Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 5

Больной лежал в маленькой задней комнатке, разметавшись на низком тюфяке, набитом соломой, служившем ему кроватью. Бледный что твое полотно, дыхание такое слабое, что Виллему далеко не сразу удалось заметить еле видное колебание груди. Он поставил свою сумку на пол и склонился к Ленарду, проверяя. Так и есть: жар такой, что, чтобы почувствовать его, и прикасаться к больному необязательно — достаточно поднести руку к распростертому телу, будто к разогретой печке.

И рука…

С рукой хуже всего.

Ткань повязки, если и была чистой изначально (в чем Виллем сомневался) за истекшие дни стала бурой от пота, крови и гноя. Разматывать не было смысла — лекарь быстро извлек из сумки нож, начал срезать мерзкие тряпки.

Нет, не показалось. Сладковатый запах тухлятины, тронувший его ноздри еще при входе в комнату, теперь заметно усилился, и только многолетняя привычка позволяла лекарю успешно бороться с подступавшей тошнотой. Впрочем, даже она едва не подвела, когда лохмотья наконец были сняты.

Четыре глубоких разреза в три-четыре пальца длиной, по тыльной стороне предплечья. За неделю под повязкой их края раздулись и разошлись в стороны, воспалившись, став ярко-красными — и цвет этот казался еще более болезненным на фоне желтоватого гноя, валящего из каждого из них. Его так много, что он покрывает буквально все, не давая возможности даже определить, началось ли где-то отмирание тканей. А хуже всего — что местами он смешивается с другим, синим, а это значит, что состояние Ленарда еще хуже, чем можно было предположить. Все это выше кисти — но и сама она выглядит жутко: раздувшаяся, красно-багровая. Пальцами он, должно быть, не мог шевелить уже давно…

— Виллем, что же это?..

Сиплый шепот заставил его обернуться. Мастер Герик как вошел — так и замер у двери, тяжело прислонившись к притолоке. Колени его так дрожали, что казалось, он вот-вот упадет. Виллем поспешно поднялся, поддержал его и едва ли не волоком вытащил в мастерскую, усадил на колченогий табурет. Огляделся, нашел второй, присел напротив.

— Его руку уже не спасти, отец, — тихо сказал он. — И я не знаю, смогу ли спасти его самого. Ты сам видишь, там слишком много гноя, у Ленарда уже который день жар, он почти без сил. Если отнять ему руку до локтя — возможно, при должном уходе, у него найдутся силы, чтобы восстановиться, но я не могу ничего обещать. Он может умереть в любой момент, будет чудом, если он вообще переживет операцию.

Старик некоторое время сидел неподвижно, лишь по морщинистым щекам сбежали несколько прозрачных слезинок, да ладонь, обтянутая сухой, но удивительно мягкой кожей вдруг легко, с какой-то горькой нежностью легла на кисть лекаря.

— За что?.. — наконец прошептал он. — За какой грех, Виллем? За то, что доверился не тому?.. Хотел сберечь несколько монет на хлеб?.. За что?..

Его подбородок и губы задрожали, слезы потекли двумя тонкими прозрачными дорожками, и Виллем почувствовал, как у него самого перехватывает горло.

— Я не знаю, за что, отец, — наконец ответил он. — Не мне о том судить. Я знаю лишь то, чему меня научили: дорого каждое мгновение. Я должен оперировать прямо сейчас.

Пальцы старика, все еще машинально поглаживающие его руку, вдруг сильно сжались.

— Ты сказал, он может умереть, пока ты…

— Да, может.

Виллему показалось, что он понял, что именно обеспокоило его собеседника, и он поспешил пояснить:

— Он не придет в себя для последней исповеди и Причастия, отец. Вы можете послать кого-то за отцом Ансельмом — но нам остается лишь надеяться, что душу Ленарда очистит Господь напрямую. Что Он услышит…

— За отцом Ансельмом я сам пойду, — голос сапожника стал вдруг решительным. — А ты вот что, сынок. Попытайся вылечить его раны.

— Вылечить?! Но…

— Он все равно может умереть, пока ты будешь резать. Так режь так, чтобы, если Господь смилостивится, и он выживет — он сохранил руку.

С подобным Виллему сталкиваться еще не приходилось. В случаях, подобных случаю Ленарда Герика обычным вопросом было не «сохранять конечность или нет», а «где рубить». А тут…

Все это казалось чем-то нереальным: не то мистерией, не то дурным сном.

И все же он знал, что попытается.

— Мне понадобится много воды, отец, горячей и холодной, — заговорил лекарь. — Еще несоленый жир. И ветошь, вся что есть, и чем чище, тем лучше.

Старик как мог быстро пустился на поиски требуемого, а Виллем подвесил на крюк в очаге котелок с водой: раны нужно будет промывать, и промывать много: травяного отвара должно хватить хотя бы на первый раз, потом можно будет сделать передышку и приготовить еще.

Благо, все нужные травы нашлись у него в сумке. Зверобой, очищающий раны от заразы, полетел в воду одним из первых: природа у него медленная, горячая, пока отдаст все соки — пройдет время. Зато и проникает глубоко, что целительно.

Когда вода достаточно нагрелась, лекарь добавил в котелок еще два ингредиента: золототысячник, необычайно полезный для скорейшего заживления, и траву губительную, которая, в противовес своему мрачному названию, прекрасно очищала раны от гнили. В последнюю очередь щедро сыпанул в котелок ромашку, снимающую воспаление. У нее-то природа холодная, быстрая: соки свои отдаст, будто вспыхнет, потому и томить-вываривать ее долго нет надобности.

Виллем отряхнул ладони, затем разворошил дрова в очаге кочергой, сбивая пламя: кипятить снадобье ни к чему, лишнее влажное тепло только убьет силу трав.

Взял со стола прихваченное из комнаты Ленарда чистое полотенце, выбрал среди убогой утвари мастера Герика жбан побольше, снял котелок с огня и осторожно процедил в него отвар: в раны должны попасть целительные соки, но никак не распаренное сено.

Принес жбан в комнату, поставил у кровати больного чуть сбоку: так, чтобы и дотянуться было легко, и под ногами не мешал.

Придвинул поближе сундук с плоской крышкой, расстелил на ней чистую льняную скатерку, которую всегда носил с собой, аккуратно разложил инструменты: ланцеты с разными по форме и длине лезвиями, крючки, чтобы развести на время операции края раны, лопаточки для нанесения мази…

Попутно прислушался к дыханию болящего: слабое. Живет, конечно, но еле-еле. Что же, зато и ему, Виллему, совсем немного подготовки осталось.

— Отец, жир принес?

— Бараний пойдет? — старик поставил перед лекарем небольшой горшочек.

— Пойдет, главное, чтоб без соли.

В несколько ложек жира были доложены остатки губительной травы. Смешалось — получилась мазь, превосходно очищающая раны от гнойной материи и всякой гнили. С ней правда, следовало быть осторожным: передержишь — и жгучая трава начнет разъедать живые ткани…

Вот и готово.

Виллем поднялся, быстро снял дублет, стянул рубаху, обнажаясь по пояс: крови и грязи будет до небес, оперировать в одежде — все равно что свинью в ней забивать, потом только на выброс. А вот фартук из тонкой кожи, закрывающий тело спереди почти до колен — очень пригодится.

Завязав на спине тонкие тесемки, лекарь быстро размашисто перекрестился, прошептал короткую молитву и аккуратно взял за ручку ланцет с широким и длинным лезвием.

— А теперь иди за священником, отец, — сказал он, обернувшись к застывшему на пороге Герику. — И молись. Очень крепко молись.

***

К тому времени, как мастер Герик и отец Ансельм добрались до мастерской, спустились ранние зимние сумерки. Виллем успел разжечь в комнатушке больного свечи, однако даже их приятное желтоватое свечение не смягчало открывшейся им картины.

— Они ж вроде… Меньше были… — пролепетал Герик, дрожащей рукой указывая на раны внука. Отец Ансельм, монах и священник ордена августинцев[6], настоятель храма св. Квентина, главной святыни Хасселта, не отводивший взгляда от располосованной конечности, видимо, не нашел нужных слов, и потому промолчал, даже не поприветствовав лекаря.

— Ясное дело, что меньше, — Виллем аккуратно перебирал немногие оставшиеся чистыми куски ткани, отбирая те, что побольше. — Пришлось их углубить и расширить, чтобы вымыть всю гнойную материю и наложить очищающую мазь. Потом и мазь нужно было убирать и снова мыть… В конце положил в раны ткань, вымоченную в растворе соли, так, чтобы разрезы раньше времени не закрылись и чтобы не так сильно гноились. Сейчас тканью сверху прикрою, чтобы зараза из воздуха в раны не проникала… — Он наконец выбрал подходящую тряпочку, обильно смочил ее уксусом из бутыли, позаимствованной на кухне у Герика, свободно постелил ее поверх раненой конечности. — Еще дал ему укрепляющую настойку и средство от лихорадки, но теперь, когда гной убрали, она и сама должна пойти на спад.