Малышка (СИ) - Субботина Айя - Страница 53

— Какая она? — спрашивает Влада Бон-Бон.

— Светлые глаза, светлые волосы, — говорит брат и я безошибочно узнаю в его голосе нотки романтического флера. — Такая… очень красивая и милая. Сногсшибательная.

— Другими словами такая, что тебе захотелось на ней жениться.

Брат без тени сожаления пожимает плечами.

— Она подумала, что я — это ты, была такой милой и разговорчивой, что у меня язык не повернулся признаться. Боялся, что сгорит от стыда и сбежит.

— Вообще не оправдание, — ворчит Бон-Бон, и в качестве наказания «уводит» с тарелки последний кусочек красной рыбы прямо из-под носа Влада. Торжественно кладет его в рот и деловито жует, с видом: «Ну что, съел?»

Господи, на мимику этой девчонки я могу смотреть часами, прекрасно осознавая, что со стороны буду выглядеть как по уши влюбленный идиот. Да и плевать.

— В общем, я увлекся, — чуть сконфужено говорит Влад.

Еще одна несвойственная ему эмоция. Максимум, что я от него видел — легкое сожаление, но никак не вот это вот дерьмо с почти посыпанной пеплом головой. Даже жаль, что я все еще не помню никакую белокурую симпатичную Машу Скворцову, которая так зацепила моего братца.

— Так зацепила, что потащил ее в ЗАГС?

А вот теперь Бон-Бон уже не злится: переползает ко мне на колени, обвивает руками шею и устраивается поудобнее, готова слушать продолжение. Мимикой и взглядом даю Владу понять, что лучше бы ему поторопиться, потому что, хоть я и не вполне дееспособный калека, но уж доставить своей жене вкусный оргазм более, чем в состоянии. А после всего, что случилось за день, мне просто необходимо впустить в свою жизнь порцию чего-то хорошего.

— Можно подумать, вы не так же поступили? — брыкается Влад, но быстро остывает и продолжает исповедь. — Я в общем и сам ни черта не понял.

— Она тебя оглушила? — спрашивает Бон-Бон, и по ее лицу вообще не понятно, шутит она или всерьез.

— Нет, в ЗАГС я пошел по своей воле и, кажется, по собственной же инициативе. В общем, просто увлекся так, что голову потерял. Ляпнул: «Пошли жениться, Машка?» А она возьми — и согласись. Ну а в ЗАГСе, когда уже нас расписали и она увидела в свидетельстве, что я не Роман, а Влад…

То, как брат задумчиво потирает щеку подсказывает, что девчонка врезала ему не по-детски. Блин, почему меня там не было? Он точно видел, как я получал по роже, а я до сих пор ни разу.

— Выскочила на улицу, начала что-то кричать про обман, обозвала извращенцем и придурком. А потом в какую-то машину прыгнула. Блин, даже не в такси, а то бы я нашел. — Влад сокрушенно качает головой. Кажется, его и правда проняло.

— Я чуть не весь город с ног на голову перевернул — как сквозь землю провалилась эта Маша. Чувствую себя женатым идиотом без жены.

— И без кольца, — тыкает взглядом в его руку Бон-Бон. — Прости, что скажу тебе это, но если женщина не хочет, чтобы ее нашли — найти ее трудно. Почти нереально. А тем более, если ты даже не потрудился узнать, кто она, где работает и где реально проживает.

— Да потрудился я! — Брат выглядит таким потерянным, словно ему врезали между ног. — Она сказала, что ее отец занимается строительным бизнесом, что она учится на третьем курсе по специальности международное право и что летом собирается в Венецию на карнавал, якобы, это ее хобби. Я проверил, — тут же добавляет он, видимо догадываясь, каким будет следующий вопрос. — Нет никакой Марии Скворцовой ни на одном факультете по международному праву. Вообще нигде нет такой студентки.

— Может, она «пэтэушница»? — подсказываю я.

— Или школьница, — кивает Бон-Бон, и на лицо Влада в эту минуту нужно посмотреть: перекосило бедного.

Я очень стараюсь не ржать, но все-таки взрываюсь, и мы с Бон-Бон на пару хохочем, словно ненормальные. Я до сих пор не понимаю, чем заслужил эту девчонку. Правда. Но и анализировать не хочу. Она в моей жизни — словно ветер со сладким ароматом груши. И Бон-Бон разделила мою жизнь на «до» и «после».

— Придурки, — огрызается Влад. Не злится, просто ждет, когда нам надоест хохотать, чтобы перейти к завершительной части истории. Той, которая интересует нас больше всего. — В общем, я думаю, что информация о браке как-то просочилась именно из ЗАГСа. Вероятно, «слила» одна из работниц, прицельно твоей бывшей.

Даже сейчас меня коробит от этого словосочетания, и Ени, судя по тому, как она вздрагивает в моих руках, тоже.

— Не припоминаю, чтобы она говорила, что у нее там знакомые, — роюсь в памяти я. Хотя, какое теперь это имеет значение? — Может, твоя беглянка разболтала?

— Она же знает, что я — это не ты.

— Ну до того, как все вскрылось, не знала же, — подхватывает Ени.

Мы в две пары глаз смотрим на Влада и слепому было бы понятно, что ему не по себе от одной мысли, что его «жена» и Ольга могут быть как-то связаны. Честно говоря, даже мысль о том, что они могут быть еще и родней, вызывает во мне тихий ужас. Еще не хватало получить Ольгу в семью через третью кровь.

— Да ну нах, — отмахивается Влад, — они даже не похожи!

— Так погоди, я не понял: ты женат или как? — допытываюсь я.

— Женат, — гордо заявляет эта ослиная задница и мне даже отчего-то хочется его поздравить, знать бы только с чем. — Дело за малым — найти жену.

— Найти — и развестись, — продолжаю за него фразу.

— Не раньше первой брачной ночи, — скалится брат и, наконец, поднимается, напоследок хватая с тарелки ломтик апельсина.

Ени провожает его до двери, и я слышу, как они о чем-то шушукаются.

Почти уверен, что Бон-Бон не оставит эту историю без своего вмешательства, а, значит, можно не сомневаться — скоро молодоженов ожидает бурная встреча.

Но, блин, не раньше, чем мы вернемся из нашего медового месяца.

— Я могу взять сумку, — ворчит мой Цербер, когда мы выходим из номера. — Слушай, Бон-Бон, гипс сняли, я не калека и хватит надо мной трястись.

Он такой милый, когда злится. Вот хоть тресни, а так и тянет его нарочно подергать за усы, посмотреть, как у него глаза темнеют, как он сводит брови к переносице и делает вид, что ему почти все равно.

Утром мы заселились в гостиницу, а сейчас, когда солнце уже клонится к закату, пришло время отчаливать на наш маленький тихий островок. Катер уже ждет у причала и все, о чем я могу думать — сколько времени пройдет после того, как мы останемся одни, прежде чем наброситься друг на друга. Смешно сказать, но после той аварии мы почти не были наедине, не считая последних недель, пока Рэм усиленно работал дома, с гордым видом водрузив загипсованную ногу на кофейный столик. И за это время я успела сделать несколько открытий. Во-первых, полностью одетый, занятый любимым делом мужчина так же сексуален, как и полностью раздетый. В особенности, когда он так увлечен, что даже не замечает, как выставляет кончик языка или усердно кусает нижнюю губу, или как чешет кончиком карандаша голову, из-за чего его волосы торчат во все стороны, словно у балованного мальчишки. Во-вторых, секс — это, конечно, хорошо и без него грустно, но спать в обнимку в одной постели — просто бесценно. Мой Цербер оказался до конца верен своему инстинкту собственника: даже, когда я случайно отворачивалась во сне, он брал меня за руку и разворачивал обратно, так, чтобы я снова его обнимала. А утром делал вид, что мне это приснилось. И так — чуть не каждую ночь. Ну и в-третьих, выяснилось, что мой муж не разбрасывает носки! А охотно и добровольно бросает их в стиральную машинку. Можно сказать, он лучше, чем идеал. Он — мой идеал.

Только упрямый.

— Ладно, Цербер, с тобой же бесполезно спорить, — говорю я, позволяя мужу взять наши вещи.

Он чуть-чуть прихрамывает, но делает вид, что так и задумано, а я иду следом и делаю вид, что не замечаю. Мне всего девятнадцать лет, но, кажется, я понимаю, что быть женой — значит, помогать ему оставаться сильным плечом, даже когда он хромает после аварии, в которой чуть не погиб, спасая мою жизнь.