Обреченные попаданцы (СИ) - Светлая Мила - Страница 27

– Какого четвертого, какую квартиру? – цветом лица Малоизвестный стал походить на гипсовую статую «Дискобол».

– Я же на третьем месяце беременности, – глажу я свой плоский животик.

– Я это… Я вон сейчас за мороженным сбегаю, и мы это… И мы тогда пойдем. Ага… Ты посиди, это… не провожай меня, – язык ухажера начал заплетаться от такой перспективы.

Вы видели когда-нибудь, как убегают от летящей лавины, или скоростного поезда? Так вот, пятки моего ухажера сверкали гораздо быстрее. Эх, опять я не покатаюсь на «Бентле».

– Мамочка, ты хотя бы новую историю придумала, а то надоело слушать одно и то же, – упрекает меня Матильдочка.

– Вообще-то я для тебя стараюсь. Прикинь – будет у тебя такой папашка, соберет тебя в школу и забудет где-нибудь возле пивного ларька, а потом…

– Ну чего ты сразу начинаешь? – испуганно обрывает меня Матильдочка. – Я всё поняла, осознала и впредь не буду поднимать эту тему. Поехали домой, пока кто-нибудь ещё не подошел и не начал представлять тебя в неприличной позе и с неприлично раздутыми…

– Поехали, – говорю я в ответ.

Дома ждет готовка, стирка, глажка. А также книжка, из которой однажды появился тот самый властный король и в которой я неожиданно очутилась. И эта книжка остается безмолвной… Но, может сегодня повезет?

А Димка так и не появился. Где его до сих пор носит? Двадцать пять дней минуло почти три года назад. Я пыталась хоть к кому-то испытать влечение, но не получалось. У меня оставалась только Матильда и я начала смиряться с тем, что никогда не вернусь обратно.

Хотя, куда обратно? Тут я тоже в Москве, тоже работаю и живу. Да, тело не моё, судьба не моя, детство и юношество тоже не моё, но я уже привыкла.

С такими мыслями я иду по летнему парку. После вчерашнего дождя остались крупные лужи, и я стараюсь двигаться между ними на манер хоккеиста из НХЛ, который вышел с голой шайбой против шестерых противников. Мда, из меня тот ещё Овечкин, поэтому Матильдочка несколько раз укоризненно пробурчала о том, что женщинам нельзя доверять управление колесным транспортом. Я возмущаюсь – не для того женщины на демонстрации ходили и международные женские дни устраивали, чтобы какая-то кроха могла упрекать всех дам в неумении управлять коляской.

– Мамочка, ты лучше бы со мной сюсюкала вслух, а заумные речи приберегла для потенциальных женихов. Нет, мне нравится твое общение, я узнаю из него много разных интересных слов, но вон та бабка возле фонтана считает тебя… Как бы это сказать и не матом? А! Сумасшедшей, во! – раздается у меня в голове голос Матильдочки.

– Меня? Ещё и матом? – также телепатически отвечаю я дочке.

– Ага, ещё она заметила, что у тебя кольца нет и думает…

– Ладно, я знаю, что думают такие бабки. Давай-ка её разыграем?

– Мамочка, ты же знаешь, что я всегда за любой кипишь кроме голодовки. Что тебе о ней рассказать?

Спустя полминуты я подхожу к пожилой женщине, которая тут же отводит от меня взгляд водянистых глаз. Фиолетовая беретка, глубокие морщины, огромная брошь на сиреневой кофточке. Неужели я буду такой же в старости? Вряд ли. Скорее всего, я буду веселой старушкой-хохотушкой, которая со скоростью ветра помчится по парку на самокате, а за мной будут бежать семнадцать внуков. Ага, будут бежать и умолять, чтобы я не звезданулась вверх тормашками, пока не напишу завещание.

– Семнадцать? – раздается в голове голосок Матильды. – Мам, ты меня с инкубатором не перепутала?

Вот же оказия какая – совсем забыла, что Матильда и мои мысли читать может. Впредь надо быть осторожнее.

17.2

– Вера Николаевна, простите, что обращаюсь, но хочу сказать, что всё у вас будет хорошо. И пенсию на днях принесут, и внук Андрюшка станет хорошо учиться, и зять у вас не такой уж дурак, хоть и Колька, – выпаливаю я одним духом и наблюдаю, как глаза у пожилой женщины увеличиваются в объеме. Вот честное слово – будто изнутри надувают, как воздушные шарики.

– Откуда?.. Как?.. – лепечет женщина. Потом её мозг под фиолетовой береткой находит логическое решение, и глаза слегка сдуваются. – Дочка, ты из собеса, что ль?

– Нет, я обычная ведьма, – улыбаюсь я в ответ и толкаю колясочку дальше.

Матильда высовывается из коляски и посылает остолбеневшей тетке воздушный поцелуй. Пухленькая ручка касается губ, раздается «чмок» и ручка идет на отлет. Милота-мимимишка, да и только. Похоже, что только я оцениваю это движение. Сзади слышится негромкое бурчание, но я иду к выходу, и нет никакого желания оборачиваться.

– Мамочка, сказать, что она о тебе думает?

– Не надо, Матильдочка. У неё и так всё было написано на лице, когда она хотела меня перекрестить.

Солнце посылает жгучие лучи на Землю с огромной скоростью. Эти сорванцы пролезают сквозь переплетение веток лип и через колючие изгороди сосен для того, чтобы удариться о теплый асфальт или утонуть в лужах. В одной из луж купается стайка воробьев. Серо-коричневые птахи моются с таким остервенением, будто только что вынырнули из бассейна с «Head&Sholders» и теперь пытаются избавиться от перхоти.

Люди прогуливаются по парку и радуются погожему деньку. Дети пускают кораблики и спорят – кто из них самый главный адмирал. Влюбленные парочки заняли скамеечки в глубине парка и теперь там раздаются чавкающие звуки, будто кто-то с аппетитом поедает гамбургеры. Когда-то и мы с Димкой сидели на похожей лавочке…

 Воздух свеж и даже выхлопы машин за оградой не могут перебить аромат листвы. Я уже почти дохожу до выхода, когда раздается голос Матильды:

– Мамочка, за нами кто-то следит.

Я останавливаюсь, поправляю пеленку и даю дочке бутылочку с молоком. Сама же в это время аккуратно оглядываюсь по сторонам. Люди проходят мимо, идут по своим делам и на нас обращают внимания не больше, чем на клумбу, в которой сражаются за место под солнцем ноготки и ромашки. Ничего подозрительного.

– Матильдочка, ты уверена?

– Молочный зуб даю! Следит с тех пор, как ты подошла к той тетке, которая обозвала тебя…

– Да-да, я знаю, как она меня обозвала. А кто это?

– Не знаю, мам. Я вижу лишь силуэт человека. Он словно одет в цельнометаллическую броню, которая не пропускает мысли.

– А это мужчина или женщина?

– Тоже не знаю. Похоже, что на нем бронетрусы, и я не могу разглядеть половые признаки.

– И что же нам делать?

– Как что делать? Конечно же храбро линять отсюда.

Я упираюсь в ручку коляски, и мы катимся прочь из парка. Прочь из места, которое неожиданно стало опасным. Мне передается образ от Матильды – черное существо, которое размыто напоминает человека. Такой образ можно увидеть, если нарисовать карандашом на листе бумаги человечка, а потом макнуть его в воду.

Сколько бы я не оглядывалась по сторонам – нигде не видно ничего похожего на переданный образ. Зато взгляд наткнулся на плакат, с которого улыбался очередной кандидат в депутаты. И где же их берут, таких мордатых? Словно по отбору: влезла голова в обрезанный овал – не подходишь, не влезла – пожалуйте в депутаты. Надпись на плакате гласила: «Нам хорошо жить в России!» Я улыбаюсь, когда вижу снизу приписку баллончиком с краской: «А нам?»

Стальными фургончиками мимо проносятся разноцветные машины. Я стою на Советской у светофора и терпеливо жду, когда загорится изумрудный глаз светофора.

– Мамочка, он вроде бы отстал от нас. По крайней мере, я перестала его ощущать, – раздается в голове голос Матильдочки.

– Ути мой маленький, кто это у нас тут? – улыбается стоящая рядом женщина и заглядывает в коляску.

– Агу-агу, – храбро отзывается Матильда и показывает тетеньке «козу», ту самую, которую делают металлисты на концерте. Ох, не надо было сажать её рядом во время просмотра «Нашествия».

– Ух, как он пальчики сложил, неужели хочет в «козу рогатую» поиграть? – тетенька тоже делает «металлическую козу» и протягивает руку к пузику Матильды. Неужели тетенька не может понять, что если ребенок в розовой кофточке и под розовым покрывалом, то очень маловероятно, что это мальчик?