Злая зима (СИ) - Ярошинская Ольга - Страница 14

— А вот твой приятель сказал, что у меня очень приятный голос, и он был бы счастлив познакомиться со мной лично.

— Какой еще приятель, — Брун закинул в рот кусок омлета, поморщился. Надо бы намекнуть, что с солью она перебарщивает.

— Он звонил около восьми утра, я решила тебя не будить. Такой вежливый, обходительный. Кшистоф. Сказал, что был бы рад тебя увидеть.

— Эльза, — Брун проглотил омлет не жуя. — Вспомни, пожалуйста, дословно, что именно он сказал. Рад или очень рад?

Эльза задумчиво потеребила прядь волос, накрутила на палец.

— Он сказал: передайте, пожалуйста, Бруну, что я был бы очень-очень рад увидеть его сегодня, а заодно и вас, милая девушка. Он поляк, этот Кшистоф? Он немного шепелявит.

— Он оборотень-рысь и начальник бюро особых расследований, — мрачно ответил Брун. — И нам надо явиться туда как можно скорее.

В участке было шумно, несмотря на утро. Трое полицейских яростно спорили над каким-то отчетом, потрясая в воздухе бумагами. На лавке рыдал подросток, размазывая по лицу сопли и слезы. Из камеры в дальнем углу доносился сочный храп. Две девушки в форме красили ногти ярко-алым лаком прямо за рабочим столом, и запах плыл по участку удушливой волной. Брун прошел между столами, отвечая на дружеские приветствия, остановился перед белой дверью. Он выдохнул, посмотрел на Эльзу.

— Чего ты волнуешься? — спросила она. — Он ведь такой милый и вежливый…

— Он в бешенстве. Очень-очень рад на моей памяти он был лишь раз, когда увольнял меня с работы. Как сейчас помню. Сказал: я очень-очень рад, что могу предоставить тебе, Брун, возможность отдохнуть и поразмыслить о жизни. И потом еще полчаса орал.

Брун постучал и открыл дверь.

Крепкий коренастый мужичок расплылся в улыбке, так что кончики коротких рыжих усов приподнялись, поднялся с кресла, протянул ему короткопалую руку, поросшую бурыми волосами.

— Брун! Наконец-то. А я уж думал, ты забыл дорогу и придется за тобой кого-нибудь отправить, с мигалками и сиренами, и решеткой на окошке машины…

— И вот я здесь, — вздохнул Брун. — Что случилось?

— Вчера поступило заявление от Давида Даримова. У него пропала дочь. Обычно мы не принимаем заявления менее чем через три дня после пропажи. Мало ли — девушка могла задержаться у подруги, нового кавалера. Но тут особый случай. Его дочь два месяца назад инициировал вампир. Громкое дело, ты должен был слышать. Девушка не изъявляла согласия, но чем-то очень приглянулась альфе.

Эльза вздохнула и села в кресло для посетителей.

— Так вот. Пропала Эльза Даримова. Брюнетка девятнадцати лет, карие глаза, рост сто шестьдесят пять сантиметров, телосложение субтильное.

— Нормальное телосложение, — пробормотала Эльза.

— Особые приметы: бледная кожа, удлиненные клыки, дикое чувство голода и жажда крови, — продолжил Кшистоф. — Трансформация в вампира идет полным ходом, так что она необычайно сильна и психически неустойчива.

Брун насмешливо глянул на Эльзу.

— Смеешься, — заметил Кшистоф. Он сложил руки в замок, по-отечески посмотрел на Бруна и вдруг рявкнул на весь кабинет так, что Эльза подпрыгнула в кресле: — Ты в своем уме вообще, Брун?! Ты что творишь?! Я еле отмазал тебя от тюрьмы! Я надеялся, что через полгода можно будет поднять вопрос о твоем восстановлении, а ты ходишь по городу с вампиршей под ручку!

— Я не вампир, — вставила Эльза, но Кшистоф даже не посмотрел на нее.

— Ты отправляешься на медвежий остров, прямо сейчас, — обманчиво спокойно сказал он. — Спишь там до весны, а в апреле приходишь ко мне, и я постараюсь взять тебя в штат. А ты, милая, — Кшистоф глянул на Эльзу, — идешь в башню и проходишь все процедуры согласно протоколу.

— Нет, — сказала Эльза.

Рыжий мужичок склонился над столом, прозрачные желтые глаза вспыхнули.

— Я ведь могу тебя туда и доставить, с ветерком.

— С какой стати? — вспыхнула Эльза. — Вы не имеете права ограничивать мою личную свободу, я ничего не нарушила!

— Пока ничего, но это вопрос времени, — он дернул себя за ус. — Да, инициация была совершена не по форме, согласие не было подписано. Это прецедент. У нас нет отработанных правил, как действовать в таких случаях. Но ты, милая девочка, представляешь собой угрозу, которой не место в моем районе.

— Я за ней присмотрю, — пообещал Брун.

— Брун… — Кшистоф откинулся на спинку кресла и посмотрел на него с легким изумлением. — Ты ведь не совсем идиот? Она сорвется. Это вопрос времени. Девчонка — бомба замедленного действия. И когда она рванет, тебя заденет. Я не стану больше прикрывать тебя.

— И не надо, — ответил Брун.

В кабинете повисла пауза. Кшистоф ритмично побарабанил ногтями по пластиковому подлокотнику кресла.

— Ладно. Сейчас у меня на руках заявление ее отца, на которое я должен отреагировать.

— Я не пропадала, — сказала Эльза, — а ушла. Я уже совершеннолетняя — имею право.

— Я смотрю, ты очень хорошо осведомлена о своих правах, — сказал Кшистоф. — А как насчет обязанностей? Твои родители сходят с ума.

— Да они только рады были, что я ушла!

— Поэтому на следующий же день побежали в полицию? В общем, так. Вы сейчас же едете в Центральный округ и встречаетесь с Давидом Даримовым, — сухо сказал Кшистоф. — Иначе я сам поднимаю твое дело, Брун, и отправляю его на пересмотр, изъяв оттуда все свои показания о твоей благонадежности… Потому что ты болван! — внезапно заорал он. — Придурок! Ты не медведь, ты осел! Оборотень-дятел! Редкий, исчезающий вид! — он вопил, сверкая желтыми глазами, усы воинственно распушились.

Эльза вынула из сумочки платок и оттерла щеку от брызнувшей на нее слюны.

— Ладно, заедем. Я заодно платье возьму, — сказала она невозмутимо. — А то мне совершенно не в чем пойти в театр.

— Знаешь, я бы поспорила, кто здесь психически неустойчивый, — сказала она, когда дверь кабинета за ними закрылась.

Брун лишь вздохнул.

— Скажи-ка мне, Эльза, ты что, не могла позвонить родителем и сообщить, где находишься?

— Мне не хотелось с ними разговаривать, — буркнула она и пошла в сторону.

— Ты куда? Выход там.

Эльза остановилась у решетки, за которой храпела куча тряпья, источающая вонь на весь участок. На толстых, темных от времени прутьях четко выделялись вмятины и светлые полосы, словно кто-то пытался их перепилить и устроить побег.

Или грыз зубами, о которых даже подумать страшно.

— Уже иду, — тихо сказала Эльза.

— Значит, вот где ты живешь? — Брун обвел взглядом двухэтажный особняк, стеклянный купол оранжереи, блестящий под зимним солнцем, как бриллиант.

— Хочешь, покажу тебе гортензии?

— Спасибо, не надо, — ответил он. — Тем более, нас уже ждут.

Родители Эльзы стояли на широком крыльце, вцепившись в руки друг другу.

— Эльза, доченька, мы так волновались! — мама шагнула вперед, но остановилась в нерешительности, прижав руку к груди.

Брун отметил и черные круги под глазами, и обгрызенные ногти. Джемпер из золотистой пряжи был застегнут не на ту пуговицу и сидел чуть косо. Отец Эльзы выглядел взъерошенным и сердитым, как нахохлившаяся птица. Родители посторонились, пропуская их в дом.

— Почему ты не брала трубку? — спросила мать.

— Потому что не хотела.

— Эльза, не смей так разговаривать с матерью, — приказал отец.

Она только пожала плечами и пошла вверх по лестнице.

— Подожди меня, я мигом, — крикнула она сверху Бруну, который остался в холле.

Отец Эльзы разглядывал нежданного гостя с плохо скрываемой враждебностью.

— Вы кто?

— Брун, — ответил тот.

— Кто вы Эльзе? Почему пришли вместе с ней? Что вообще происходит? За что вам дали желтую метку? В какое животное вы обращаетесь?

Брун тоскливо покосился на мраморную лестницу, по которой убежала девушка.

— Я медведь, — он решил ответить только на последний вопрос.