Тайфун Дубровского (СИ) - Мелоди Ева - Страница 41

— Я не хотел выполнять задание, на которое подписался еще до начала наших отношений. Поехал, чтобы отказаться, и такое закрутилось… Не смог выбраться. Душа болела от того, как тебя бросил. Связь ни к черту. Психовал, переживал. Но никак не мог все бросить и приехать. Клял себя, что не оставил тебе телефона. Но надеялся на Джулию…

— Я сама виновата. Если бы не уехала от твоей тети… не пошла бы на встречу с Изей. Я ведь знала, что она ненавидит меня. Должна была ждать подвоха.

— Ты не могла знать, что она настолько подлая. Когда доберусь до нее…

— Будешь мстить влюбленной в тебя женщине?

— Не знаю… когда думаю о том, что она совершила, шею свернуть ей хочется.

— Надеюсь ты все же делаешь это лишь мысленно. Все равно она женщина. На нее нельзя поднимать руку. А подлостью на подлость отвечать… тоже не вариант — сам запачкаешься. Так может лучше вовсе не вспоминать об Изе? Забыть, вычеркнуть. Наверное, это лучшая кара для такой как она.

— Ты права. Но как мне прощение вымолить?

— Я не считаю тебя виноватым.

— Безумно рад это слышать. Значит, ты не уедешь?

— Должна уехать. Повидать маму. Мы так долго не виделись, с ума схожу, тоскую по ней. Понимаешь? Я должна с ней увидеться. Все рассказать…

— Понимаю, — кивает Дубровский. Но его лицо становится угрюмым. А я чувствую обиду. Должен ведь понимать, что не могу вечно потакать его прихотям богатого отшельника. И есть вещи важнее любви. Например — родные люди…

— Я замерзла. Пойдем обратно.

Мы поднимаемся по тропинке к замку в молчании. Заговариваю первой только возле своей комнаты.

— Только пообещай, что больше никаких опасных заданий, контрактов… не хочу переживать, с ума сходить. Тебя ранили, это пугает меня, ночью об этом кошмары снятся. Не заставляй меня и своих родных переживать такое…

— Если так волнуешься обо мне, значит я тебе не безразличен…

— Конечно не безразличен, — соглашаюсь спокойно. К чему юлить…

— Иди ко мне, — Дубровский привлекает меня в свои объятия. Какое-то время просто обнимает меня, но потом его дыхание становится все тяжелее, а руки начинают скользить по моему телу. И я понимаю, что к близости пока не готова. Отстраняюсь и он тут же отпускает меня.

— Прости… не могу пока…

— Все в порядке. Я подожду малыш, сколько ты захочешь. Сколько нужно… хотя умираю от тоски по тебе. Но буду ждать, сколько понадобится.

И уходит неожиданно, не сказав больше ни слова, не объяснив куда направляется на ночь глядя.

Меня охватывает странное чувство, одновременное ощущение потери и в то же время благодарности… что не стал настаивать, а проявил понимание и заботу. И в то же время недовольство, потому что настойчивость была бы мне тоже приятна…

Признав в душе, что меня, буквально, рвут на части противоречивые эмоции, я отправилась спать. Но сон не приходил. Все крутились в голове вопросы. Мы помирились? Мы теперь вместе? На колено Дубровский, как истинный аристократ, не спешит опускаться. Не то чтобы я этого ждала… но у нас будет малыш. И не думает, надеюсь, что останусь жить в этом замке прислугой? И тут же становится стыдно за такие мысли. Прислуга, аристократы… штампы в документах. Разве это важнее любви? Нет, конечно. Во всем хаосе мыслей виноват лишь мужчина с голубыми глазами. Все перевернул в моей голове вверх дном, изменил меня. Подарил сказку, отнял… но я все еще живу грезами.

Даже всплакнула, чего не позволяла себе уже очень давно… с момента как вышла из тюрьмы. Но хорошо понимаю причину запоздалых слез. Всего лишь освобождение от стресса.

Плакала долго, с наслаждением, с каждым рыданием ощущая, как легкость охватывает тело, мысли.

И вспоминала, как счастливы мы были в деревеньке у Джулии, занимались любовью, вспоминала сильное тело, большие руки, покрытые золотистым пушком, как они ласкали меня, доводя до исступления… Мне не хватало этой близости. Скоро снова разлука, и если Дубровский не сделает первый шаг… Я сделаю его сама!

Так как почти до утра я не спала, встала лишь в полдень, и то меня разбудила взволнованная Анна Львовна. Я объяснила, что у меня была бессонница, на что экономка укоризненно начала качать головой и высказывать, как это вредно для малыша. Как будто сама не знаю.

— Владимир весь извелся. Ждал тебя к завтраку. Я так рада, что вы помирились!

Я чуть не брякнула, что еще не до конца, но вовремя прикусила язык и покраснела. Боже, я становлюсь просто неприличной.

Провожу рукой по лбу, рассматривая себя в зеркале ванной. Отодвигаю челку, которая стала длинновата, ‑ надо срочно привести себя в порядок. Может подстричься, ведь это тоже своеобразное обновление, способ оставить позади прошлое… отбросить тяжелые воспоминания.

С Дубровским я столкнулась в холле, он замер, увидев меня, а я, повинуясь порыву, подбежала и обняла за шею. Чмокнула в щеку, и отстранилась, чувствуя, как все тело охватывает слабость, а заострившиеся соски царапают ткань блузки.

И поняла, что Владимир это тоже заметил.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил хрипло. — Переживал, когда к завтраку не спустилась.

— Все нормально. Не надо обращаться со мной так, словно я хрустальная!

Последняя фраза вышла излишне резкой, какой-то возмущенной. Дубровский усмехается и в ответ прижимает меня к стене. Очень крепко. Так, что чувствую его эрекцию…

— Отпусти…

— Куда-то торопишься?

— Нет… но вдруг твоя мама увидит.

— И что? Разве ты не моя… невеста?

— Серьезно? А я вот и не в курсе.

Вместо ответа Владимир отлепляет меня от стены и тянет за собой. В свою комнату. Захлопывает дверь.

— Я идиот. Думал это и так ясно.

— С тобой я ни в чем никогда не уверена!

— Почему? Я думал, что перед тобой весь, как на ладони….

— Издеваешься?

Почти задыхаюсь от его близости, от желания почувствовать его прикосновения, почувствовать его в себе.

— Маша…

— Что?

Вместо ответа Дубровский подхватывает меня на руки и несет к своей постели. Осторожно кладет на нее. Его руки работают с удивительным проворством и скоростью, мигом расстегивают мою желтую блузку, стягивают юбку.

— Ты прекрасна, я не заслуживаю…

— Тсс, — тянусь к нему, касаюсь кончиками пальцев его губ.

Он обнимает меня, крепко прижимает к себе, давая почувствовать свое возбуждение, вызывая дрожь в теле.

— Сей-ч-час утро, — шепчу смущенно.

— Полдень.

— Может зайти твоя мама… или прислуга.

Дубровский встает, нехотя выпустив меня из объятий, и идет к двери, а я уже ругаю себя за то, что брякнула. Так хочу его, аж все болит… Разрушила такой прекрасный момент не к месту проснувшейся стыдливостью. Но Владимир запирает дверь и возвращается ко мне.

— Теперь никто не войдет.

Расстегивает ремень на своих джинсах, сбрасывает их и снова опускается на кровать, рядом со мной.

Его рука дрожит, когда он протягивает ее к моим розовым полупрозрачным трусикам.

Меня смущает его взгляд, и заводит одновременно. Владимир протягивает руку к моим волосам, стянутым лентой, и развязывает ее, освобождая локоны, рассыпающиеся по моим плечам. Смотрит завороженно. Буквально пожирает взглядом.

И я мысленно тоже смотрю на себя со стороны: стройное загорелое тело, высокая полная грудь, вздымающаяся над краями тонкого, полупрозрачного розового бюстгальтера… купленного в тот день, когда мы в Англию собирались… выбранного им самим. Сквозь чашечки просвечивают соски, и именно туда сейчас направлен настолько горячий взгляд, что кажется, способен обжечь меня. Все еще плоский и гладкий живот, ни намека на беременность, над крошечным треугольником трусиков, таких же розовых и полупрозрачных, как и лифчик, лишь слегка прикрывающих темную поросль волос. При одной мысли о том, что Дубровский видит меня такой — почти обнаженной, привлекательной и возбуждающей, хочется броситься на него самой. Нет больше сил ждать…

— Мне нравится, как смотрится этот комплект, — хрипло произносит Владимир. — Когда выбирал его, чувствовал: если увижу его на тебе — с ума сойду.