В мире будущего - Шелонский Николай Николаевич - Страница 119
- Предыдущая
- 119/122
- Следующая
- О, милорд, как вам угодно!
Новые знакомые заняли свои места. Обед был заказан.
- Извините, мистер Эллиот, - сказал Муррей, когда лакей подал первое блюдо, - если я предложу вам вопросы, которые, может быть, покажутся вам странными, но я долго не жил в Англии…
- Это видно, милорд, по вашему произношению. Кроме того…
Эллиот замялся.
- Говорите, пожалуйста, сэр, не стесняясь.
- Меня поражает то, что ваша речь напоминает древнейший книжный язык.
- Ну, английский язык очень недалеко ушел от того, каким был тысячу лет назад.
- Да, но тем не менее эта странная особенность.
- На это есть свои причины, которые вы узнаете, может быть, сэр. Но позвольте мне предложить мои странные вопросы. Я долго жил в России и Франции…
- Но, милорд, зачем же вы это говорите?
- Почему же нет?
- Но вы знаете, что посещение и сношение е этими странами считается преступлением!..
- Я успел уже оправдать себя в этом отношении. Итак, в этих странах человеческий труд вполне заменен механическими приспособлениями, так как там нет слуг…
- Позвольте, - перебил его Эллиот, - для нас точно так же возможно бы было устроить механические приспособления, о которых вы говорите, но дело в том, что это устройство обошлось бы дороже человеческого труда, который, благодаря непомерной конкуренции, не имеет почти никакой ценности.
- Но ведь жизнь дорога…
- Зато велика и бедность.
- Какой труд наиболее всего оплачивается?
- Этого нельзя сказать: кто умеет отыскивать способы легкой добычи денег, тот и получает наибольшее вознаграждение.
- Вы сказали, что вы писатель?
- Да.
- Как оплачивается ваш труд?
- Если писатель сумел обратить на себя внимание…
- Талантом?
- О, талант тут ни при чем. Если он сумел наделать много шуму своими произведениями - его будущность обеспечена, его сотрудничество будет принято во всех газетах и журналах.
- Но все-таки его произведения должны иметь какие-либо достоинства?
- Никаких. Если он получил поддержку от одного из кружков, ему открыты двери прессы известного направления, его всегда поддержат в своем лагере, до какого бы абсурда он ни договорился…
- Но, кроме журналистики, есть еще возможность отдельно издать свои сочинения?
- Это почти невозможно. Читаются только газеты и журналы - отдельно ничего не издают. Редакция каждой газеты и каждого журнала закрыта для посторонних, за весьма редкими исключениями: свой кружок сотрудников держится друг за друга и на новое лицо смотрят, как на грабителя, вторгающегося в чужую квартиру. Я - живой свидетель того, в каком положении находится писатель, не прибегающий ни к каким ухищрениям, чтобы завлечь публику, не примыкающий к кружковщине. Для меня невозможно сотрудничество в прессе, меня печатают иногда, потому что все-таки признают за моими произведениями известные достоинства, но мне платят гроши, и, кроме того, я очень редко имею работу. Вы видели, до какого я дошел положения…
Эллиот замолчал.
Сэр Муррей, тронутый до глубины души, воскликнул:
- То же, что было и тысячу лет тому назад!.. Нет, тогда было лучше!..
- Кто из нас знает, - сказал Эллиот, - что было тысячу лет назад?
- Каким образом случилось, что правление в Англии сосредоточилось исключительно в руках аристократии?
Эллиот с удивлением взглянул на Муррея.
- Это случилось уже давно, милорд, - отвечал он, - везде, где существует борьба партий, сильнейшая захватывает власть в свои руки. Ни одна из этих партий не заботится о благе народа: народ для нее - это материал для всевозможных экспериментов, для применения всевозможных теорий.
- Но сам народ?
- Не имеет никакого голоса несмотря на то, что каждая партия первым пунктом своей программы непременно ставит свободу народа.
- Но ведь сумели же устроиться русские, французы?
- Русские не знали политических смут. Со времени заключения тесного союза между Россией и Францией и эта последняя поддалась влиянию своей соперницы, политическая борьба в ней утихла. Оба народа спокойно могли идти вперед, правильно развивая свои силы.
- Но вы не считаете их дикарями?
- Лично я нет. Но другие считают.
- На каком же основании?
- Да потому, что их строй жизни не похож на наш. К этому присоединяется британская гордость. Нам кажется, что лучшего порядка, чем у нас, существовать не может. Да, наконец, если существующий порядок и изменился бы, какая была бы польза? Вместо одной политической партии, власть попала бы в руки другой - началось бы применение другой теории - и только. Кроме того, борьба политических партий портит народную нравственность, положительно развращает народ. К сожалению, мы, как нельзя лучше, видим это теперь.
- В чем же это выражается?
- Во-первых, в том, что теперь нет ничего непокупного. Каждая партия, вербуя своих сторонников, не останавливается ни перед какими средствами: пресса вся продажна так же, как продажна совесть. Народная нравственность падает, и процент преступности, несмотря на все карательные и исправительные меры, возрастает с ужасающей быстротой.
- Суды в Англии остались прежние?
- Что вы хотите сказать этим?
Сэр Муррей спохватился.
- Мне кажется, - отвечал он, - что суд в Англии остался в таком же виде, как и сотни лет назад.
- Не совсем. Наказания увеличены, некоторые деяния, считавшиеся прежде преступлениями, теперь считаются ненаказуемыми.
- Например?
- Да хотя бы злоупотребление доверием. Если я даю вам деньги для определенной цели и вы их присваиваете - ни один суд вас не признает виновным. Мне же ответят: смотри сам. Сегодня, между прочим, разбирается весьма интересное дело в одном из лондонских судов…
- Какое?
- Дело очень просто и не сложно. У вас есть свободное время?
- Сколько угодно.
- Тогда после нашего обеда не согласитесь ли вы зайти в суд?
- С удовольствием.
- Личности преступников не представляют чего-либо особенного, выдающегося. Но отношение к ним общества сочувственно…
- Сочувственно?
- Да. В этом-то и все дело. Они сумели так ловко смошенничать, что привлекли симпатии публики.
- Симпатия за мошенничество?
- Да.
- Но это даже в наше время казалось бы чем-то невозможным!
- В ваше время?
При этом вопросе сэр Муррей понял, что он вторично проговорился.
Мистер Эллиот не сводил с него испытывающего взгляда.
Надо было как-нибудь выйти из обоюдно неловкого положения.
Сэр Муррей решился.
- Знаете, - сказал он, - что вам сейчас придется услышать совсем необычайные вещи, которым вы едва ли захотите поверить.
- Говорите, милорд, - отвечал Эллиот, - я поверю вам во всем.
Сэр Муррей начал с того, что назвал свою фамилию.
- Так это вы! - в изумлении вскричал Эллиот. - Неужели вся история, рассказанная «Всемирной газетой», справедлива?
- А как же вы думали?
- Простите, милорд, но я счел это одной из сенсационных новостей, выдумываемых газетами для того, чтобы собрать в свою кассу побольше шиллингов…
- На этот раз сенсационная новость оказалась справедливой.
Сэр Муррей подробно рассказал Эллиоту свои приключения.
По мере того, как он говорил, молодой англичанин оживлялся все более и более, но странное дело - его не так интересовал мир прошлого, представителя которого он видел перед собой, как современная жизнь России и Франции.
- Скажите, милорд, - спросил он своего необычайного собеседника, - правда ли, что в этих странах, где жизнь так хороша, тем не менее находятся люди, во что бы то ни стало желающие отказаться от нее? Я слышал, что они, при помощи неизвестных нам средств, останавливают деятельность организма и подобно вам просыпаются через столетия?
- Я ничего не слыхал об этом.
- Но вам лично известны средства, при помощи которых возможно этого достигнуть?
- Нет. Но почему вас так интересует этот вопрос?
- Весьма понятно, милорд. Войдите в мое положение: жизнь смяла меня, сделала непригодным для борьбы с нею, да и самая борьба, с моей точки зрения, была бы совершенно бесцельна, так как она сводилась бы только к тому, чтоб не умереть с голоду. Как бы я был рад, если бы мне возможно было на продолжительное время уйти от жизни, расстаться с нею для того, чтобы через несколько столетий вернуться обновленным, с новыми силами!.. Тогда, может быть, и для меня наступило бы лучшее будущее!
- Предыдущая
- 119/122
- Следующая