не так, как было. Это что-то намного глубже, интимнее, до невольной дрожи в теле, до слёз, что неожиданно брызжут и туманят взор. Я чувствую, как его язык раздвигает мои губы и проникает внутрь. Горячо. Неожиданно.

Белая молния горячим током пронзает меня от груди до живота. Тугая спираль скручивается внутри, отчего становится сладко и страшно. А ещё приятно. Я хочу отпрянуть, сбежать, но не могу пошевелиться. А затем делаю противоположное — приникаю к этому опасному мужчине, касаюсь его напряжённых мускулов на предплечьях. И поцелуй становится бездоннее и ярче.

Его пальцы в моих волосах. Его низкий стон отзывается в ушах эхом. И хочется быть ближе. Прижаться. Коснуться своей грудью его груди. Погладить тёмные брови, очертить острые скулы. Но я нахожу силы всё же отстраниться. Мягко, через «не хочу». И он не держит меня. Отпускает, хотя я чувствую, как, дёрнувшись, на миг протестуют его руки. И от этого становится хорошо.

— Что мы делаем? — мой голос тоже хрипит, а щёки горят, как красные фонари на улице Сладких Утех.

— Целуемся? — Гесс невольно смеётся и поправляет мне локоны. В его движениях столько грации, а пальцы так ловко справляются с тяжёлой задачей — придать моей причёске более-менее нормальный вид, что я любуюсь его естественностью. В нём нет фальши. Как я раньше этого не замечала?

— Это помешательство, — заявляю я, разглаживая туго натянутую на коленях юбку.

Гесс вздыхает и встряхивает головой.

— Можешь думать как хочешь, если тебе так легче оправдать себя. Я не считаю, что мы занимались чем-то постыдным и противоестественным.

Я встала и сделала несколько шагов к выходу. Остановилась на полпути. Не стала оборачиваться. Сейчас мне так легче. Лучше не смотреть ему в глаза.

— Как думаешь, что нас ждёт на Цилии?

— Судя по всему, ничего хорошего. Хотя никогда нельзя быть уверенным, чем всё закончится. Возможно, всё не так страшно, как кажется. Но лучше готовиться к худшему и быть настороже. Мне всё не нравится. С самого начала. Но я не умею видеть будущее, так что…

Я всё же поворачиваюсь к нему. Смотрю в лицо. Острые черты. Тёмный взгляд. И губы больше не улыбаются.

— Не умеешь? А я бы не удивилась. Наверное, я сейчас многому бы не удивилась. Но если я спрошу, ты промолчишь или скажешь, что не можешь ответить. Кто ты, Гесс Тидэй? Ведь тебя даже не так зовут — я помню. Я дала тебе это имя, и ты принял. Целая цепь странностей, которые казались просто чудачествами, а на самом деле говорят о чём-то другом.

Я подошла к мерцателю и потрепала круглые растопыренные уши. Радужный кролик радостно пискнул и потёрся мордочкой о мою ладонь. Гесс молчал. Как я и думала.

— И ещё, — я снова посмотрела ему в глаза. Так твёрдо и прямо, как только могла. — Я ни о чём не жалею. И не считаю, что делала нечто постыдное. Я хотела этого. Вот так.

Я вышла и бесшумно закрыла дверь. Прислонилась спиной и перевела дух. Я смелая — да! И пусть он не думает, что я струсила! «Безрассудная», — прошептала мне совесть. «Отстань», — отмахнулась я от неё. Никакого чувства вины. Прочь, всё прочь!

Сердце беспокойно трепыхнулось, словно предчувствуя что-то. И я вдруг ясно поняла: он стоит за моей спиной. Сейчас. Сию секунду. Нас разделяет всего лишь дверь. Не спрашивайте, откуда я это взяла. Знала лишь: он рядом.

— Рени, — услышала его глухой голос. Придерживая сумасшедшее сердце ладонью, я тихонько отлепила спину от деревянной поверхности и на цыпочках ушла. Сбежала. От греха подальше.

Гесс

Она ушла, а я остался стоять у двери. Словно прикованный. Пригвождённый. Распятый её притяжением. Ненормальным влечением. Но меня это не настораживало, а будоражило. Не отталкивало, а манило, как тихий зов, на который нельзя не отозваться.

Гладкое дерево холодило лоб. Здесь, в этом мире, я стал острее чувствовать. Горячее и холодное. Боль и радость. Ярость и счастье. Словно я живой. Будто я человек. И, наверное, я впервые жалел, что ничего нельзя изменить.

«Кто ты, Гесс Тидэй?» — бьётся в мозгу голос Рени, давит на барабанные перепонки, падает ниже и застревает где-то в области сердца неудобным осколком.

Я провожу ладонями по двери каюты. Рени уже нет. Вместо бездушного дерева я воображаю её изгибы и ловлю еле слышный запах, почти растворившийся в воздухе, смешавшийся с сотней других, но всё равно ощутимый. Для меня.

Я оборачиваюсь и делаю два стремительных шага. Падаю на койку и закладываю руки за голову. Нужно успокоиться. Отдохнуть. Но перед глазами непрошенными птицами бьются воспоминания. Всполохи прошлого. Фрагменты жизни далёкого незнакомца Айгесстидэйзамирза — кровочмака из мира Зеосса, единственного сына, любимчика, которому всё сходило с рук…

«Кто ты, Гесс Тидэй?»…

Ийменбарвардаг — лучший учитель. Ему нет равных в умении вкладывать в головы учеников новые знания.

— Дракон не человек и не животное, — важно чеканит он известные факты. — Высшее существо, способное быть кем угодно. Истинное торжество трансформации, гимн природе, которая не знает слова «умирать», ибо способна перерождаться, меняя облик!

Это его любимый конёк — рассказывать о прародителях, о зарождении жизни на Зеоссе. Он никогда не повторяется слово в слово. Каждый раз можно узнать что-то новое, но мы часто пользуемся слабостью Менбара, чтобы под неспешную речь немного позабавиться.

— Драконы прибыли на Зеосс с далёких звёзд. Им пришлась по душе богатая твердь, способная удивлять и радовать. Им нравилось забавляться и менять суть веществ и материи. Я думаю, они были детьми — любопытными и ненасытными. Или очень молодыми, не утратившими ещё интерес и жажду к экспериментам.

— Как думаешь, Менбар, — вклинивается в рассказ учителя Бейбурмирмигмар, мой друг и вечный соперник. Мы только что поспорили, удастся ли ему повернуть разговор в нужное нам русло, — почему среди нас нет золотоволосых?

Учитель на миг умолкает и окидывает нас подозрительным взглядом. Всем известно: золотоволосые на Зеоссе — редкость, почти невозможное наследование. Появление таких детей — всегда праздник и знак. Но не среди кровочмаков.

— Потому что мы утратили этот признак драконов, когда умерли, — скрипит Менбар и пронзает нас острым взглядом: он чувствует, что все эти вопросы — неспроста, но разгадать ход наших мыслей ему не под силу. — У меня есть собственная теория. Мы были первыми, кого создали драконы. Сильные, ловкие, идеальные, почти неуязвимые. Очень похожие на них, прародителей.