Перелом (СИ) - Суханов Сергей Владимирович - Страница 55

И, помимо того, что это спасет много жизней советских людей, в передаче этой техники я видел еще одну сторону — возникновение горизонтальных связей между военными двух армий — ведь красноармейцев тоже надо обучить, так что в некоторые месяцы среди наших ракетчиков их было до трети личного состава. И, надо заметить, они быстро схватывали не только саму стрельбу по самолетам, но и маневр — выбрать позицию, занять ее и замаскироваться, быстро и без потерь покинуть ее после того, как отстреляются — вся эта наука была не менее важна, чем собственно стрельбы. И, надо заметить, возвращались они от нас обычно "одухотворенные", причем не в лучшую для некоторых начальничков сторону. Оставалось надеяться, что им удастся себя сохранить — не слишком распустить язык и не нарваться на какого-либо излишне ретивого "святошу", который кроме лозунгов ничего не знает, но их-то знает на отлично, за счет чего и поднимается — и попробуй не продвигай такого "правильного" — сам окажешься под подозрением.

Мы же вовсю осваивали новые ракеты. У немцев в течение этих двух лет в каждый период было в среднем полторы тысячи истребителей на обе наши армии — когда чуть больше, когда чуть меньше, но порядок примерно такой. И занимались они в основном свободной охотой, так что и носа не высунешь без прикрытия. Ну и мы поддерживали численность в примерно в четыреста штук — больше и произвести не получалось — все уходило на штурмовую и транспортную авиацию — вот их было тысяча-полторы и триста-пятьсот соответственно. А это — если считать по возможностям штурмовой авиации — минус двести немецких танков, двадцать батарей и двести пехотных рот за один вылет всей армадой — как раз вынести за раз одну дивизию, точнее, эквивалент, если учитывать, что целиком одна дивизия точно не подставится под удар, и эти потери понесут разные части. По транспортной авиации возможности тоже были солидные — мы могли перенести полторы тысячи тонн груза на пятьсот километров за два часа — 15 000 бойцов с полным боекомплектом, или полторы тысячи боекомплектов для танков или штурмовиков, или пять тысяч заправок для танков и тех же штурмовиков. А все моя паранойя насчет крупного наземного наступления и транспортных проблем. Да что там говорить — даже высотников у нас было сто пятьдесят в лучшие времена, до появления у немцев высотных ракет, сейчас же мы только восполняли убыль — от поломок, подбитий, когда кто-то нарвется на новую позицию немецких зенитных ракет — где-то по высотнику в неделю. Все остальные производственные мощности с апреля сорок третьего шли на отработку и изготовление принципиально новой техники. У нас так и было — после освоения конструкции — резкий рост производства новой техники, отработка ее внезапности на тактическом уровне, и затем — только поддержание — появлялась новая техника, которую тоже надо было "отработать". А оборудование — в основном пресс-формы, изготовленные под обводы конкретного типа авиатехники — частично консервировалось, частично продолжало работать на восполнение убыли, но эксплуатировалось уже не так интенсивно — рабочие трудились на других пресс-формах, для новой техники. Тогда как старые ждали своего часа, если вдруг потребуется срочно нарастить выпуск тех же истребителей. Ну, печи-то и прессы были загружены по полной, вот только в каждый момент времени — на производство разной техники.

Так что мы своими четырехстами истребителями вполне успешно отражали атаки примерно шестисот немецких истребителей — остальные девятьсот они выделили на восточный фронт. Ведь за счет сменных пилотов количество самолето-вылетов у нас могло доходить до десяти в сутки без излишнего перенапряжения сил пилотов — на одного приходилось два, три редко — четыре вылета в сутки, когда натиск немецкой авиации был особенно сильным, что случалось нечасто, обычно — при больших наступления.

И эффективность этих вылетов также была выше, чем в Красной Армии — когда появились локаторы, мы практически всегда летали уже только по конкретной цели. В КА же в сорок первом, да и в сорок втором доходило до того, что девяносто процентов вылетов проходило без встреч с немцами, и только начиная со второй половины сорок второго ситуация стала исправляться — и служба ВНОС наконец научилась отслеживать небо, и радиолокаторы пошли во все больших количествах — что собственные, что наши, и на патрулирование стали меньше отвлекать самолетов, и концентрировать их на важных направлениях, а не размазывать по всей территории. Нет, у нас тоже были вылеты прикрытия штурмовиков и транспортников, но общий процент вылетов не по конкретным целям был не выше пятидесяти. А с появлением новых ракет ситуация стала кардинально меняться — немцам пришлось спуститься вниз, в зону, где наши локаторы их не видят. С одной стороны, это потребовало увеличить количество вылетов на патрулирование — ведь неизвестно, где тут пролетят фрицы, а допустить их до целей не хотелось бы. Тут мы в чем-то оказались в той же ситуации, что и Красная Армия. Но фрицам приходилось летать низко, и в этом было кардинальное различие. Если на восточном фронте они забирались на высоту и атаковали на большой скорости, наскоками, на вертикали, то на нашем фронте так поступали мы, и уже фрицы становились добычей, когда с первого удара мы выбивали у них от одного до трех самолетов, разваливая строй и обращая в бегство оставшихся, если они еще были. К сожалению, новые ракеты, что заставили прижаться немцев к земле, появились совсем недавно, и мы пока еще не отладили такую тактику — сложновато было разглядеть немецкие самолеты на фоне земли. Но и фрицы пока не сумели приспособиться к изменившимся условиям, так что на нашу территорию они если и залетали, то только в разведывательных целях — прошмыгнуть — и деру. Так что их истребители представляли опасность только для наших штурмовиков и транспортников. А тут, с разгромом аэроузлов, немцы временно лишились и такого прикрытия. Начиналась краткая пора нашего безраздельного доминирования в воздушном пространстве.

Двадцать седьмое августа начиналось просто замечательно. В три ночи нас разбудили сообщением от Сталина — советское руководство готово предоставить нам прокурора республики, неподконтрольному прокурору СССР. Нас немного удивила такая поспешность, но мы списали ее на удивление нашим успехам и боязнь того, что мы подомнем под себя Курск и Орел. Что ж, похоже, наш блеф сработал. Правда, после часовых переговоров он из блефа превратился в наши обязательства — наверное, Сталин и не был бы Сталиным, если бы не мог проворачивать такие штучки. Зато он пообещал принять все нужные законы до двенадцати часов этого же дня — благо обе палаты Верховного Совета — что Союза, что Национальностей — были в сборе и изменения в Конституции можно было сразу же оформить по всем правилам. Для меня это было особенно важно — чем большим количеством полноценных официальных бумаг мы обложимся, тем сложнее потом будет нас давить.

В общем, нам предстояло брать Курск и Орел, и потом передать их Красной Армии — граница между нашими республиками пройдет в двадцати километрах на запад от шоссе Курск-Орел. Ну что ж, по факту, нам оставались освобожденные на данный момент территории.

Чуть позже, часов в восемь утра, порадовал и правый фланг нашего фронта — они замкнули кольцо окружения и помогли шосткинской группе дозачистить аэроузел. В предыдущий день, одновременно с прорывом под Брянском, наши Четвертая и Пятая танковые дивизии прорвали фронт под Гомелем и Новозыбковым и, за два часа продвинувшись на тридцать-сорок километров, вышли в тылы немецкой обороны, охватив своими прорывами территорию пятьдесят на тридцать километров. Правда, прорывать фронт пришлось только под Новозыбковым, где против нас стояли немецкие части. Под Гомелем же стояла болгарская пехотная дивизия, что буквально за день до этого сменила тут немецкую. Немцы, правда, оставили в качестве поддержки данного участка части ПТО и танковую роту, но свою пехоту перекинули на восток, под Почеп, чтобы укрепить еще остававшуюся у них южную горловину. Правда, в своей истории я как-то не припомнил, чтобы болгары послали на наш фронт хоть одного солдата — вроде не воевали мы с ними. Видимо, тут история шла уже ну совсем по другому пути, раз немцы могли выкрутить руки болгарам и те отправили на фронт дивизию. Правда, болгары и тут воевать с нами не стали. Наши части, занимавшие оборону под Гомелем, отследили изменение характера огня со стороны немецких позиций — он стал меньше, причем к вечеру затих совсем, что было непривычно — перестрелки шли всегда. Разведгруппы, высланные в ночных сумерках в немецкий тыл, чтобы прояснить обстановку, вернулись очень быстро, причем не одни. Вместе с ними пришли несколько болгар, которые сказали, что если мы рванем в наступление сейчас, то они готовы пропустить русских через свои позиции. "Только чтобы вы потом еще взяли нас в свою армию" — добавили они единодушно. Так что ночь получилась очень напряженной — пока диверсионные группы просачивались вглубь немецкой обороны, пока вязали немногих офицеров и рядовых, что собирались служить немцам, пока совместными же усилиями снимали минные поля, мы в тылу спешно формировали колонны — танковая дивизия была еще не полностью сосредоточена для удара, да и части закрепления надо было подтягивать. Так что утром двадцать шестого шли хоть и не в полном составе, но бодро — снайпера ДРГ, расположившиеся неподалеку от позиций немецких ПТО, блокировали их работу, а три немецких САУ смогли подбить только один наш танк. В общем, преодолели оборону почти как на параде и резво рванулись на юго-восток.