Злая зима (СИ) - Ярошинская Ольга - Страница 49

— И это подтверждает теорию о том, что он был вампиром. Им-то женщины не нужны, — сказал Брун.

— А с какой целью вы интересуетесь Упуаутом? — спросил дед. — Вы пишете книгу? Работаете над другим творческим произведением? Сочиняете симфонию?

Брун с подозрением посмотрел на Альберта Петровича, но тот, кажется, не издевался над ним.

— Поймите меня правильно, — поспешно сказал тот. — Я не самый достоверный источник информации. Если вам нужны точные данные, расчеты, то вы не по адресу. А вот творческие личности часто у меня консультируются. О, какие блестящие идеи приходили ко мне после бесед с писателями, композиторами. Поистине, только творческий гений может заглянуть в глубины времен и выдвинуть самые невероятные предположения…

— Композиторы? — насторожился Брун. — Скажите, а к вам случайно не обращался за консультацией Александр Дробовицкий?

— А как же! — воскликнул Альберт Петрович, просияв, но тут же поник. — Он умер недавно, не успев завершить свой труд. Потрясающий человек был. Такой пытливый ум, любознательность… О, какие жаркие споры мы вели!

— О чем же вы с ним спорили? — спросил Брун.

— Он считал, что Бальтазар, он же Упуаут, был вампиром. Писал музыку к опере. Знаете, у Алекса в основном трагические произведения, а в этой планировался счастливый финал. Якобы, любовь исцелила вампира, и он стал человеком, мертвое сердце снова забилось. Алекс играл мне заключительную партию. Я не слишком большой ценитель музыки, но все равно почувствовал бешеную энергетику мелодии… С вами все в порядке? — обеспокоился он. — У вас такое выражение лица…

— Знаешь, Джонни, почему мне так нравится искусство? — альфа склонил голову набок, рассматривая картину. Костер, горящий в заснеженном лесу, освещал лица влюбленных — золотистые, теплые, озаренные внутренним огнем.

— Нет, — равнодушно ответил Джонни.

— Когда я смотрю на нечто прекрасное, у меня появляется такое чувство… — Микаэль защелкал пальцами, пытаясь подобрать слова.

— Достаточно того, что появляется чувство, — сказал Джонни.

— Чувство наполненности там, где раньше была душа, — сказал наконец Микаэль. Он посмотрел на Джонни, ледяные глаза сверкнули серебром. — Ты понимаешь меня?

В картинной галерее кроме них бродило еще несколько человек. Но все они инстинктивно держались в другой части зала — подальше от вампиров.

— Я ощущаю наполненность только когда сыт, — ответил Джонни. — Прости, если разочаровал тебя, Микаэль.

— Тебе не за что извиняться, — усмехнулся тот. — Ты прав. Свежая кровь дает тот же эффект.

— Я хотел спросить тебя, Микаэль, — Джонни сделал паузу. — Как ты понимаешь, какой человек может обратиться, а какой нет? По запаху крови? Как ты понял, что та девушка может стать вампиром? Как ты выбрал меня?

Микаэль погладил его по гладкой щеке тыльной стороной ладони. Повернулся к девушке, разносящей шампанское по залу, и та, осознав свою ошибку, поспешно отошла.

— Я никогда этого не знаю, — ответил он. — Ты девушка была очень красива. Я лишь захотел иметь ее подле себя. Если бы она умерла — что ж, ты умеешь прятать тела.

— А я? — спросил Джонни. — Почему ты обратил меня?

— Тебя… — Микаэль вдруг прерывисто вздохнул. — Я помню вкус твоей крови, будто это произошло вчера. Дикая, пряная, терпкая, как степная пыль, горячая, как огонь! Я бы выпил тебя до последней капли, Джонни! Ты был такой вкусный, такой потрясающе живой!

— Почему же передумал?

— Я был сыт, — признался альфа. — Как раз перед этим опустошил двух милых пастушек. Вот эта картина хороша, — он остановился перед портретом девушки, расчесывающей волосы сидя на кровати. — Мне кажется, художник и натурщица любили друг друга. Ее глаза сияют, а на груди будто бы розовеет след недавнего поцелуя… Ты любил когда-нибудь, Джонни?

— Наверное, — ответил тот, покрутив на пальце серебряное кольцо с алым камнем. — Я уже не помню.

Эльза скомкала пустую пачку из-под сока, сунула ее в боковой карман на двери.

— Ну, что-нибудь узнал? — повернулась она к Бруну.

— Скажи, ты любила Антона? — задумчиво спросил он, отодвигая водительское кресло до упора назад.

— Вот это неожиданно сейчас было, — удивилась она. — Ну, я была влюблена…

— А сейчас, ты любишь его?

— Брун, сначала объясни, зачем тебе это знать, — нахмурилась Эльза.

Брун побарабанил пальцами по рулю, выдвинул вперед нижнюю челюсть.

— В общем, я уверен, что Алекс Дробовицкий умер не своей смертью. И по причине того, что слишком близко подошел к вампирской загадке. Вампиры не просто так затирают память ученым. Они что-то скрывают. Какую-то свою уязвимость.

— Знаешь, во всех комиссиях, которые оценивают новые произведения искусства — книги, фильмы, спектакли — есть старые вампиры. У них очень развито восприятие прекрасного, — задумчиво сказала Эльза. — Дробовицкий должен был представить свою оперу на рассмотрение такой комиссии…

Брун завел машину, тронулся, поправив зеркало заднего вида.

— Если я не ошибаюсь, его опера называлась «Сердце вампира», так сказала Айседора?

— Да, — подтвердила Эльза. — Но причем тут Антон и мои к нему чувства?

— Дробовицкий приезжал к Альберту за консультацией. Они общались. По сюжету оперы, вампир исцелялся и становился снова человеком благодаря любви. Его мертвое сердце снова начинало биться.

— Брун, — Эльза вздохнула. — Это сказка. Поцелуй прекрасного принца, истинная любовь — это распространенный сюжетный ход.

— Но все же, — упрямо сказал Брун. — Если ты любишь этого кудрявого доходягу, я его заставлю с тобой опять встречаться.

Он стиснул челюсти, его пальцы на руле побелели.

— Ты вообще ненормальный, — сказала она. — И твое предложение унизительно. И сейчас я совершенно точно не люблю Антона. Да я о нем и не вспоминаю даже! Чего ты улыбаешься? Я ведь только что, по твоей версии, потеряла надежду на исцеление.

— Надежда есть всегда, — он повернулся к ней и многозначительно улыбнулся, оскалив клыки.

— На что это ты намекаешь? — усмехнулась Эльза.

— Раз твое сердце свободно, — Брун выехал из городка, притормозил у обочины, — ты вполне можешь обратить внимание на мужчину в расцвете сил, который собирается доверить тебе управление своей любимой машиной.

— Ты снова дашь мне порулить? — обрадовалась Эльза. — Ты прелесть, Брун!

— И, может, ты сумеешь разглядеть нежное трепетное сердце за страшной волосатой оболочкой, — продолжил Брун, выходя из машины и придвигая сиденье ближе.

— Вообще-то я не считаю тебя страшным, — призналась Эльза, садясь за руль. — У тебя глаза красивые.

Брун с изумлением уставился на Эльзу, устраиваясь на пассажирском сиденье.

— А еще улыбка. Хорошие зубы. Плечи, — продолжила она, пристегиваясь. — Куда эту палку двигать?

Брун передвинул рычаг скоростей на драйв. Эльза плавно тронулась, набрала скорость. Солнце ослепило ее, выглянув из-за туч, и она вынула из кармана пальто солнечные очки, руля одной рукой, нацепила их на нос.

— А когда спишь, ты вообще очень милый, — улыбнулась она. — Ты знаешь, что иногда пускаешь слюни на подушку?

— Лучше следи за дорогой, — попросил Брун.

— А еще сучишь ногами, словно щеночек.

— Все, прекрати.

— И, бывает, причмокиваешь губами, как малыш.

— Эльза, просто помолчи! А то я начинаю думать, что у тебя начались вампирские изменения в мозгу.

— Ладно, — согласилась она. — Хотя я еще хотела рассказать, что мне особенно понравилось из того, что ты сделал утром. Ну, на кухонном столе… Но раз ты настаиваешь, я умолкаю.

— Эльза! — возмущенно воскликнул Брун.

Она поджала губы, покачала головой.

— Эльза, скажи…

— М-м, — промычала она, не разжимая губ.

Брун улыбнулся и уставился на дорогу.

— Тормози. Тормози! Тормози!!!

Машина остановилась в сантиметре от фонарного столба, и Брун выдохнул, разъяренно посмотрел на Эльзу.