Непорочная для Мерзавца (СИ) - Субботина Айя - Страница 17

— Я чего-то не знаю? — Смиронова смотрит на букет, словно на свидетельство жуткого разврата, который вот-вот случится на глазах детишек местной элиты.

Здесь с этим очень строго. И я сюда попала только благодаря отцу Веры: он старинный приятель директора и лично за меня поручился. Само собой, по просьбе дочери. И я буду благодарна Вере по гроб жизни.

— Это просто цветы, — бормочет Вера.

— От кого? — Смирнову нельзя назвать деликатной, скорее наоборот. И она оправдывает свою репутацию, когда берет визитку и вслух читает имя: — Морозов. Вы же в курсе, Кира, что он развелся всего два месяца назад?

— Да, Евгения Юрьевна, — отвечаю я.

Об этом все социальные сети знают: известный фотограф отобрал у жены опекунство над дочерью. Беспрецедентный случай и очень грязная история. Но я должна знать все о детях, к которым меня поставили воспитателем на время практики. А дочка Морозова — в моем классе.

— Я надеюсь, вы не забыли, что в соглашении, которое вы подписали, есть пункты о личной информации и недопустимости отношений… — Она делает выразительный «прострел» взглядом в сторону букета, и тянет паузу, чтобы я почувствовала всю степень ответственности.

Я с ним всего пару раз поговорила о Виоле, ничего такого: Морозов интересовался успеваемостью дочери, а я дала ему исчерпывающую информацию и похвалила. Тоже самое я бы сказала о любом другом ребенке в своем классе и тем же самым тоном.

Мне и в голову не могло прийти, что за моей вежливостью можно увидеть флирт.

— Я хорошо помню эти пункты, — говорю я послушно. Мне очень нужна эта работа, потому что я планирую выложиться на всю катушку и остаться уже на полную ставку.

Моя куратор очень меня хвалит и до сегодняшнего дня у Смироновой к моей работе не было никаких нареканий. Будет очень несправедливо потерять все это из-за одного букета, тем более, что мне не нужен ни Морозов, ни его ухаживания.

Мне вообще никто не нужен, потому что я теперь сама по себе. Лет на пять минимум, пока не начну забывать прошлое, которое до сих пор без стука вваливается в мои сны то кошмарами, то какой-то несусветной порнографией в исполнении… Господи!

Я трясу головой, беру букет и без сожаления отправляю его в мусорное ведро. Вера делает «бровки-домиком» от сожаления и провожает букет таким взглядом, будто это невообразимый акт вандализма.

Но Смирновой и этого мало, так что я рву визитку на мелкие кусочки и посыпаю обрывками цветы. Только после этого замдиректора удовлетворенно кивает.

— Верю, что больше таких проколов не будет, Кира Викторовна.

Я молча киваю, а когда она уходит, бросаю на Веру неодобрительный взгляд. Она тушуется, делает шаг к ведру, но я успеваю загородить ей дорогу.

— Слушай, Кира, ну цветы-то чем виноваты? — умоляет она.

— Совершенно ничем, но мне нужна эта работа и я не хочу потерять ее из-за букета и чьего-то неуместного флирта. И в следующий раз, пожалуйста, не бери ничего для меня.

— Ты полгода уже на диете сидишь.

Диета — это что-то вроде нашего закодированного слова, означает полное отсутствие отношений с противоположным полом. А еще теперь у меня нет личного психиатра, машины и прочих радостей жизни, и было бы лицемерием утверждать, что мне было легко отказаться от всего этого. Потому что, как оказалось, машина была не роскошью, а удобным средством передвижения, а квартира, которую снимал Дима, располагалась в модной новостройке, и соседи там не имели привычки играть на баяне в час ночи и орать под фальшивую мелодию матерные частушки. Теперь я снимаю квартиру почти на окраине, и два часа добираюсь на работу на метро и общественном транспорте.

Подъем в пять утра, отбой — в десять вечера, обязательные звонки маме каждый день и все выходные — за переводами на английский, которые приносят ощутимую прибавку к моей официальной зарплате.

У меня все хорошо. Потому что о плохом просто думать некогда.

Занятия в «Мандарине» заканчиваются в шесть вечера и после них я обычно очертя голову несусь к станции метро, но сегодня мы с Верой и Юлей устраиваем что-то вроде посиделок, по случаю скоро Юлиного замужества. В следующие выходные она, наконец, станет законной женой своего «Шикарного Варфоломеева», так что, раз уж завтра ленивая суббота, мы устраиваем что-то девичника, но без стриптизера, зато в дорогом ресторане.

Погода просто ужасная: февральская метель, минус двадцать и транспорт ездит ужасно несмотря на снегоуборочную технику, которой на улицах тьма. Поэтому мы с Верой опаздываем минут на тридцать точно, за что Юля встречает нас адским взглядом.

— Это у тебя что? — она тычет мне в область груди и я только теперь замечаю размазанный след от ручки на лацкане бежевого пиджака. Мой любимый костюм, «остатки роскоши». Я специально берегла его для особенных случаев, и сегодня бы ни за что не надела, но я бы просто не успела заехать домой переодеться. А Юля бы никогда не простила отсутствие на ее девичнике. Ведь кроме нас с Верой у нее больше нет близких подруг.

— Это Луганский, — стону я разочарованно. — Целый день лез ко мне обниматься.

Луганский — это Мишенька, сын владельца сети строительных магазинов. Тот случай, когда мальчик слишком любвеобильный и совершенно не понимает слова «нет».

После уроков, на кружке рукоделия, от нечего делать высосал половину стержня шариковой ручки, а вот эти следы на мне, похоже, остатки того, что не попало в рот.

— Химчистка с этим справится, — не очень уверенно подбадривает Вера, но я машу рукой, чтобы не выдать разочарование. Не хочу портить вечер своим кислым лицом.

Юля сразу предупреждает, что будет очень обижаться, если мы начнем скромничать, и заказывает дорого игристое вино, под которое предлагает взять красную рыбу, салат из свежих овощей. Я пытаюсь сказать, что не очень голодна, то Вера под столом наступает мне на ногу и я просто улыбаюсь и даже шучу, что Варфоломеев еще не в курсе, что его жена — транжира.

Но аппетита все равно нет. В голове блуждают мысли о прошлом, которое теперь кажется похожим на дурной сон, в котором я была Золушкой, о которой писали в модных журналах и светской хронике, но о которой забыли на следующий день после ее падения с Олимпа. Я благодарна Диме за то, что он стер наше расставание, сделал его «невидимым» для прессы и оградил от вещей, которые бы обязательно испортили мне жизнь. Учитывая послевкусие нашего расставания, я знаю, чего ему это стоило.

— Я вытрясла из Варфоломеева свадебный подарок, — торжественно сообщает Юля после третьего по счету тоста.

Я почти ничего не ем, поэтому голова уже немного кружится. Делаю совсем маленький глоточек, фактически, просто макаю губы в колючую от пузырьков мускатную сладость.

— Мы летим на тропические острова! На десять дней! — Юля чуть не опрокидывает со стола тарелку, так активно жестикулирует. — Отель — пять звезд, все включено, три бассейна и один — с соленой водой! СПА!

Я сглатываю сухой комок непрошенных воспоминаний, которые, словно партизаны, начинают штурмовать мою голову из всех щелей. Пляж, песок, шум прибоя и воздух со вкусом тропических фруктов, сладкий до дымки в глазах. И жадный убивающий поцелуй, от которого хотелось плакать и добровольно взойти на плаху.

Тошно от самой себя, что в такой ответственный момент, не могу от всей души порадоваться за подругу. Потому что, словно назло, стоило вспомнить Габриэля, мне почему-то начинает мерещиться его запах, и я инстинктивно задерживаю дыхание. А потом его голос — сразу в оба уха, смех с хрипотцой, от которой пробирает по всему позвоночнику до самого копчика.

— Мне нужно в туалет, — бормочу я и комкаю салфетку до состояния бумажного шарика.

Это все нервы, от которых мой желудок снова подворачивает выплеснуть все, что я съела. Нервы — и обидные слова про уродину.

— Все хорошо? — беспокоится Вера, и уже поднимается, чтобы пойти со мной, но я успеваю ее остановить.