Болотные огни
(Роман) - Чайковская Ольга Георгиевна - Страница 20

Имя Ленки в розыске, словно сговорясь, никогда не поминали.

— Сдается мне, — сказал как-то Денис Петрович Водовозову, — что весь этот шум в поселке — убийства, собственно бессмысленные, столб, дорога и все прочее — они подняли для того, чтобы отвлечь наши силы и свободно орудовать в других местах.

Он был прав. В уезде усилился разбой. Волостные милиционеры рассказывали, что Левка со своими парнями обирает окрестные деревни. «Прямо данью обложил, Денис Петрович. Наезжает, грузит муку, окорока на подводы, забирает, что получше, — и прощай. А спроси ты в такой деревне: кто был, куда уехал? Никто ни слова. Но по деревням его не поймаешь. Гнездо его нужно искать, Денис Петрович».

И вот недалеко от города был нагло ограблен поезд, а обер-кондуктор, пытавшийся, видно, оказать сопротивление, сброшен на ходу под колеса. Берестова вызвали в транспортный трибунал.

Денис Петрович давно понимал, что неприятностей с этим делом ему не избежать, что рано или поздно поднимет крик прокурор (унылый человек с вечно больными почками), что потеряет терпение уисполком, завопит губерния, — и все они будут правы. Но меньше всего хотелось ему иметь дело с трибунальским следователем.

К тому времени революционные трибуналы отжили свой век и были повсюду уже упразднены — только армия и транспорт сохранили еще эти суровые суды со всеми их атрибутами. И нужно же было, чтобы именно Морковин оказался трибунальским следователем!

Впервые они столкнулись этой зимой из-за беспризорников.

Как-то раз Берестову повстречался старик Молодцов, машинист.

— Что же это вы, товарищи партейные, — сказал он с насмешкой, — ребятишек в холодную сажаете? Этого даже и сам царь-батюшка не делал.

— Вы про что?

— Сходи на вокзал, посмотри.

На вокзале в нетопленной комнате на каменном полу сидели беспризорники, грязные, синие, со сведенными от холода ногами. Их вытащили из подвагонных ящиков, в которых они думали добраться до юга, и посадили сюда по распоряжению Морковина. Один из них был совсем мал.

Денис Петрович отменил морковинский приказ (чего делать не имел права), а затем весь розыск доставал какую-то обувь, талоны в заводскую столовую, койки в общежитие, чтобы как-то пристроить окостеневших от холода пацанов. Через три дня их отправили в колонию.

— А знаете ли вы, что они все по дороге разбежались? — зловеще спросил потом Морковин Дениса Петровича.

— Так живые же разбежались! — весело ответил тот. — У вас бы они не разбежались.

Таково было его знакомство с Морковиным.

Следователь не поднял головы, когда вошел Денис Петрович, и продолжал писать. «Ну, этим нас не возьмешь, — сказал себе Берестов, сел в кресло и закурил. — Работай, работай, — говорил его взгляд, — мы люди свои». Морковин поднял глаза.

— Куришь? — спросил он.

Денис Петрович молча потянулся к пепельнице на столе и стряхнул пепел.

— Покуриваешь? — повторил Морковин. — А бандиты на свободе погуливают? Я бы на твоем месте не курил.

В другое время и другому человеку Берестов рассказал бы, как трудно ему приходится, и попросил бы совета, но тут он ответил только:

— Почему бы мне, собственно, не курить?

— Докуришься, — бросил Морковин и принялся снова писать.

Денис Петрович стал его разглядывать. «Что же ты за человек?» — думал он.

— Кто ограбил кооперацию? — вдруг опросил следователь, не переставая писать.

— Не знаю.

— Кто совершил убийство в поселке?

— Не знаю.

Морковин поднял голову.

— Меня не раз уже спрашивали, — сказал он, — кто и сколько тебе дал, чтобы ты бандитов найти не мог.

Денис Петрович встал и вышел из кабинета. Ничего другого делать он не стал — не ругаться же с Морковиным. Но того чувства стыда, с каким он отвечал «нет» на морковинские вопросы, он забыть не мог.

Денис Петрович знал, что столкновение с Морковиным повлечет за собою множество неприятностей, что следователь обязательно взвинтит прокурора, натравит губернию, к этому он был готов. Но что против него поднимется собственный его розыск — этого он не ожидал никак. Первая начала Кукушкина, но ее, как это ни странно, поддержали остальные. Они требовали внеочередного собрания.

— Зачем внеочередное, пора уже очередное, — спокойно сказал Берестов, — необходимо обсудить вопрос о сборе на Воздушный флот.

— Вы смеетесь, Денис Петрович! — воскликнул Ряба. — Жалованья же нам не платили! Откуда же нам взять?

— Три месяца назад, когда нам еще платили, — так же спокойно продолжал Денис Петрович, — мы купили немного облигаций хлебного займа. Не знаю, как вы, а я свои отдаю на Воздушный флот. Он стране необходим. А тебе, Ряба, я вот что окажу: работницы на нашей фабрике не лучше нас живут, да еще и нас с тобой кормят три раза в день, и притом бесплатно.

Это была правда. Работницы фабрики порешили на собрании бесплатно кормить милицию и розыск в кооперативной столовой. Столовая эта была ужасна. Дежурным блюдом здесь был не то суп, не то каша из пшена с сильным запахом рыбы. Правда, однажды по городу пронесся слух, что повар собирается изготовить сырники, однако сырники эти, как писала потом «Красная искра», «были без сметаны, без масла, а с одними только тараканами». И все- таки это была столовая.

— Конечно, — продолжал Берестов, — Титов кормит лучше. Можешь пойти к нему.

— Денис Петрович! — взревел Ряба и почему-то схватился за бок, где у сотрудников под пиджаком скрывалось оружие.

— Ладно, ладно, — рассмеялся Берестов, — потом объяснишь. У меня все дела. Давайте ваши.

Первая заговорила Кукушкина:

— Прошу прощения, но медлительность начальника розыска мне непонятна. Происходят убийства, все знают, кто убийцы, а мы оставляем их на свободе.

— А кто знает, что они убийцы?

— Весь поселок говорит, весь город знает! — крикнул кто-то из угла.

Тут Берестов встал. Он выждал паузу, а потом поднял голову и сказал:

— Советская власть говорит нам: революционная законность. Понимаете, законность. Наш советский закон. Никому не интересно, какие там у нас соображения, важно только то, что мы можем доказать. Это в революцию, в войну у нас подчас не было времени разбираться, а теперь у нас война кончилась. Вы знаете закон, недавно мы все впервые его читали, знаете, в каких случаях мы вправе арестовать человека, сами знаете, что ни один из них не подходит к нашему, случаю. Мой предшественник мог схватить человека, и держать его два, три, четыре месяца, никому не говоря. А есть закон — в течение двадцати четырех часов мы обязаны сообщить судье или прокурору, и мы будем делать так, как велит закон, он правилен. А если бы мне по знакомству удалось убедить судью дать свою санкцию, то я бы все равно делать бы этого не стал. Что мы знаем об этих парнях? Они в поселке убили кошку? Это законом не наказуется. Правда, все мы чуем в них бандитов, но это наше личное дело. Мало ли кто что чует. Вот один с-сукин сын, — тут Берестов покраснел, — сказал мне вчера, что я от бандитов взятки беру, он это чует. Значит, расстрелять меня надо — и все.

— Кто сказал?! — опять вскакивая, крикнул Ряба. — И вы ему в морду не дали?

Все зашумели. Даже Водовозов подался вперед и тревожно взглянул на Дениса Петровича («Не так еще плохо жить на свете», — подумал тот).

— А! — Берестов махнул рукой. — Сволочь одна. Неважно. Важно другое. Есть еще один закон: взяв человека по подозрению, мы можем держать его только два месяца. А дальше что? Вот возьмем мы этих парней, с ними, кстати сказать, оборвется наша последняя нить, если они действительно в банде. Два месяца пройдут очень быстро, придется нам их выпускать. Вот и все.

— А пока убийство за убийством?

— Значит, мы с вами шляпы и дерьмо. Значит, мы ничего не сумели найти и ничего не могли доказать. А хватать людей — это самое простое дело. Нет, мы должны взять их с поличным, доказать их вину, отдать под суд. И мы возьмем их с поличным и отдадим под суд.