Бархатная Принцесса (СИ) - Субботина Айя - Страница 11

В кабинете горит свет, но я почти на цыпочках забегаю вверх по лестнице и прячусь в спальне, а оттуда — в душ. Закрываю двери, хоть обычно этого не делаю. Иногда на Олега находит, и он присоединяется ко мне в душе, но сегодня это было бы катастрофой. Потому что я не хочу этого сейчас, когда на губах остался вкус дыхания другого мужчины.

Господи, ну зачем я обозвала его мальчишкой? Какой же он мальчишка, я ему едва до подбородка достаю, да и то на каблуках.

Укладываюсь в постель и минут десять пытаюсь сосредоточиться на книге. Бесполезно: я просто механически перелистываю страницы, а все мысли вьются вокруг тех его слов: «С тебя ужин». Мне хочется обижаться на Кая за эти слова, за неприкрытую уверенность в том, что я приду, хоть это совершенно исключено.

Муж приходит в спальню уже далеко за полночь. Я ныряю под одеяло и делаю вид, что давно крепко сплю. Слишком вымотана за день, чтобы заводить сложные темы. Не сегодня. Совершенно точно, что разговор о нападении на Кая будет, но, возможно, завтра. Или послезавтра.

Олег принимает душ, забирается в постель.

Я напрягаюсь, потому что не знаю, чего хочу больше: чтобы он не прикасался ко мне, или чтобы дотронулся и занялся любовью, и вытравил из моего головы хищный волчий взгляд.

Последнее, о чем я думаю перед сном: помирился ли Кай с Олей, и если помирился — останется ли она спать в его постели?

А утром Олега уже нет. И на столе записка: «Важное совещание и ужин с партнерами. Не скучай. Вернусь поздно, не жди».

Комкаю бумажку в руках и зашвыриваю куда-то в угол, чувствуя, как внутренности разъедает пустота. Почему я думала, что после брака в наших отношениях все кардинально изменится? Наверное, от самонадеянности. От уверенности в том, что я не такая, как другие женщины, которые стали женами своих бывших любовников.

До обеда я запираюсь в студии и буквально топлю себя в работе. Эскизы, наброски, подбор тканей. После поездки на тропические острова в моей голове и скетч-буках целая куча материала, который я собираюсь доработать, трансформировать и превратить в сочную коллекцию женской одежды. Я долго вожусь с подбором фото для каталога и потом перебираю только что привезенные из мастерской вещи. Здесь то, что осталось с прошлого показа, и мой взгляд невольно цепляется за белую футболку с принтом в виде распахнувшей крылья вороны. Пальцы скользят по треугольному вырезу горловины, непроизвольно закрываю глаза — и в воображение вторгается образ Кая, его крепкая шея, с такой явно выпуклой артерией. Линии основания шеи плавно перетекают в немного выступающие ключицы, и ниже, до солнечного сплетения, откуда берут свое начало его чернильные крылья.

— Дани?

Я одергиваю руку, невпопад пячусь спиной от вешалки.

Мне так невыносимо стыдно, что я позволила Каю снова пробраться в мои мысли, и стыдно, что их могли подслушать посторонние, даже если это полный абсурд.

Оля стоит на пороге и с миролюбиво-виноватым видом протягивает мне большой стакан с кофе из кафетерия. Она одета в джинсы, простую футболку и кроссовки. Но вещи определенно ее, если бы футболка была Кая, она висела бы на Оле куда свободнее.

— Прости… что бы я там вчера тебе ни наговорила, — сипло извиняется Оля и, не дожидаясь, пока я возьму свой стакан, ставит «дары» на стол, взамен сцапывая стакан с морковным соком — моим соком. Выпивает одним залпом, промокает губы тыльной стороной и сглатывает. — Я увидела кучу моих звонков тебе и кучу твои мне.

— Совсем ничего не помнишь? — все-таки переспрашиваю я.

Оля пожимает плечами и по-хозяйски идет к холодильнику, чтобы достать оттуда новую бутылку с соком и выпить еще немного, на этот раз без стеснения, прямо из горлышка. Делаю себе мысленную зарубку сказать Анжеле выбросить его и заказать новый. Можно целый ящик.

— Помню только, что Кай отвез меня домой, — пожимает плечами она. Кривится, будто имя мужа горячим воском капает на язык.

— Он ведь твой муж, — бросаю я, отворачиваясь.

— Ну, только на бумажках.

Слышу еще один глоток и едва подавляю желание не прикрикнуть на Олю, что сперва лучше рассказать, а потом запивать похмельные последствия бурной ночи.

— Что значит «только на бумажках»?

— А то и значит. — Падчерица падает на диван, раскидывает руки и мотает головой. — После того, что сделал Кай, отец никогда не позволит нам быть вместе.

Именно эту фразу она сказала вчера по телефону, только тогда у нее заплетался язык. И я говорю то же самое, что ответила ночью:

— Олег обозвал твоего мужа такими словами, что на его месте любой мужчина захотел бы огрызнуться.

— И к чему это все привело, а? Ну вот к чему?

— Ждешь, что я вместо тебя разгадаю ребус твоей семейной жизни? — Кажется, это звучит грубовато, но и Оля давно не ребенок.

— Просто жду какого-нибудь жизненного совета. Ты же наверняка знаешь не только, как уводить мужчин из семьи, но и как их там задержать.

Я смотрю на пестреющие вещами вешалки, но вижу только одну: ту, белую, которая Каю наверняка будет в самый раз. Его вчерашняя наверняка испорчена. Провожу пальцами по крыльям ворона, задерживаю ладонь над тем местом, где будет биться сердце.

Этот Олин укор — он совсем не просто так. И даже если они с матерью никого не ладили и давным-давно не общаются даже по телефону, для Оли я всегда буду всего лишь женщиной, которая разрушила ее семью. И совершенно не важно, что этой семьи не существовало задолго до моего появления — какие нормальные супруги живут раздельно? Я всегда буду Даниэлой-разлучницей, виноватой во всем хотя бы потому, что на пятнадцать лет младше ее матери.

— Если ты пришла напомнить мне о том, какая я никчемная женщина, то совершенно напрасно стараешься. — Снимаю футболку с вешалки и аккуратно складываю в бумажный пакет с логотипом моего личного бренда. Потом поворачиваюсь к Оле, улыбаюсь, наслаждаясь ее изрядно помятым видом. — Я разлучница, паршивая любовница, уничтожившая цветущий счастливый брак. Остановимся на этом. Но если ты не передумала просить у мерзкой падшей женщины совета, то держи и используй мудро: хочешь сохранить брак — для начала перестань шляться по кабакам, пьяная до зеленых соплей. Мужчин не впечатляют женщины, от которых разит перегаром, чужим мужским потоп и грязными волосами. И еще одно, дорогая падчерица: ты очень напрасно думаешь, что, подлизываясь ко мне, сможешь задобрить отца. Олег не меняет своих решений, а я точно не стану вмешиваться в ваш очаровательный семейный треугольник.

Конечно же, во всем, что касается дочери, Олег меняет свои решения, но я никогда не произнесу этого вслух. И на этот раз не встану между ними громоотводом, напрашиваясь на словесные пинки и моральные оплеухи. Потому что у Никольских это семейное: не замечать сор, который случайно влетает в жернова их сложных семейных отношений.

— И на том спасибо, — ядовито цедит Оля. Поднимается, демонстративно забирает стакан с кофе и идет к выходу. — Знаешь, Дани, говорят, синдром «омоложения жены» у мужчин после сорока уже не лечится.

Детская нелепая попытка ужалить. Она вызывает лишь жалость, но не задевает.

Мучит ли меня совесть, когда я в пятнадцать минут десятого притормаживаю возле знакомого подъезда? И да, и нет.

Я дважды пыталась дозвониться Олегу в офис, прекрасно зная, что на работе «поймать» мужа в мобильном просто невозможно. И каждый раз натыкалась на сухой официальный голос его секретарши: «Олег Викторович занят». Занят даже для меня, даже в наш медовый месяц. Занят даже для короткого сообщения.

А я до краев заполнена отравой его поступка. Возможно, я совершенно не права, вмешиваясь в дела, которые не должны меня касаться, и не имею никакого права вешать ярлыки, потому что сама обвешана ими, будто рождественское дерево, но забыть вчерашнее просто не получается. Только откровенный разговор сможет вытащить эту занозу, но… этот разговор не состоится сегодня.