Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия - Страница 110

— Nicolas… — развернулась Марья в его руках.

Куташев приложил палец к её губам:

— Прошло уже довольно времени, Мари.

"Не хочу! Не хочу!" — пульсировало болью в голове, но Марья не осмелилась возразить, только закрыла глаза, дабы не видеть его лица, склоняющегося к ней. Видимо, все испытываемые эмоции тотчас отразились на её лице. Пальцы князя перебирали мягкие локоны на её затылке, шпильки бесшумно посыпались на ковёр, накрутив на кулак длинные белокурые пряди, Куташев больно дёрнул её за волосы:

— Открой глаза, — процедил он.

Марья подчинилась, всмотрелась в искажённое гневом лицо и втянула голову в плечи.

Куташев выругался, и оттолкнул её:

Отшатнувшись от него, княгиня нащупала шаль на спинке кресла и завернулась в неё, стараясь прикрыть наготу. Николай стиснул зубы, наблюдая за женой. Слишком явно страх и отвращение читались на её лице. Не ко времени пробудившееся желание тотчас остыло. Громко хлопнув дверью, Куташев вернулся в свои апартаменты, упал в кресло и закрыл глаза, находясь во власти безудержного гнева, причиной которого стало уязвлённое до глубины души самолюбие. Слишком явно ему предпочли другого, Марья даже не попыталась скрыть того.

И что ему делать нынче? Посадить её под замок и подвергнуться насмешкам, аки ревнивый муж? Никакие замки и оковы её не удержат и не остановят, но и прослыть рогоносцем на весь Петербург не самая вдохновляющая перспектива. Боже! Каким взглядом она смотрела на Ефимовского! Неужели только он один заметил? Стало быть, не лгала о своей любви к нему.

Николай сжал пальцы в кулаки, несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь унять нахлынувшую злость. Куташеву показалось, что ему удалось справиться с гневом, поднявшись, он споткнулся о собственный мундир, сброшенный второпях.

— Митька! — взревел князь. — Где тебя черти носят? Почему не прибрал? — швырнул он мундир в оторопевшего камердинера. — Шкуру спущу!

— Виноват, ваше сиятельство, — повесил мундир на спинку стула Митька, не осмелившись напомнить барину, что тот сам выгнал его из комнаты четверть часа назад. — Позвольте, помогу разоблачиться, — с опаской приблизился к Куташеву слуга.

Получив короткую затрещину, камердинер тяжело вздохнул и принялся стаскивать с хозяина сапоги. Выпустив пар, Николай успокоился.

Ах, как пела Рада нынче, пронзая его взглядом тёмных очей, но не затронула потаённых струн души. Не дрогнуло сердце, ничего не шевельнулось в груди, как истинный ценитель искусства, он по достоинству оценил её старания, вознаградив исполнительницу овациями, но пылкий любовник в нём так и не проснулся. Зато одного взгляда на жену хватило, дабы бешеная неукротимая ярость овладела всем его существом. Нынче он себя вёл, как самый настоящий ревнивец, и оттого сам себе был противен, и самое гадкое заключалось в том, что чувство, которое нынче теснило грудь, мешая свободно дышать, весьма и весьма походило на ревность, хотя он и пытался отрицать сие, объясняя вспыхнувшую ярость исключительно опасениями, что неверная супруга выставит его идиотом перед всем столичным светом. Да что ему за дело до светских сплетников?! Разве его когда-нибудь беспокоило, что о нём говорят в свете?! В том-то и дело, что никогда ранее он тревожился о том, но, видимо, не желая смириться с тем, что чувства его к Марье Филипповне изменились, пытался найти иные оправдания собственному поведению. Одна только мысль о том, что кто-то другой коснётся её, способна была в мгновение ока привести его в состояние безудержного гнева. "Собака на сене", — усмехнулся Куташев. Не он ли не так давно говорил Марье о том, что не питает к ней тёплых чувств? Так откуда появилось желание свернуть её изящную шейку? Что это, ежели не ревность? И что за гадкое извращённое чувство поселилось в его душе? Адская смесь — ненависть, смешанная с вожделением.

Не в силах уснуть, Куташев вышел в коридор, намереваясь спуститься в библиотеку и заняться внесением в каталог последних своих приобретений. В огромном доме царила оглушающая тишина, но послышавшийся ему из покоев сестры тихий плач, заставил остановиться и прислушаться. Так и есть. Соня горько рыдала за запертой дверью.

Вернувшись от Анненковых, Софья тенью скользнула в свои комнаты, прогнала камеристку и заперла дверь на ключ. Достав альбом с набросками, она выдрала оттуда рисунок с портретом Марьи Филипповны и, разорвав его пополам, швырнула на пол. Погасив свечи, mademoiselle Куташева бросилась ничком на кровать и, зарывшись лицом в подушку, зашлась в истерических рыданиях. Невозможно было отрицать очевидное. Весь вечер она не сводила глаз с Андрея, а он смотрел только на Марью Филипповну. Иногда, спохватившись, отводил глаза, и тотчас вновь разыскивал её взглядом среди остальных гостей Анненковых. О сколько тоски было в этом взгляде, словно она была воздухом, которым он дышал.

Софья не знала, сколько времени прошло, но поток слёз так и не иссяк. Голова болела, в глазах появилась нестерпимая резь, горло саднило от сдавленных всхлипов. Громкий стук в дверь, заставил её умолкнуть. Так постучать мог только Николай. Вытерев глаза краем сорочки, разложенной заботливыми руками камеристки на подушке, Софья громко икнула и поднялась с постели.

— Ники, ты? — замерла она у дверей.

— Открой, Соня, — потребовал Куташев.

— Я в порядке. Ступай спать, — попыталась отговориться Софья.

— Соня… — послышался нетерпеливый голос брата.

Глубоко вздохнув, Софья повернула в замке ключ, поблагодарив провидение за то, что в комнате царила кромешная тьма, однако света, отбрасываемого настенным канделябром в коридоре, Николаю вполне хватило, дабы разглядеть опухшее заплаканное лицо сестры.

— О чём скорбь сия? — вошёл он в комнату.

— Не о чём, — отмахнулась Софья.

— Не лги мне, Соня, — вздохнул Куташев. — Впрочем, к чему мне пытать тебя, — скользнул его задумчивый взгляд по разорванному рисунку.

Софья и ахнуть не успела, как Николай склонился и поднял то, что до недавнего времени являлось портретом его жены. Поднеся обрывки рисунка к свету, он сложил две половинки, невольно отметив потрясающее сходство с оригиналом.

— У тебя талант, — пробормотал Куташев. — Позволь, я заберу это.

Софья промолчала, только нахмурилась в ответ и коротко пожала плечами, выразив тем самым полнейшее равнодушие к судьбе своего творения.

— Так скажешь, отчего плакала? — поинтересовался Николай, взяв свечу из настенного канделябра в коридоре и зажигая от неё другие в подсвечнике на дамском бюро в комнате сестры.

— Нет! — отрезала Софья.

— Думаю, причина мне известна, продолжил допытываться Куташев.

— Даже ежели и так, Ники, я говорить о том не желаю, — упрямо вздёрнула подбородок княжна.

— Как знаешь. Коли надумаешь, я всегда готов тебя выслушать, — остановился на пороге Николай.

— Не надумаю, — буркнула Софья, поворачивая в замке ключ после ухода брата.

Наутро следующего дня во время утренней трапезы слышалось только позвякивание серебра о фарфор. Все собравшиеся в столовой хранили молчание. Софья рассеянно помешивала в чашке остывший чай, уставившись невидящим взглядом в окно, Анна Кирилловна, всем своим существом ощущая дух неприязни, витавший промеж домочадцев, не поднимала глаз от тарелки, Марья, задумавшись, крошила булку прямо на скатерть, и только Николай ел с аппетитом, не обращая внимания на гнетущую удушливую атмосферу.

У Куташева было, над чем поразмыслить, и, как ни странно, несмотря на бессонную ночь, чувствовал он себя на удивление бодрым. Ночные размышления доставили ему множество неприятных минут, мало того, ни к чему не привели. Он так ничего и не решил, понимая, что обстоятельства ныне ему неподвластны, и удержать в руках сию щекотливую la situation ему не под силу. Это всё равно, что грести против течения, усилий затратишь слишком много, а вот результат, как правило, не оправдает ожиданий. Говорить с Марьей о том, чего не случилось, значит признать, что ему есть о чём беспокоиться, выставить себя перед ней мнительным ревнивцем. Остаётся только ждать и надеяться, что за то время, что Ефимовскому осталось от его отпуска, Марья Филипповна не наделяет глупостей, да и сам Андрей воздержится от неразумных поступков.