Осень и Ветер (СИ) - Субботина Айя - Страница 6

Моргаю, и последнее, что всплывает перед мысленным взором — собственные дрожащие пальцы, медленно толкающие дверь вперед.

— Я слышал, ты администратор в каком-то кафе, — говорит Андрей, разглядывая меня до пояса — все, что видно над столом.

— Тебя не верно информировали: я владелец ночного клуба.

— Всегда знал, что в тебе есть предпринимательская жилка.

— Не лги, ты никогда не верил, что я способна на что-то большее, чем приготовление курицы сотней разных способов. — Слова звучат зло, но лишь потому, что они правдивы. И потому, что стоя по ту сторону входной двери, я дала себе обещание не щадить этого человека, как он не пощадил ни меня, ни нашего ребенка.

— Ты стала циничной, — отмечает он.

— Жаль, что так поздно обзавелась этим чудесным качеством.

Я делаю паузу, потому что официантка как раз приносит мой чай и закрытый бумажный пакетик.

— Как вы любите, — говорит она, лишний раз напоминая, почему я так люблю бывать здесь днем. В пакете их фирменные мини-рулетики: Маришка их очень любит. После того, как я пару раз попросила завернуть сладости для моей маленькой дочки (увы, их готовят маленькими порциями и не включат в меню), теперь все мои заказы неизменно приносят только вот так. Я даже знаю, что рулетиков внутри не два, а четыре.

— Большое спасибо, — благодарю искренней улыбкой. Мои чаевые будут щедрыми: уж мне-то не знать, чего на самом деле стоит хороший и внимательный официант.

Андрей молча наблюдает за сценой, лишь изредка зачем-то выразительно постукивает ложечкой по стенкам чашки, делая вид, что размешивает остатки кофе. Ну или что он так глотает такими лошадиными дозами.

— Можно мне горячий шоколад с собой? — останавливаю официантку. — Среднюю порцию. И, если можно, положите только белые зефирки.

— Для маленькой Королевы фей? — улыбается девушка.

— Для нее, — охотно улыбаюсь в ответ. — Примерно, через минут пятнадцать.

Маришка будет в восторге.

— Разве ей уже можно сладости? — спрашивает Андрей с некоторым намеком на свое право высказать «фе» по этому поводу.

Теперь я даже не пытаюсь сдерживаться, потому что одно дело добиваться встречи со мной, и совсем другое — подвергать сомнению мои поступки в отношении дочери. Дочери, которую он ни разу не видел.

— Прости, что? — Я издаю злой смешок. — Ты сейчас серьезно? В самом деле?

— Не ерничай, — вяло защищается он.

— Рада слышать, что ты не растерял свой словарный запас, но, знаешь, больше он на меня не действует. И если бы ты хоть немного интересовался своим ребенком, то знал бы, что четырехлетних детей уже можно баловать шоколадом и сладостями.

Он кривится, как будто получил беспочвенный укор.

— Я просто уточнил.

— Не вешай мне лапшу на уши, Андрей. Я была два года твоей девушкой и три года — женой. Я знаю все, что ты собираешься сказать до того, как ты откроешь рот. С какой бы целью ты ни явился, имей в виду: еще хоть раз скажешь что-то таким тоном — и на этом наше общение закончиться. А теперь, пожалуйста, сделай одолжение — спровоцируй меня, потому что эта не вызывает ничего, кроме изжоги.

Он смотрит на меня так, словно я вдруг заговорила на языке племени поюче. Почти смешно, ей богу. И все это какой-то фарс от начала и до конца, но прежде, чем уйти, я должна выяснить причину, чего ради Андрей снова прется грязными ногами в мою идеальную жизнь.

— Хорошо, извини, — он даже чуть склоняет голову. — Я вернулся две недели назад. Собираюсь укорениться и как раз занят одним выгодным проектом.

— Причем здесь мы? — Вижу, что ему не понравился мой игнор его «успеха», но мне действительно все равно. Даже не интересно, где и как он собирается «укореняться».

— Я… — Он прочищает горло кашлем, добивает то немногое, что так энергично колотил в чашке, и продолжает: — У меня были некоторые проблемы со здоровьем. Я лечился и теперь здоров, но… У меня больше не может быть детей. Все проклятая «химия».

Химия? Это слово действует на меня, как большой неоновый знак «СТОП», об который я чуть не расшибаюсь лбом. Нужно несколько минут, чтобы прийти в себя, переварить услышанное и, чего уж там, посмотреть на бывшего совсем другими глазами.

— У тебя рак? — Странно, но мне не хочется услышать в ответ «да», потому что, как бы там ни было, но даже неверные мужья не заслуживают такой участи.

— Я пролечился, и два года наблюдался у врача — рецидивов нет. Как раз подыскиваю специалиста в столице, но здесь у нас, как ты понимаешь, медицина халтурит.

Он говорит что-то еще, но я не слушаю. Достаю из сумочки первое, что попадается под руку — визитку — ручку, нахожу в телефоне нужный номер и быстро записываю его с обратной стороны. Ниже делаю приписку: «Антон Васильевич, онколог».

— Это лучший специалист, позвони ему и скажи, что от меня.

Сказать, что Андрей удивлен — значит, не сказать ничего. Видно, что пытается сообразить, как лучше отреагировать, но лишь вертит визитку в руках и кивает, словно поддакивая внутреннему голосу. А потом заинтересованно смотрит на лицевую сторону картонного прямоугольника и читает вслух:

— Ночной клуб «Меланхолия»? Он твой?

— Мой. — Я быстро перевожу разговор в прежнее русло. — Мне жаль, что болезнь… Хммм. Надеюсь, она большее не вернется.

— Я хочу общаться с дочерью, — одним махом выпаливает Андрей. — Понимаю, звучит очень эгоистично, но мне тридцать три, Ева, и я вдруг понял, что у меня никогда не будет детей. Вообще.

— В нашем жестоком мире много сирот.

— Прекрати, пожалуйста, — отмахивается он. — Я не хочу воспитывать ребенка кукушки или наркоманки, когда у меня растет собственная дочь. Как бы там ни было, она записана на мое имя, и я имею право…

— Позволь уточнить, о каком праве речь? Если о юридическом, то я могу быстро и безболезненно для себя закрыть этот вопрос. Ты же не забыл, что ни разу не встречался с дочерью за четыре года? Думаешь, я не предусмотрела, что в один не очень прекрасный день ты заявишься с чем-то подобным? У меня есть свидетели, которые подтвердят, что ты не принимал участия в воспитании ребенка, не оказывал материальной помощи и полностью забыл о существовании ребенка.

— Ты же сама хотела, чтобы я записал ее на себя, — начинает злиться Андрей.

И я вспоминаю, что на самом деле в последний раз мы виделись не в суде, а в ЗАГСе, где регистрировали свидетельство о рождении. Я не хотела, чтобы у моей, рожденной в законном браке дочери, в графе об отце стоял прочерк, и Андрей пошел навстречу. Тогда мне казалось, что лишь из жалости к ее состоянию, с оглядкой на пессимистичный прогноз врачей.

— Хотела, потому что ты — ее отец. Марина имеет право быть девочкой с двумя законными родителями, а не «нагулянным котенком». Жаль, что приходится объяснять элементарные вещи.

— Я хочу видеться с дочерью, Ева.

— Исключено. — Я поднимаюсь, чуть не перевернув чай, к которому так и не притронулась.

— На любых твоих условиях. — Андрей покорно смотрит мне в глаза, и я вижу в нем столько боли, что хочется прикрыться руками. Может быть, он не все рассказал о своей болезни? Может быть, не все так радужно? — Я согласен даже на час в неделю, в твоем присутствии, под сотней камер слежения. Ева, пожалуйста. Ты не можешь быть такой черствой.

На самом деле еще как могу. И очень хочу. Но в глубине души тоненький беспомощный голосок твердит, что даже у моей жестокости есть граница, которую лучше не переходить.

— У меня никогда не будет детей, кроме Марины. — Андрей сглатывает и я, словно вдруг прозревшая, вижу, что на самом деле он очень похудел: шея стала жилистая, щеки впали, а из ворота рубашки выглядывает обтянутая кожей ключица. — Если бы можно было отмотать время назад и все исправить, я бы никогда не сделал то, что сделал. Но это невозможно и мне остается всю жизнь жалеть о собственной глупости.

— Знаешь, а вот я бы не хотела ничего менять. — Я достаю из кошелька несколько купюр и оставляю их на блюдце под чашкой. Здешние расценки мне знакомы, так что этого должно хватить расплатиться и за мой заказ, и за горячий шоколад, и еще останется на щедрые чаевые. — Если бы не преподал мне урок жизни, я бы так о застряла на кухне, с кастрюлями и бесконечными попытками удивить тебя новым кулинарным шедевром. Шила бы занавески на бабушкиной швейной машинке, следила за тем, чтобы воротнички твоих рубашек были безупречно чистыми. Ты уничтожил меня, оставил после себя выжженную землю. Но там проросли амбиции, благодаря которым я стала тем, кем стала.