Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия - Страница 146

Когда Андрей говорил о её муже, она вспомнила его таким, каким он был во время императорского бала в Зимнем, потом в Летнем Саду, в опере, куда он её повёл после их злополучной встречи. Всплыли в памяти редкие ночи, когда, она забывалась в его объятьях, не испытывая к нему любви, но, тем не менее, получая удовольствие. А ныне его больше нет. Невозможно поверить, что сильный красивый мужчина, коим был её супруг, в самом скором времени обратится в прах и тлен.　

Княгиня прикусила губу, стараясь сдержать рыдание, но предательские слёзы уже скользили по бледным щекам, падая на чёрный шёлк траурного платья.　

— Маша, — услышала она позади себя.　

— Уходи, Andre! Оставь меня, — она закрыла лицо руками и глухо промолвила: — видит Бог, я не хотела быть его женой, но мне не нужна свобода подобной ценой.　

— Мари, нам надобно поговорить, — Ефимовский приблизился к ней, осторожно обнимая поникшие плечи.　

Марья отступила в сторону, сбрасывая его ладони:　

— О чём говорить? Что переменится от слов, сказанных впустую? Делай то, что должен и оставь меня в покое, Андрей.

Отцвела сирень, осыпался чубушник, тёплый солнечный май сменился дождливым июнем. Старожилы давненько не помнили такой ненастной погоды: сырой и промозглой. Крестьяне опасались, что обилие влаги и довольно холодные дни погубят будущий урожай.　

В усадьбе тоже царило уныние. После панихиды обитатели Полесья словно погрузились в спячку. Только маленькая Лиза и Мишель, едва сделавший свои первые шаги, не понимая всеобщего настроения, радовались своим маленьким детским открытиям, случавшимся ежедневно. Иногда, наблюдая в детской за играми малышей, Княгиня Куташева улыбалась, но не прежней жизнерадостной улыбкой, а лишь бледной её тенью, мелькавшей на бескровных губах, но то случалось крайне редко. Череда серых унылых дней нагоняла тоску на молодую вдову, грустные думы одолевали Марью Филипповну. Пытаясь представить собственное будущее, она неизменно мысленно возвращалась к одному и тому же видению: Софья в подвенечном платье и подле неё Ефимовский. Она не могла видеть его, говорить с ним, опасаясь, что не сможет держаться достойно, коли ей придётся выслушать его. Долг, честь — для неё эти слова не значили ровным счётом ничего, но несли в себе угрозу её спокойствию, возможному счастью. Может быть именно потому она до последнего, как утопающий за соломинку, цеплялась за мысль, что весть о смерти Николая — чудовищное недоразумение, но сама жизнь задалась целью убедить её в обратном.

Она и радовалась и огорчалась отсутствию вестей от Андрея. Стало быть, он не спешил объясниться с Софьей, но и разлука с ним давалась нелегко.　

Вскоре после отъезда Хоффманна в Полесье пожаловал ещё один гость, поверенный князя Куташева. Целью его поездки было оглашение завещания. Согласно последней воле усопшего князя имение Сосновки отходило его сыну и наследнику Михаилу Николаевичу, большая усадьба под Варшавой дальнему родственнику по материнской линии Владеку Кшесинскому, а всё остальное имущество, в том числе владения в Тверской губернии и дача в Ялте — Софье. Своей же вдове князь не оставил ничего, кроме Ракитино, что получил за ней же в приданое.　

Марью Филипповну завещание нисколько не удивило, а вот Софья после его оглашения пребывала в глубоких раздумьях. О том, что её покойная матушка была из рода Кшесинских, Софья знала, как знала и то, что княгиня Куташева была единственным ребёнком в семье богатого польского шляхтича, потому после смерти отца и унаследовала большой фольварк неподалёку от Варшавы. Ни о каком Владеке Кшесинском она и слыхом не слыхивала. Ежели у них и имелась родня по материнской линии, то она о ней ничего не знала.　

Выслушав душеприказчика покойного супруга, княгиня Куташева, не проронив ни слова, покинула комнату. Едва за Марьей Филипповной закрылась дверь, поверенный смущённо взглянул на княжну:

— Софья Васильевна, ваш брат оставил ещё одно распоряжение относительно вас, — сконфуженно пробормотал он. — Я не хотел говорить о нём в присутствии княгини.　

— Говорите же, — Софья отвлеклась от своих размышлений. — Не думаю, что меня можно ещё чем-то удивить.　

— Николай Васильевич распорядился, что в случае вашего замужества за графом Ефимовским, вы лишаетесь права на наследство, и всё имущество переходит к Михаилу Николаевичу.　

Mademoiselle Куташева промолчала в ответ, пытаясь осмыслить сказанное поверенным, но заметив его вопрошающий взгляд, рассеянно улыбнулась:　

— Благодарю вас, вы проделали долгий и утомительный путь, дабы выполнить последнюю волю Николая Васильевича.　

— Это мой долг, — поверенный развёл руками. — С вашего позволения, мне бы хотелось отдохнуть с дороги. Годы дают о себе знать, к тому же сырая ненастная погода… — седовласый адвокат поморщился, — долгие путешествия уже не для меня.

Что ж, Николай оказался верен себе даже после смерти, поставив сестру перед выбором: любовь или наследство. Впрочем, сей выбор был бы совершенно очевиден, будь у неё хоть малая толика уверенности в том, что однажды Андрей откроет ей своё сердце, но, увы, разум подсказывал, что тому не суждено случиться. А может быть, его решение продиктовано раскаянием и угрызениями совести? Ведь он не мог не знать о чувствах Марьи Филипповны к Andre, а стало быть, лишая её возможности соединиться с тем, кого она любит, он, таким образом, хотя бы попытался смягчить боль потери.　

Но нет, это слишком маловероятно. Она голову сломала, пытаясь разгадать сию шараду. Безусловно, Сосновки большое и доходное имение, но всё же это ничтожно мало по сравнению со всеми остальными владениями Куташевых. Что хотел сказать Николай, лишив своего наследника, пускай и не по крови, но по фамилии, причитающегося ему наследства?

Софья устало потёрла виски. Ежели она откажется от брака с Ефимовским, не надобно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что по окончанию траура Андрей обвенчается с Марьей Филипповной. Мишель его сын, стало быть, Ефимовский не оставит его, и будущее юного князя Куташева будет обеспечено должным образом. Но ежели она пойдёт на поводу собственного эгоистичного желания и согласится на этот брак, навязанный Ефимовскому её братом, тогда Мишель обретёт права на всё наследство Куташевых. "Справедливо", — вздохнула княжна. Глаза слипались, от множества мыслей, противоречащих друг другу, разыгралась мигрень. Как бы то ни было, Софье надлежало принять решение, пока она не сделает выбора, вопрос о наследстве останется нерешённым.

На другой день сразу после завтрака княжна Куташева попросила заложить коляску. На вопрошающий взгляд Марьи Филипповны она ничего не ответила. Ей и без того нелегко далось принятое к рассвету решение, и казалось, что даже ничтожные силы, которые она потратит на объяснения, способны переменить его. Всю ночь Софья ворочалась в постели, не в силах уснуть. Душа маялась, металась из крайности в крайность. Ах, как велик был соблазн… но надобно было разрубить на раз сей гордиев узел и перестать мучиться несбыточным. Только тогда она обретёт покой, когда сожжёт за собой последний мост.　

Дорогою в Клементьево Софья пыталась составить разговор с Андреем. Ежели она хоть словом обмолвится ему о своих чувствах, то он не примет её отказа, а сделает так, как велит ему долг и его собственные понятия о чести и достоинстве. Стало быть, надобно привести иной довод. В голову приходила только одна мысль и, обдумывая её, Софья истово крестилась, мысленно прося прощения за ту ложь, что собиралась произнести.

До сего дня ей ни разу не доводилось бывать в усадьбе, ранее принадлежавшей младшему брату Ефимовского. Коляска остановилась перед воротами, mademoiselle Куташева с такой силой вцепилась в бортик, что судорогой свело пальцы на руке. Выслушав возницу, привратник открыл массивные створки, впуская незваную гостью. У Софьи сердце колотилось где-то в горле, темнело в глазах, пока она, опираясь на руку лакея, спускалась с подножки экипажа. Как во сне, повинуясь словам дворецкого, княжна прошла в небольшую гостиную и, только оставшись в одиночестве, она смогла обрести некое подобие спокойствия. Предоставленная сама себе, Софья огляделась. Комната, куда её проводили, явно принадлежала женщине. Стены в изобилии украшали акварели, выполненные искусной рукой, интерьер оживляли вышитые подушки, кружевные салфетки, цветы в вазах на столе и на комоде.