Тайфун Дубровского (СИ) - Мелоди Ева - Страница 40

Через неделю меня переселили в другую комнату. Мне предлагали уже несколько раз, переехать из комнаты для прислуги, но теперь Маргарита сделала это в обязательном порядке, не слушая возражений. Она уверяла, что мне будет гораздо комфортнее в комнате с большим балконом и видом на море… Тем более я почти не выхожу и хоть так буду дышать свежим воздухом, который необходим малышу. С этим спорить было невозможно. Комната оказалась очень красивой, чудесной. Чувствовалось, что ремонт свежий, ее будто только что привели в порядок ради меня… Но самое будоражащее — это помещение соседствовало с покоями Дубровского! Я была в них лишь однажды — помогала убирать комнату в отсутствие хозяина, попросила подменить одна из служанок. Это было еще до нашей поездки в Англию… И вот теперь я на этаже хозяина, буквально за стеной… рядом с ним. Понятно, что это игры Маргариты. Что она пытается сделать? Свести нас? Неужели согласна, если невестой сына станет служанка? Или думает лишь о том, чтобы мы наладили наши отношения, ради ребенка? Впрочем, любое из этих желаний не назовешь постыдными. Это даже благородно в определенной степени. Но как же трудно сделать шаг вперед и оставить позади прошлое.

Поэтому, еще два дня существуем просто соседями за стенкой. По ночам прислушиваюсь к тишине, в надежде услышать дыхание любимого. Так хочу его, просто с ума схожу. Почему он не делает шаг навстречу? Снова и снова задаю себе этот вопрос. И презираю себя за это.

Ты же все перечеркнула. Выбросила. Уже не вернуть прошлое, ту наивную простодушную Машу. Так зачем продлевать агонию? Просто дождись, когда отпустит. Он поймет, что ты настроена уехать, и рано или поздно согласится с этим. Поговори с ним. Пообещай, что позволишь видеть малыша. Дубровский, конечно, имеет на это право…

Но в глубине души я конечно уже не так хотела бежать. Этот замок, в какой-то степени, стал мне родным. И конец лета, самое пекло, словно солнце отдавало себя по максимуму, чувствуя, что скоро придет конец его власти, и ветер с моря, и буйная зелень… вся природа этого места стала частью меня. Родной до боли…

— Надо же, лето к концу, а искупалась всего раз, — вздыхаю горько, глядя на море. Обожаю теперь эти завтраки на балконе, на свежем воздухе еда кажется в разы вкуснее. Вглядываюсь в даль, жадно впитываю в себя пейзаж. — Мне будет не хватать всего этого.

— Ты можешь пойти на море в любой момент. Только скажи… — отвечает Анна Львовна.

— Нет… не могу. Мне домой надо. Билет снова пропал. Это ужасно, снова нужно просить в долг.

— Маша, не говори глупости. Умоляю тебя. Поговори с Владимиром. Все выясните и решите, как быть дальше. Если будешь уверена в том, что должна уехать, он отвезет тебя. Но я считаю, тебе никуда ехать не надо.

— Я ужасно соскучилась по маме, — вздыхаю.

— Можно пригласить ее сюда, — воодушевленно предлагает Анна Львовна.

— Сюда? — усмехаюсь горько. — Она тогда со мной, наверное, никогда больше разговаривать не будет. Столько лжи! Я же ничего ей про замок не рассказывала…

— Мать всегда простит свое дитя. А влюбленная женщина — своего мужчину. Мы все прощали… то или иное. Человек не бывает без греха…

Конечно, экономка говорила верные вещи. Давно пора простить и забыть прошлое. И Дубровского, и Маргариту Аркадьевну. Но не могла же пойти и броситься ему на шею. А он… даже не пытается сблизиться. Зайти, поговорить. Снова в отшельника превратился. Не могу я первый шаг сделать, и от этого начинаю впадать в уныние.

— А вы… Анна Львовна, можете спросить у Владимира? Я хочу уехать… на днях.

— Вот заладила! — возмущается экономка, встает и идет к выходу.

— Анна Львовна, — оборачиваюсь к ней, чтобы извиниться, и тут вижу, что на пути женщины возник Дубровский. Он задержался в дверях, пропустил экономку, дождавшись, когда шаги ее стихнут, а затем прошел ко мне в спальню без приглашения.

Смотрю вопросительно в бездонно голубые глаза. Неужели решился на первый шаг? Рада я или испугана? Не могу понять своих эмоций, настолько красотой его сражена. По которой успела истосковаться безумно…

— Если ты хочешь искупаться, я буду счастлив составить тебе компанию, — произносит Дубровский.

Вот уж точно не такой первой фразы я ожидала!

— Спасибо, обойдусь!

— Прости, что удерживаю тебя… За все прости пожалуйста, — он вдруг меняет тему. — Давай забудем хоть на пару часов обо всем. Просто искупаемся.

— Нет… — качаю головой.

Я не капризничаю, просто не могу. Хочу выйти из комнаты, нет сил находиться с ним в одном пространстве… Но его огромное, сильное тело загораживает проход. Совершенно неожиданно Дубровский подхватывает меня на руки и несет куда-то.

И что делать? Кричать на весь дом? Не хочется стать развлечением для слуг. И стыдно, если мать Владимира увидит.

— Что ты вытворяешь, — цежу сквозь зубы. — Куда несешь меня?

Сначала приходит мысль, что он несет меня в свою комнату. Но он вышел и пошел по коридору к лестнице, спустился на первый этаж… Ничего себе, человек с ранением!

— У тебя же… рана. — Говорю уже просительным тоном. — Пожалуйста, поставь меня на ноги! Хорошо, пойду куда скажешь!

— Мы идем плавать, — заявляет Дубровский. — Если обманешь — снова на руки возьму. — С этими словами ставит меня на пол.

— Я… купальник не взяла.

— Эй! — кричит Дубровский служанке, которая вытирает пыль неподалеку. — Принеси купальник.

Та кивает и убегает.

— Я бы и сама могла… Слушай, это принудительное купание мне совсем не нравится! Вот честно! Если считаешь, что это способ помириться… ну… даже не знаю! Это глупо!

— Надо же начинать с чего-то, — философски спокойно отвечает Дубровский. — Ты мне подсказывай, как лучше. Я прислушаюсь… но пока молчишь, приходится импровизировать.

Вот даже не знаю, злиться на него или рассмеяться, настолько мил и обаятелен он в этот момент. На самом деле я уже не сержусь. Лишь боюсь… что все снова станет плохо. Гарантий хочу, тем более, что не одна теперь. Ну и конечно, уехать мне придется в любом случае. Поговорить с мамой, все ей объяснить, покаяться, что много лгала. Рассказать всю эту безумную историю… Но пока — Владимир прав, надо хоть с чего-то начать. И почему не с прогулки по берегу моря?

Служанка приносит купальник — вижу эту вещь впервые, понятия не имею, где девушка взяла его, но она такая взволнованная и запыхавшаяся, что решаю не допрашивать бедняжку. Главное, что вещь новая, с этикеткой. И кажется, мне по размеру.

— Отлично, а где я переоденусь? Что-то не видела на вашем пляже кабинок для переодевания!

— Маша, там полно деревьев и нет людей. А я… отвернусь.

— Ты ужасно галантен! Надеюсь, и подглядывать не будешь!

— Я очень постараюсь…

Вода удивительно приятная, теплая, точно парное молоко. Плаваю, наверное, час уже и не могу заставить себя выйти из моря. Вода держит сама, не надо прилагать никаких усилий, поэтому совершенно не устаешь… И все проблемы здесь кажутся незначительными. Владимир сидит на берегу под тенью большого дерева и не сводит с меня взгляда. Сейчас мне даже обидно, что не можем плавать вместе… Его рана не позволяет, швы еще не сняты. Мельком я взглянула на шрам, и мне стало нехорошо. Страшно, больно. Нам так много надо рассказать друг другу!

Наконец, выхожу из воды, чувствуя себя обновленной, сбросившей тонну негативных мыслей, и воспоминаний. Чистой и свежей, готовой ко всему.

— Пообедаем вместе? — спрашивает Дубровский, и я киваю. С каждым часом он все больше необходим мне. Тем более предстоит разлука. Теперь уезжать мне будет гораздо больнее.

Тяжелый для обоих разговор мы начали только после ужина. Стемнело и мы отправились на прогулку, снова спустились к морю. Прохладный бриз треплет мне волосы, Владимир накидывает мне на плечи свою парку.

— Я всю жизнь буду молить тебя о прощении, любимая, — произносит тихо, и в одно мгновение понимаю, что этих слов достаточно… Они все стерли, изменили.