Что такое реальность? Концепт - Курпатов Андрей - Страница 3

Из этого следует и необходимое понимание первой версии «скандала в философии». Он вполне естественен, только вот «скандалом» его назвать уже никак нельзя, скорее – недоразумением.

В своё время ещё Людвиг Витгенштейн объяснил, что причина «философских проблем» – те самые языковые игры, и этот его тезис превратился в полноценную философскую программу, получившую название «лингвистический поворот».

Но с точки зрения «нейрофизиологического переворота», о котором говорит методология мышления, даже этот ход не был в достаточной степени радикальным: оно не позволял разрешить «скандал в философии», поскольку языковые игры принципиально неразрешимы.

По причине этой неразрешимости невозможно, чтобы философия обзавелась некими «очевидными» для всех философов «тезисами». О чём бы ни говорили философы, они вынуждены пояснять слова, которыми пользуются, а делая это, они с неизбежностью натолкнутся на факт принципиальной невыразимости действительной реальности в языке.

Как ни крути, мы снова и снова обнаруживаем себя в комнате, населённой персонажами в VR-очках. Возможная в таких обстоятельствах дискуссия не имеет ровным счётом никакого смысла, а устраивающая всех договорённость возможна и без этих дискуссий (если, конечно, участники конкретного VR-аттракциона в ней нуждаются).

В конечном счёте радикализация, на которую мы, вследствие неизбежного «нейрофизиологического переворота» обречены, состоит вовсе не в разрешении языковых игр, но в устранении самого игрока – «человека, играющего в язык», этого homo ludens logos[3].

Высказываясь метафорически, подлинным «скандалом в философии» является существование философов.

Впрочем, это не отменяет возможности быть мыслителем – тем, кто не претендует на знание (любовь к) некой мудрости, которой, конечно, нет, но пытается мыслить реальность как она есть.

Любые наши попытки определить реальность наталкиваются на некие границы, но единственная граница, которая тут действительно есть, – это сам человек (человек, думающий о себе, что он может мыслить реальность, представляющий себя в образе некоего ментора по отношению к ней, наблюдателя, объективатора, познающего и т. д.).

Только принципиальное признание того факта, что реальность не имеет никаких «естественных» границ, что все они нами придуманы, умозрительны, мнимы, открывает перед нами принципиально новую возможность обретения себя в реальности с помощью мышления.

Речь, таким образом, должна идти, в некотором смысле, о дегуманизации познания – то есть, об изъятии и устранении «познающего» из того способа, каким мы организуем своё знание о реальности. Разумеется, речь не идёт о физическом устранении человека, но лишь об устранении его привилегированного статуса – «того, кто может познать».

Идея убрать «познающего», «наблюдателя» из логики познания может казаться абсурдной – мол, зачем тогда это всё, если мы устраняем из уравнения нас самих?

Это важно понять: мы-реальные (что бы это ни значило) неустранимы, а вот наши представления о себе как о «познающих», «наблюдателях» и «мере всех вещей» – это как раз чистой воды иллюзия и заблуждение (что я, в частности, и попытаюсь показать в этой книге).

При всём желании мы не можем вычеркнуть себя из действительности (это и правда нелепо), но мы можем увидеть и признать мнимость некоего собственного, выдуманного нами статуса, а также и принципиальную невозможность соответствующего функционала.

Ирония в том, что, изгоняя мнимого «себя» из этого уравнения, мы обретаем действительных себя – то, чем мы являемся на самом деле. Потому что, конечно, мы не можем бытийствовать в реальности как представление о себе, но только в качестве себя-действительных.

Если же это действительное спрятано, экранировано представлением о «я», то оно и не функционально.

Чтобы мы ни делали, мы есть – реальны в реальности. Но важно то, каким образом организованы эти отношения нас и реальности: это могут быть отношения реальности, а могу быть мнимые отношения – как представление об отношениях.

Вообразите нарисованный на бумаге молоток и настоящий гвоздь – это наше типичное положение в отношении реального: представление против действительного.

Если мы хотим быть эффективными в реальности, мы должны быть реальным, а не нарисованным молотком. Мы должны быть самой этой реальностью, а не фикцией, пусть и с безграничными, но выдуманными возможностями (например, познания).

Да, наш мозг – это тот единственный ресурс, которым мы обладаем. Вопрос в том, как мы его используем.

По сути речь идёт о некоем инструменте, от использования которого зависит и наш урожай в реальном. Быть может, он и не идеальный – этот инструмент, и ограниченный, – но всякий действительный молоток, в отличие от нарисованного, можно использовать с толком (хотя можно и потерять в собственном гараже).

Устранение «познающего» – лишь способ условного снятия иллюзорных границ (той пунктирной сетки, которую мы набрасываем на реальность, желая внести в неё некоторую определённость). Это ещё не решение проблемы. Освобождение мозга от этих пут – лишь исходный пункт и точка отсчёта.

Избавляясь от «познающего» («наблюдателя»), мы вовсе не лишаемся тех расчётных мощностей, которыми обладаем благодаря функциональности нашего мозга.

Наш мозг был создан эволюцией для организации фактов действительности, и не его вина в том, что мы использовали эту его функцию не по назначению (переориентировав её с фактов действительности на игру с представлениями о ней).

В конце концов, мы же способны сократически признать собственное незнание – «я знаю то, что ничего не знаю», – даже если всё кажется нам понятным и очевидным. Пусть это и интеллектуальная уловка, но она работает как средство обнаружения новых фактов.

То есть теоретически мы можем устранить себя как цензора, самовольно определяющего ценность и состоятельность фактов реальности в угоду предзаданному результату («потребному будущему», как сказал бы П. К. Анохин), цензора, решающего, что следует считать фактом реальности, а что – нет.

Пусть это не может быть системным решением, и пусть это случается лишь в единичном моменте, но это работает.

Важно, что подобная аннигиляция «нас» вовсе не лишает нас того ресурса, которым обладает наш мозг. Напротив, он делает этот ресурс куда более функциональным – мы уже не так детерминированы прошлым опытом, концептуальным аппаратом и т. д.

То есть, устраняя нашего «знайку», мы вовсе не превращаемся в «идиотов», мы лишь перестаём видеть в реальности то, что хотим, и можем увидеть в ней то, что в ней действительно происходит.

Выводя себя из игры (лишая себя статуса игрока), мы не теряем своего присутствия в реальном. Но каковы наши возможности, обусловленные этим нашим действительным присутствием в том, что происходит на самом деле?

Именно определение этих возможностей и является, как мне кажется, наиважнейшей задачей. И решать её можно лишь последовательно задаваясь одним и тем же вопросом – «Что такое реальность?», озадачиваясь им снова и снова по мере разработки и производства новых и новых необходимых нам интеллектуальных объектов.

«Что такое реальность?» – вопрос, который важен нам не сам по себе, и не потому, что мы действительно хотим найти на него ответ, а потому, что он позволяет нам должным образом озадачиться, обнаруживать факты и организовывать их. То есть роль этого вопроса сугубо функциональна.

Реальность – это не какая-то штука, которая пылится в ларце, спрятанная от глаз любопытствующих. Реальность – это то, что происходит. Она всё, с чем мы, как реальность, имеем дело.