Непорочная для Мерзавца (СИ) - Субботина Айя - Страница 12

Мать сухо чмокает меня в щеку и тут же заявляет, что я просто обязан сводить Анечку на прогулку по пляжу и показать ей местные достопримечательности, как будто мы не на долбаном тропическом курорте, а в Лондоне или Париже.

— А это кто? — спрашивает она, когда в баре гостиницы ко мне подходит Снежана и, как порядочная, отрабатывает свои деньги попыткой меня приласкать. На этот раз я это позволяю, потому что Анечке самое время открыть глаза и увидеть человека, за которого ее хочет выдать моя мать. Судя по ошалевшим глазам «китайской Рианны», она была обо мне лучшего мнения.

— Это проститутка, — говорю я, опрокидывая в себя порцию белого рома. Горло обжигает приятной горечью, словно я без последствий проглотил лезвие. — Я забочусь, чтобы не подхватить заразу от местных. Считай, что это прививка.

Мать жует губами и укладывает ладонь Анечки себе на сгиб локтя, похлопывая с покровительством всесильной женщины.

Анечка, конечно, не страшилище, но точно не в моем вкусе. Хотя бы потому, что меня не привлекают поделки врачей. На ее идеально ровном носу, яблочках щек, разрезу глаз и даже сиськах висят пятизначные ценники. Не представляю, что должно случиться, чтобы мне захотелось держать возле себя ходячую рекламу пластической хирургии.

Но что-то все-таки случается.

— Мы ужинаем вместе с моим братом, — говорит мать. — Ты должен пригласить Аню.

Ужин с Димой.

Хотя, нет, правильнее будет сказать — целый длинный вечер с Кирой.

Моя мать ведет какую-то свою игру, но что-то мне совсем не хочется вникать в ее планы.

— По-моему, к этому образу чего-то категорически не хватает, — вкрадчиво говорит Дима, когда я верчусь перед ним, только что встав из кресла стилиста.

Толкает меня к зеркалу… и я знаю, что будет дальше. Он частенько проделывает один и тот же «трюк» — становится сзади и надевает на шею дорогое украшение. Сегодня это обруч из белого золота с сапфировой подвеской в форме ракушки. Красивая вещь, которая бы обрадовала любую женщину, а меня душит, как будто на шею накинули петлю.

— Тебе нравится? — Дима ведет пальцами вдоль по моим ключицам и сокрушенно вздыхает, одними губами говоря, что мне нужно больше есть.

Обязательно. Я обязательно научусь есть больше, жить, как все нормальные люди.

Получая удовольствие от еды и не комплектовать по поводу своей испорченной внешности, но точно не сегодня. И, если не врать самой себе, не в ближайшее время.

— Очень красивое, — отвечаю я, и поворачиваюсь, чтобы поблагодарить Диму поцелуем.

И снова все ломается. Необратимо, прямо с обрыва, без шанса уцелеть, летят в пропасть мои попытки отделаться от мыслей о Габриэле. Я, как ребенок, целый день выстраивала защитные стены, убеждала себя, что я в само деле совсем ничего не почувствовала, и что моя игра была безупречной, но вдруг оказалось, что моя крепость была из песка, ее смыло первым же штормом реальности.

Дима обнимает меня за талию и поторапливает к выходу. Сегодня у его друзей, с которыми мы здесь отдыхаем, важное событие — они хотят сделать заявление о том, что обручились. И меня подворачивает от одной мысли о необходимости улыбаться, радоваться и источать счастье за других. И там будет Габриэль. И его мать. Дима «осчастливил» меня этой новостью часа два назад, а я до сих пор не придумала ни одной мало-мальски рабочей стратегии сопротивления этому семейству.

Я просто не смогу там находиться, потому что до самого нутра, до рези в желудке хочу еще хотя бы один поцелуй человека, которого ненавижу всей душой. И эта потребность такая сильная, что просто странно, как до сих пор не проступила на лбу предупреждающей надписью: «Эта женщина насквозь порочная».

Зачем я его поцеловала? Потому что хотела его попробовать, как грешница, не удержалась перед яблоком искушения.

— Ты слишком переживаешь из-за всего этого, — догоняет меня Дима, и берет за руку, переплетая наши пальцы в неразрывный замок. — Я не дам тебя обижать, Кира.

— Знаю, — натужно улыбаюсь в ответ.

И знаю, что даже если он будет очень стараться, Габриэль с его ненормальной матерью все равно разделают свой персональный десерт — меня.

Мы выходим из гостиницы в приятные тропические сумерки, и я позволяю себе вольность немного расслабиться, попробовать кожей легкий ветерок со вкусом морской соли и будущего дождя. Я благодарна Диме, что он делает мою жизни наполненной, и я больше не пустая бутылка. Правда, и не дизайнерское винтажное изделие, которое любой коллекционер захочет к себе на полку. И если я не придумаю, что делать за этим ужином, то превращусь в бутылку с призывом о помощи.

В баре занята целая секция, куда вход только по приглашениям. Мы с Димой приходим как раз, когда официанты один за другим приносят подносы с закусками. Все выглядит невероятно аппетитным, и я с облегчением перевожу дыхание, потому что с момента, как мы сюда приехали, это мой первый действительно настоящий голод.

Габриэля и его матери еще нет, но остальные гости в сборе. Шумная компания из шести человек, и Дима мгновенно перетягивает на себя внимание. Все хотят завести знакомство с перспективным политиком, поэтому меня почти не замечают, пока подружка со стороны обрученной не замечает кольцо у меня на пальце. Выгибает бровь в этаком жесте понимания, мол, все с тобой ясно. Я прикусываю кончик языка, чтобы не бросить что-нибудь сгоряча, и сама себя ругаю за несдержанность. Что со мной такое? Я же не конфликтный человек, и всегда предпочитаю отдать победу в споре, чем отстаивать ее с пеной у рта.

Ответ приходит вместе с последними гостями: Габриэлем, его матерью и девушкой, которая, судя по цепкой хватке на его локте, пришла с ним. Ее лицо кажется смутно знакомым, но я избавляюсь от этой мысли, ведь гораздо важнее другое — я стала такой нервной из-за него, Габриэля. Он заразил меня, словно вирус, и от терпения и благоразумия остались жалкие испорченные баррикады.

Я с облегчением опускаю взгляд в бокал с коктейлем и, кажется, провожу так первую половину вечера. Изредка поворачиваюсь, чтобы обмолвиться парой слов с Димой, охотно поднимаю бокал, присоединяясь к пожеланиям счастья, любви и других слов, которые принято говорить в таких случаях. И мне даже почти удается отделаться от мысли, что я — микроб на стекле под микроскопом с увеличительной способностью Хаббла[2], мать Габриэля откашливается и, постукивая кончиком ножа по бокалу, просит слова. Весь вечер она мило шутила, и даже общалась с Димой, но именно сейчас отвратительное предчувствие пробирает меня до костей.

Она говорит длинную речь, наполненную уместным в этом случае пафосом, но каждое слово выкручивает меня про спирали вверх, туда, где кончаются все предположения, чем же она закончить эту театральную миниатюру. Ни малейшей мысли по этому поводу.

— Надеюсь, когда придет время, мой брат, и мой сын встретят таких же достойных девушек, которые украсят собой нашу семью, — заканчивает она до противного спокойно. — Не всем суждено встретить настоящую любовь с первого раза, но всем даны глаза, чтобы разглядеть подделку.

За столом виснет неловкая пауза. Мать Габриэля поднимает бокал и мне так сильно хочется, чтобы все гости просто встали — и ушли, что за это я готова продать душу дьяволу. Но это было бы слишком сказочно, поэтому весь тост сводится к послевкусию: «мы сделаем вид, что ничего не поняли и просто запьем эту дрянь свежей порцией «Дайкири».

Я отодвигаю свой коктейль нетронутым. Просто кладу пальцы на стеклянный кругляш ножки и медленно толкаю прочь от себя. И нарочно скребу ногтями по полированной столешнице, и, по-моему, даже улыбаюсь сквозь зубы.

— Что-то не так? — слышу обращенный ко мне вопрос.

Поднимаюсь, плюю на то, что опрокидываю стул и грохот нарушает чью-то счастливую идиллию. Я должна посмотреть в лицо своему страху, потому что, в конце концов, это просто смертная женщина, даже если она богатая расфуфыренная стерва и собственном прокрустовым ложем[3], куда я никак не укладываюсь.