Не единственная (СИ) - Миленина Лидия - Страница 66

А еще он ей нравился. Вызывал неосознанное влечение. Она не хотела себе признаваться, что это влечение есть. И смущалась сама перед собой, когда ловила себя на мыслях о нем.

Необходимость решать за других изменила Эдора. Его способности всегда позволяли быть лидером, и судьба сложилась так, что лидером он и оказался. Правда, среди тех, кого добропорядочные люди считают отщепенцами. Но командир, капитан, адмирал — он нес за них всю меру ответственности. И стал понимать жизнь по-другому.

Он понял, что не имеет права на ошибку, научился действовать наверняка, чтобы не было лишних жертв. Его люди не должны погибнуть просто так, он должен защищать их. Он был готов пойти на вред лично для себя, чтобы защитить тех, кого ведет за собой. И теперь он знал, что это всегда в нем было. Просто не проявилось раньше.

Эдор и его пираты были успешны на море. Многие, обогатившись, уходили из рыцарей удачи, становились добропорядочными гражданами. Но были и те, кто хотел именно этого — риска, приключений, новых достижений. Сам же Эдор хотел вести за собой свою верную команду, снова и снова нестись под парусом к рискованным свершениям.

И хотел Аньис… По-прежнему хотел.

Вспоминая о ней, он старался не допускать лишних смертей даже со стороны противника. Почему? Да просто потому, что у Аньис были близкие, чьей жизнью она дорожила… Так и у всех этих моряков есть кто-то, кому будет больно потерять их, как было бы больно Аньис потерять кого-либо из родных.

Даже ее мужу, упоминание о котором заставляло Эдора кривиться от ненависти и боли, Эдор не желал смерти. Потому что это расстроит ее. И потому что, став капитаном, он наконец-то научился слушать разум вопреки чувствам. А разум говорил, что нужно быть благодарным наставнику, который научил его всему. И спас Аньис от смерти. И где-то в самых дальних уголках души Эдора эта благодарность жила.

Аньис было уже двадцать, и она все больше думала, что пора взять первого приемного ребенка. Вообще-то ей хотелось ребенка, своего собственного… Обычно она давила в себе эти чувства, уговаривала себя, что, однажды приняв собственную бездетность, должна отвечать за свое решение. И радоваться другому счастью, что дарил любимый муж.

Но ее женской душе хотелось стать матерью.

Хотелось, чтобы одна из ночей любви зародила в ней новую жизнь. Хотелось видеть, как растет живот, и с наслаждением ощущать, что в ней ребенок от любимого мужчины. Плод их союза, объединяющий их еще сильнее.

Но это было невозможно. И Аньис было горько видеть беременных женщин или матерей с маленькими детьми. Да и вообще… У Марши было уже трое детей, у Колобатти — тоже… Только она, Аньис, прекрасная великосветская дама, великолепный модельер… Но бездетная, лишенная этой стороны жизни. Хотелось горько усмехнуться, и становилось очень больно за себя.

Аньис не трогали редкие сплетни о ее бездетности. Она давно привыкла, что ее жизнь складывается не как у всех, перестала переживать о том, что думает общественность. Но она хотела ребенка для себя.

Ну что ж… значит приемный. Только хотелось бы, чтобы об этом никто не знал. Пусть для всех это будет их с Рональдом ребенок.

— Ты можешь уехать на несколько месяцев, а вернуться уже с ребенком, — сказал Рональд, выслушав ее. — Пусть думают, что я отправил беременную жену в мягкий оздоравливающий климат Тэйринских островов, — улыбнулся он. — А когда вернешься, все будут думать, что это наш родной ребенок. Либо, Аньис… — он внимательно посмотрел на нее и смягчил голос: — Можно по-другому… Понимаю, поначалу то, что я скажу, может шокировать. Но я готов пойти на это, чтобы ты могла пройти весь цикл полностью, как ты хочешь… Поэтому, Аньис, ты можешь зачать от другого мужчины, а я воспитаю ребенка как своего. Разумеется, ты не ляжешь в постель с первым встречным, — добавил он. — Выберешь мужчину сама, того, кто тебе приятен.

Аньис в ужасе уставилась на него. Сказанное им даже не вызвало боли, настолько ошарашивающим оно было. А сама мысль о том, чтобы принадлежать другому мужчине, рождала у нее смесь страха и отвращения.

— Значит, тебе все равно! — спустя полминуты ошеломленного молчания сказала она, когда смысл сказанного окончательно дошел до нее. И ударил в душу со всей очевидностью. — Ты со мной только ради меня, а самому тебе все равно! Ты радуешься, что я есть у тебя, наслаждаешься нашей жизнью… Но, Рональд… похоже, тебе все равно, если меня не будет рядом. Ты готов даже уложить меня в постель с другим мужчиной… Это невероятно! Ты…Ты просто бездушное чудовище! — вырвалось у нее в конце, из души брызнули слезы и замерли в горле, мешая дышать.

Он встал боком к ней.

— Я осознаю, что меня трудно понять, — сказал он, сложив руки на груди. — Но можно, по крайней мере, попытаться. Попробуй, а потом скажешь свое решение. — И добавил: — Мне не все равно, Аньис. Мне неприятно, что другой мужчина коснется тебя. Но когда-то я взял на себя ответственность, что сделаю все возможное, чтобы твоя жизнь была более-менее нормальной, и ты смогла реализовать свои человеческие желания. Поэтому я готов отодвинуть свои чувства, чтобы ты смогла пройти весь путь целиком. Подумай об этом, Аньис.

— Я бы хотела, чтобы ты держал меня и не отпускал, — с горькой честностью сказала Аньис. — Чтобы тебе было нестерпимо больно от мысли, что другой мужчина может коснуться меня. Чтобы ты боялся меня потерять не только, если я умру… А ты…

— Если я потеряю тебя, будет нечто, намного хуже боли, — спокойно ответил он. — Попробуй понять, Аньис. Может быть есть смысл серьезно подумать о том, что я говорю. Просто попробуй. Не получится — значит, нет.

Кай ин Ви строго-настрого запрещал архоа стоять в человеческой ипостаси возле трещин Андорре. Обычно они следили за адом сверху, облетая адские владения в драконьей ипостаси. Был лишь один дракон, позволявший себе стоять на краю трещины и вглядываться в языки пламени, скачущие, пляшущие внизу. Это был сам Кай ин Ви. Единственное в мире пламя, что может сравниться с драконьим. Такое же сильное, такое же бурное. Вражеское пламя, но такое похожее.

Сложив руки на груди, он смотрел в языки пламени и думал. Ему было горько. Новый сын не спешит родиться, еще один драконий дух не желает прийти в его род. Да и вообще… нужно помириться с Эдором. Эль говорит, тот стал пиратским адмиралом. Что ж, не так уж плохо. Мальчик научился командовать людьми, наверняка возмужал. Может быть, теперь они лучше поймут друг друга…

Да, нужно помириться с сыном. В конечном счете, он совсем не дал Эдору понимания. Лишь гнев и жесткость.

Но планам о примирении не дано было осуществиться.

В тот миг ад впервые проснулся по-настоящему, Кай как раз стоял на краю трещины. Огромный сноп пламени вырвался из нее. Драконья ипостась выдержала бы напор огня. Но не нежная человеческая.

И ад поглотил его.

После гибели Правителя архоа были растеряны. Род ин Ви правил ими много тысяч лет, а нового наследника не было, старый же по-прежнему находился в опале. Правда, драконы знали, что Эдор ин Ви сам покинул родину, а причины размолвки с отцом были известны не так хорошо, как хотелось бы. Кай не афишировал, что произошло между ним и сыном.

Может быть, сработал консерватизм и верность традициям, свойственные древним существам — ведь в Совете архоа было немало драконов, чей возраст насчитывал много сотен, а то и тысяч лет, а может быть, их убедила мать Эдора Игрит… Так или иначе, но было принято решение призвать Эдора обратно и сделать Правителем под патронажем старейшего из членов Совета Дирра ин Тей.

В пиратском городе начался переполох, когда Дирр, не скрываясь, приземлился на близлежащих скалах, и, приняв человеческий облик, потребовал отвести его к адмиралу Эдору. Никто не знает, о чем они говорили целых два часа, но Эдор согласился.

Чуть позже он предстал перед Советом своего народа, принял на себя обязательства Правителя и был признан всеми его членами.