Пятнадцатый камень (СИ) - Колоскова Елена Леонидовна - Страница 2

Кто кого должен охранять — отдельный вопрос. И кого — от кого? Будет ли посол сдерживающей силой, если его "секретарь" перейдет границы?

Одеты они были в просторные одежды, лишь отдаленно смахивающие на официальные.

Цвета тоже. Не серый, синий или черный, как следовало ожидать. Довольно странно смотрятся мужчины в одеждах абрикосового цвета с серебряной отделкой из причудливого орнамента.

Верх одежды запахивался справа налево. "Как у покойников", — так и слышала я ворчание деда. Брюки не стесняли движений, а обувь на плоской подошве с декоративными швами явно была сделана вручную. В нашем мире, где стандартная одежда обычно изготовлялась по готовым лекалам промышленным способом, эти двое сразу бросались в глаза.

Интересно, какой они видят меня? Рыжая дикарка из слаборазвитого мира, который осмелился показать зубы космической империи. Если они внешне не отталкивают людей, то и мы должны быть для них симпатичны. Какие у них женщины? До сих пор мы видели только мужчин эррг, а своих дам они прятали где-то далеко.

Машинально поправив резинку, стягивавшую волосы в конский хвост, я мысленно одернула себя. Я вела себя так, словно мне небезразлично чужое мнение. Абсурд!

Моя университетская подруга Гудрун отдала бы свою научную степень и кое-что еще за одну только возможность изучить их поближе. Но не я. Не я.

— Можно понаблюдать за тренировкой, доктор Рагнарссен? — повторил посол вопрос. Он опустил взгляд вниз на мои босые ноги, и я машинально пошевелила пальцами. Лицо посла выражало вежливый интерес.

— Почему бы и нет? Я занимаюсь здесь так же, как и все остальные. Не стоит спрашивать у меня разрешения, — ответила я. Думаю, раз мичман привел сюда "гостей", у них был достаточный доступ для присутствия в этой части станции.

— Сейчас начнутся парные игры в грависферах, — добавила я.

— Что это за игры?

— Это упражнения, развивающие чувство равновесия, координацию движений и парное взаимодействие, а также проекционное мышление, — ответила я послу. — Грависфера увеличивает силу тяжести или создает невесомость, но масса и инерция остаются, и их нужно учитывать. Побеждает тот, у кого меньше всего неконтролируемых падений на стены, имеющие сенсоры. То есть, выигрывают те, кто набрал меньше всего очков.

Все десантники, которые, вполголоса переговариваясь, уже шли в сторону гравикомплекса, обычно выполняли миссии в парах. Так что для них тренировки в условиях переменной гравитации были весьма полезны.

Я не рассказала "гостям" об еще одной особенности игры.

Все, казалось бы, просто. Приземляйся на одну или две точки опоры, а в конце машина подведет итог. Но людям этого оказалось мало, и они начали "рисовать" на стенах грависферы. Особый шик — создать что-то осмысленное, что было нелегко, учитывая случайный характер падения.

Интересно, что у нас получится сегодня?

* * *

Когда я попала на станцию два года назад, обстановка оказалась для меня крайне непривычной. Недостаток движения и места — вот что такое пребывание на станции.

А еще — отсутствие естественных шумов и шорохов. Не пели птицы, не шелестела листва и не скрипел снег под ногами. Ветер не ласкал кожу, солнце не поднималось каждое утро, возвещая начало дня. Искусственное освещение все время одинаковое, и в его лучах моя кожа кажется болезненно-бледной.

Еда тоже не внушала доверия, половина — концентраты, привозные злаки, а остальное — сомнительные плоды местной гидропонной фермы.

После работы — тесная каюта-лофт с низким потолком. В одном помещении спальня, душевая, туалет за ширмой, выдвижной столик и встроенный платяной шкаф с устройством очистки.

Было перечитано все, что только возможно, по моей специальности. Бессонные ночи и давящая на психику тишина… Сенсорное и информационное голодание — по-умному это называется так? А попросту, я просто на стенку лезла от скуки.

Я оформила медиа-абонемент, но это мало помогало. Смотреть обучающие фильмы или мыльные оперы не по мне. А новости доходили до "Обливиона" с запозданием.

Название станции казалось мне очень символичным. Я наконец поняла тот странный взгляд, которым меня наградил вербовщик, когда я попросилась работать на станцию.

Однажды, в какой-то знаковый момент, я поинтересовалась у десантника, которого осматривала, где он тренируется. С тех пор я повадилась ходить в этот спортивный зал. Как вольнонаемный специалист, я даже не платила взносы за посещение.

* * *

— Если хотите принять участие, советую поторопиться, — сказала я гостям и отвернулась, высматривая в толпе Хорхе.

Смуглый молодой человек, стоящий в нескольких метрах от нас, белозубо улыбнулся, и его руки сложились в череду жестов.

"Привет. Как дела? Рад тебя видеть. Поторопись".

Он был одет в белую футболку и свободные черные брюки, как и я. Череп Хорхе Гонзалеса, специалиста по ИскИнам станции "Обливион", был гладко выбрит, что контрастировало с густыми длинными ресницами.

Я регулярно осматривала Хорхе и знала, что под тремя пластинками цвета кожи на его голове скрываются мозговые разъемы, благодаря которым он соединяется с искусственным псевдо-разумом орбитальной станции.

Руки автоматически движутся в ответ. "Я уже иду".

Глух как пробка, и родился таким. Он умел говорить, и у него имелись вживленные слуховые устройства, но обычно он ими не пользовался. "Почему?", — однажды спросила я. "Люблю тишину. Звуки мешают думать". Он был очень, очень умен. И еще молод, едва за двадцать пять.

Его родители, оба жители станции во втором поколении, получили лицензию на ребенка. Когда они узнали, что он родился с дефектом, то отказались от эвтаназии и оставили младенца, вопреки всем советам.

Его мать уволилась с работы, чтобы быть с сыном. Родители потеряли доход, лишились перспективы на более просторное жилье и возможности иметь еще одного ребенка. Они даже не могли провести дорогостоящую операцию по киборгизации и вживлению слуховых нервов.

Фактически, два человека были на иждивении у отца, который изо всех сил старался сохранить семью. Да, у латиносов сильное чувство родства, которое кое-где считают ненужным атавизмом.

Все изменилось, когда Хорхе исполнилось пять лет. Тесты показали, что у него предрасположенность к контакту с машинным разумом. Сразу же нашлись деньги на лечение и обучение. Станции гораздо проще дать кредит и получить потом почти даром специалиста, чем выписывать вольнонаемного втридорога из других обитаемых миров.

Его разум способен выжить в море цифровой вселенной, он — ее повелитель, глаза и уши ИскИна станции и его голос.

Хорхе напоминал мне Улафа, хотя внешне был ни капли не похож. Белизна и чернота, а внутри — одинаковые… Кровь и плоть. Мысли. Взгляд на мир.

Один из немногих людей на станции, кто мне нравился.

* * *

Иногда я думаю, как изменилась бы история, если бы, например, от Крейга Форестера отказались родители? (Тот страдал нейронной дегенерацией, хотя интеллект не был затронут).

Мы бы открыли гиперпереход на столетие-другое позже, или вовсе не открыли. Если бы чужаки нашли нас на раннекосмической стадии развития, когда мы способны только на системные перелеты… Что было бы тогда? В лучшем случае, стать сателлитом чужой космической империи, или быть уничтоженными. Нам бы нечего было противопоставить.

Целесообразность: благо это или зло? Как знать.

* * *

В зале с грависферами уже определились пары. Хорхе запрыгнул в полупрозрачную сферу, окруженную фокусирующими "линзами Форестера", и протянул руку, помогая мне забраться внутрь.

Примерно такие же "линзы", только мультифокальные, обеспечивали на станции гравитацию, равную терранской. Внешние "линзы" фокусировались на местной сингулярности, чтобы в благоприятный момент обеспечить перемещение крупной массы через врата.