Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 6

— Так он… Он поправится? — неслышно пролепетал старый сапожник.

Виллем бросил на него быстрый взгляд и заговорил уже другим, более мягким и печальным тоном.

— Я не могу сказать этого, — ответил он. — Пока все, что я знаю — это то, что он не умер у меня под ножом, что уже само по себе чудо Господне. Но ему в любом случае предстоит долгий путь, и опасность сейчас отнюдь не меньше, чем раньше. Пока что я сделал все, что мог. Снадобья будут действовать до утра, да и мне нужно принести еще трав для отвара. Поэтому сейчас я иду домой, а вернусь завтра пораньше. Посмотрим, что и как будет.

— Я могу остаться на ночь,— заговорил отец Ансельм. — Если телу этого несчастного сейчас помочь не получится, то душа его, несомненно, не должна остаться без помощи и поддержки.

Виллем молча склонил голову в знак одобрения этой идеи и благодарности: по опыту он знал, что, помимо молитв, священник сделает все необходимое, чтобы помочь не только больному, но и его деду. На ночь эти двое в надежных руках, лучшего и желать нельзя.

— Пришлите за мной кого-нибудь, если ему вдруг станет хуже, — Виллем снял заляпанный кровью и гноем фартук, аккуратно сложил его чистой стороной вверх, убрал в сумку, затем принялся умывать руки и лицо в кадушке с водой. — Впрочем, надеюсь, не понадобится.

Он отер вымытые руки и лицо полотенцем, быстро оделся и собрал в сумку пустые емкости и мешочки из-под трав и снадобий: еще пригодятся, и, коротко попрощавшись с Гериком и священником, отправился домой.

Город встретил его густыми сумерками и усилившимся морозом. Поеживаясь в гоуне и искренне жалея, что не захватил плащ, лекарь пытался было ускорить шаг, чтобы побыстрее добраться до дома. Уставшее тело, однако же, в противовес этим намерениям двигалось лениво, будто через силу. Впрочем, неудивительно: день был и правда тяжелым, забрал много как физических, так и душевных сил. На ум пришло воспоминаие о горшке нута, замоченного со вчерашнего вечера. Сварить с салом — выйдет отличная похлебка. Поесть. Если останутся силы, помыться: запах крови и гноя, кажется, пристал к нему намертво, — и спать. А завтра — пораньше подняться, подновить запас снадобий и поскорее назад, в мастерскую у Южных ворот… Как-то они там ночь проведут?..

Тишину вечернего города нарушил звон колоколов[7], и Виллем машинально пробормотал благодарственное Ave Maria. За Ленарда, наверное, нужно было бы помолиться побольше, но голова работала плохо, привычные слова молитв мешались с какими-то посторонними мыслями и образами, и в конечном итоге лекарь оставил свои попытки. В конце концов, там отец Ансельм, у него молитва всяко окажется более достойной и праведной. А ему, Виллему, теперь только в тепло, есть и спать…

— Господин лекарь! Господин лека-арь!..

Виллем сбился с размеренного, хотя и несколько деревянного шага, остановился, с трудом сдержав возглас раздражения: этот пронзительный голос принадлежал служанке господина ван Далле, торговца специями, и в последнее время лекарь слышал его слишком часто.

— Господин лекарь, идемте скорей, там молодой хозяин кончается!

Ну еще бы, кто, как не он! Отец отправил его изучать право в Париж в тот год, когда Виллем обосновался в Хасселте. Три месяца назад студиозус вернулся в родные пенаты, да не один, а с хорошенькой девицей, которая вскоре стала его женой. Вернулся — и резко прибавил Виллему пустых хлопот.

Впервые лекаря прибежали звать через неделю после возвращения недоросля: с криками, среди ночи, как к умирающему: молодой Стевин ван Далле, ложась спать, высмотрел у себя подозрительное истекание из глаза. Помял себе лоб, похлюпал носом, и, не найдя ничего примечательного, уверился, что мерзкая материя сочится прямиком из мозга. А если из мозга что-то сочится — конец скор и неизбежен.

Лекарь тогда с каменным лицом вынул из многострадального глаза забившуюся в угол ресницу, промыл его настоем ромашки и, не поведя и бровью, принял от донельзя смущенного отца Стевина золотой дукат в оплату — если не за работу, так за прерванный сон.

Причиной следующего вызова, примерно через месяц, стало подозрительное жжение в желудке. Будучи расспрошен о том, что ел накануне, мнительный пациент назвал жареного поросенка, вино, пироги с луком, бобы с салом…

На этом месте списка лекарь интерес к случаю потерял окончательно. Бегло осмотрел болящего, рекомендовал легкую щадящую диету и очищающую баню и отправился восвояси, в очередной раз почувствовав в ладони приятную тяжесть золотой монеты.

Затем, видимо, в связи со свадьбой, Стевин о своих страхах подзабыл — а вот теперь, судя по всему, вспомнил.

Роскошный, лучший на их улице, дом встретил лекаря глубокой, какой-то заранее скорбной тишиной. Неужели случилось-таки что-то серьезное?

Больной обнаружился на втором этаже, в большой комнате, служившей, по всей видимости, супружеской спальней. Супруга его пребывала тут же, бережно держа за руку утопавшего в перине страдальца. При появлении лекаря, однако, она, повинуясь слабому кивку мужа, поспешно выскользнула за дверь.

— Так что случилось? — Виллем с трудом удержался от того, чтобы не добавить «на сей раз».

— Беда… — шепотом пожаловался пациент. — Не способен я, господин лекарь. Как женился, пару раз сошлись, а потом — все.

— Твердости не хватает или семя не выделяется? — монотонно уточнил Виллем. Усталость все усиливалась, и он не собирался щадить чувства мнительного пациента, ходя вокруг да около.

— Да я того… Желания нет, — едва слышно ответил молодой ван Далле, отчаянно краснея.

— Когда сходился в последний раз?

— Через неделю после венчания. Месяц прошел.

— Хм… Рукоблудствуешь?

Больной усиленно замотал головой.

— Испытываешь страстную любовь к другой женщине?

— Да какое! Моя Агнес для меня — все! Я это… Мысли у меня дурные, господин лекарь. И предчувствия.

Последняя фраза заставила Виллема, уже собравшегося было приказать пациенту раздеваться, изменить решение: мысли для Стевина — это явно краеугольный камень его здоровья.

— Что за мысли?

— Да про соитие. Это ж… Даром не проходит. Вы ж лекарь, сами знаете: и желудок от него усыхает, и слабость, и дрожь, и жгучие лихорадки, от которых люди погибают, и пучеглазие, и плешивость, боли в спине, почках и мочевом пузыре… А еще…

Текст показался Виллему до боли знакомым.

— Кто познакомил тебя с учением Авиценны? — напрямик спросил он.

— Так… Друг был у меня в Париже.

— Медик, — скорее утвердил, чем спросил лекарь.

— Да…

Виллем открыл было рот, чтобы донести свое мнение о студиозусах, которые, зазубрив новую страницу книги, спешат обогатить полученными знаниями всех окружающих — однако передумал. Спорить с пациентом бессмысленно: от своего он не отступится, а если лекарь начнет возражать, — так попросту найдет другого. Оставался, однако же, другой метод: подобное подобным.

— Мысли, подобные твоим, преумножают в теле черную желчь, — наставительно произнес лекарь. — А субстанция сия вредит здоровью куда больше соития. Не удивлен, что теперь ты не способен к совокуплению. Лечиться придется серьезно.

Стевин с готовностью кивнул.

— Если ты знаком с учением Авиценны, то вероятно, знаешь средства, которые он рекомендует от любовной слабости?

— М-м… Мой друг больше про сами хвори рассказывал, — чуть покраснев, смущенно ответил больной.

Виллем кивнул.

— Тогда я тебе расскажу про самое сильное из них. Тебе понадобится варан.

— Варан?.. Это… трава? — неуверенно уточнил пациент.

— Нет. Это ящерица. Ты должен ее найти. Сам, лично. Только в этом случае это средство тебе поможет.

— Найти ящерицу? — глаза Стевина заблестели энтузиазмом. — Это можно! Где она водится?

— В Азиях. На родине учителя[8].

— Я должен ехать… В Азии?!

— Если хочешь вылечиться, — невозмутимо подтвердил лекарь.

Болящий поспешно зарылся поглубже в одеяло.

— А дальше? — спросил он. — На просторах Азий найти какую-то ящерку?!