Не единственная (СИ) - Миленина Лидия - Страница 50

Красивая, стремительная… Распущенные волосы развеваются, тонкая фигурка прижимается к конской шее, полы платья полощутся на ветру. Уносится от своего счастья и своей боли. Столько сомнений, столько досады и горечи, столько надежды, страсти, влюбленности, любви…

Нужно разрешить ее сомнения, а дальше пусть выбирает.

Прискакав обратно, Аньис бегом пролетела по коридорам, не ответив встретившейся Тиарне.

— Ты с ума сошла так носиться?! Шею сломаешь! Да ни один мужик этого не стоит… И куда смотрит господин Рональд? Где, кстати, он сам?

Аньис на ходу неопределенно махнула рукой в сторону двери на улицу и стремительно бросилась к себе. Заперлась и долго рыдала на кровати, осознавая, что только что своими руками убила свое счастье. Но по-другому она не могла. Слишком обидно было то, что он предлагал. Хоть она и не понимала, что именно он предлагает, чего он хочет…

И не понимала, отчего особенно больно. Оттого, что теперь, когда она больше не девочка-рабыня, широко открытыми глазами смотрящая на него, она вдруг ему понадобилась. Почему-то это очень обидно… Или оттого, что, скорее всего, он просто играет. Или оттого, что она обидела его, может быть, несправедливо…

Наверное, прошло много времени, Аньис не знала. В какой-то момент слезы закончились, и она застыла на кровати в опустошении и с саднящей болью внутри. В дверь уже стучали много раз, но теперь она услышала особенно настойчивый стук.

— Аньис, открой, тут странное, — послышался голос Тиарны.

— Что такое? — Аньис вытерла слезы и на слабых ногах пошла открывать.

— Ээээ…. Можно, Парм войдет? — спросила Тиарна, она явно была растеряна.

— Да, господин Парм, заходите, — вежливо сказала Аньис, пропуская Парма с Тиарной к комнату. В руках у Парма была большая синяя плоская коробка.

— Тебе подарок от господина Рональда, — сказал Парм.

— Велено срочно передать любым способом, — подтвердила Тиарна. — Давай, Парм, поставь вон там, на стул… И пойдем, не наше все это дело.

— Что, прямо срочно сказал доставить? — спросила изумленная Аньис, хлюпнув носом.

— Да, девочка моя. Настойчиво так, — Тиарна ласково погладила ее по плечу. — И кончай рыдать. С мужиками да их выходками еще и не то бывает… Дурные они все.

Молчаливый Парм бросил на нее красноречивый взгляд, призывающий постыдиться.

— Ну разве что мой Парм нормальный, — подмигнув Аньис, сказала огромная женщина и обняла своего худосочного мужа за плечи.

Аньис улыбнулась сквозь слезы, глядя на забавную пару управляющих.

— Идите, я сейчас умоюсь и посмотрю подарок, пусть Сиамми придет, — Сиамми звали ее новую служанку. Абба пару месяцев назад вышла замуж за охранника. Обе бывшие служанки продолжали дружить с Аньис, были неизменно ей благодарны и вообще считали встречу с ней самым большим везением в своей судьбе. Но жизнь у них теперь была своя, а Аньис привыкала к новой, совсем другой по характеру, служанке.

Как только дверь за управляющими закрылась, Аньис кинулась к подарку. Картина, конечно, подумала она. Приятно, он решил подарить ей что-то из своих творений… Непонятно только, почему сейчас. Хочет показать, что не обиделся? Аньис надорвала синюю бумагу и стянула ее с картины. И обомлела.

Тоненькая, совсем молодая девушка стояла одна посреди зала, полного мужчин. Казалось, она слегка покачивается, трогательно беззащитная, невозможно красивая, а лица вокруг… кто с пониманием усмехается, кто восторженно растопырил глаза, кто — сложил губы в характерном причмокивающем жесте…

На глазах Аньис снова выступили слезы, родившись из самого центра души, из самой ее сути. Что было такого в этой девушке, что поражало в самое сердце? Не только и не столько красота. В ее фигуре и едва угадывающемся выражении опущенного лица были одновременно растерянность и решимость, беззащитность и сила, та, что свойственна слабым и нежным существам. И одиночество. Одиночество человека, встретившего судьбу один на один.

А еще… Каким-то немыслимым чутьем Аньис понимала, что картина написана не вчера. И ощущала в ней бесконечную нежность и что-то похожее на восхищение — то отношение и те чувства, что вложил художник в свое творение.

Так значит, он понял?! Почувствовал и оценил еще тогда? И она действительно была ему дорога. Вот эта девочка, которая стояла посреди зала, потом — осваивала науки в его доме, играла с ним в парти, следила за ним из-за угла, пыталась сбежать с женихом… Все это время она была нужна и дорога ему, с того самого момента, как предстала перед ним в праздничном зале, одинокая и растерянная.

Значит, он просто берег ее… От себя? От своей силы и немеряного могущества, от своей необычности тысячелетнего существа, от своей нечеловеческой сути… А он ведь даже пытался объяснить ей это, когда отчитывал после инцидента с зельем. Только она не поняла, поглощенная своими переживаниями.

Боль и любовь фейерверком взорвались в ней так же, как незадолго до этого взорвалась обида. Душа озарилась светом, как будто солнце вышло из-за туч и залило блеском бесконечную водную гладь.

— Сиамми, срочно приготовь мне умыться и голубое платье с лентами на плече, — решительно сказала она, когда пришла служанка. Ей хотелось прямо сейчас, бегом броситься к нему, где бы он ни был, сказать, что она поняла, извиниться за свои слова… Но Аньис была модельером и всегда хорошо следила за собой, нужно привести себя в порядок.

А спустя четверть часа она спешила по коридорам, пытаясь унять колотящееся сердце. Слезы радости и понимания рождались в сердце и просились на глаза, очищая душу…

— Где господин Рональд? — спросила она у Тиарны.

— Да где-то там, в дальнем флигеле, где у него мастерская, знаешь? Не уверена, что в мастерской, но где-то там… Вроде и магией он там занимается. Как вернулся вслед за тобой, так туда пошел. Тут знаешь… Ты рыдаешь, он картины пишет… У каждого свои причуды, — вздохнула Тиарна.

— Хорошо, спасибо, госпожа Тиарна, — улыбнулась Аньис, неожиданно чмокнула ее в щеку и пошла в дальний флигель.

— О, события-то у нас какие! — сказала Тиарна мужу, когда Аньис скрылась за поворотом. — Как забегали-то оба… Эх… Ну, в дальнем флигеле никого нет, вот, глядишь, и срастется у них что. Эй, Парм, ты чего меня щиплешь! — Тиарна тонко взвизгнула. — Тоже хочешь, чтоб у нас все срослось, как у молодых?

— Да уж тебе жаловаться не на что, — усмехнулся Парм и обвил руками необъятную талию жены.

За эти годы Эдор много раз срывался. Вначале часто, потом — все реже. Научился жить в постоянном голоде, который не унять. Порой он устремлялся в Альбене, но маленькая коробочка у левого виска, почти неощутимая в иное время, взрывалась болью в голове. Такой болью, что он орал, катаясь по земле.

Благодарил наставника, что это есть… Иначе, после того, как был так близко, ему не устоять. А он слишком берег свое Сокровище, чтобы убить. Попробовав единожды, он принял в наказание вечную разлуку.

Благодарил наставника и ненавидел. Хотя бы за то, что тот мог в любой момент прикоснуться к ней, не причинив вреда. За то, что может быть с ней рядом. И еще больше — за то, что при этом она ему не нужна. Все понимал умом, сдерживал себя, воспитывал себя, но все же ненавидел.

Сказать, что он скучал по ней — не сказать ничего. Он и сейчас жил только ею. Отвлекался на дела, их было много, интересных, но каждую секунду ощущал, что где-то есть она. Не видел ее годы, но привык считать своей девочкой. И жаждал, до зверской боли хотел… того, чего хотел всегда.

А еще — услышать ее смех, увидеть, как тонкие пальчики пляшут по дырочкам топоко, как она откинет прядь волос, как губы горячо задышат от волнения, как улыбнется ему так радостно, так искренне…Да он просто сел бы и смотрел на нее, наполнял бы душу, вдыхал и слушал, радуясь всему… Наверное, подросла, похорошела. Но и всегда она была прекраснее всех.

Его девочка. Его Аньис. Его Сокровище.