Непорочная для Мерзавца (СИ) - Субботина Айя - Страница 18

Я лавирую между столиками, натыкаюсь на женщину в дорогом костюме и бормочу извинения, когда она фыркает мне в лицо. Я вроде пытаюсь убежать от воспоминаний, от проклятого голоса, но он летит на меня скоростным экспрессом. И снова преграда на пути, на этот раз мужчина в костюме, правда, я не рискую поднять голову выше, потому что внутри бултыхается и булькает, как в ведьмином котле. Хочу обойти, но он поворачивается — и я со всего размаху налетаю ему на грудь. Пячусь, проклиная себя, что зачем-то накрасила губы красной помадой, и теперь мой «поцелуй» красуется прямо между третьей и второй пуговицей на белоснежной рубашке. Сомневаюсь, что отделаюсь просто извинениями.

— Мне так…

Я поднимаю голову и натыкаюсь на светло-янтарные глаза и злую усмешку в суточной щетине.

— …жаль… — по инерции заканчиваю фразу.

Габриэль. Под руку с расфуфыренной девицей в роскошном черном платье, но почему- то с лошадиным лицом. Нет, она красивая, но все равно похожа на лошадь, особенно, когда улыбается до самых десен, словно рекламирует зубную пасту. Зачем я смотрю на ее руку? Ту, которой она держит Габриэля под локоть, и на которой красуется здоровенный бриллиант в окружении своих более мелких собратьев.

— Привет, грязнуля, — выдыхает злость Габриэль и смазанным движением проводит по отпечатку моей помады. — Слепая, как всегда. И неуклюжая.

Его спутница оценивает меня взглядом и конечно же задерживается на чернилах от ручки. Почему, почему именно сегодня я должна выглядеть так, словно меня с креста сняли?

Нахожу силы взять себя в руки и, кажется, расплющиваю бедный бумажный шарик в ладони до состояния «почти потекла вода».

— Ну, в твоем гардеробе это не последняя белая рубашка, — говорю спокойно и вежливо. — надеюсь, не нанесла непоправимый урон твоему кошельку.

И я лучше выколю себе глаза, чем опущу взгляд на его правую руку.

Мне все равно, даже если за эти полгода он успел обручиться или жениться, и развестись и повторить тоже самое на бис. Это же Габриэль Крюгер, и в данный момент меня от него тошнит.

— У тебя что-то… вот здесь. — «Лошадка» тычет пальцем в свое брендовое платье в том месте, где у меня воротник, и улыбается так, что еще немного — и сквозь зубы пролезет раздвоенный язык.

— Спасибо, — цежу я и пытаюсь обойти их, но в последний момент Габриэль делает шаг в сторону, и я все-таки налетаю на его плечо. На этот раз, правда, не губами, а просто щекой.

Надо же, а я почти забыла, какой он высокий. Выше, чем был Рафаэль, и выше Димы.

Правда, Дима был коренастым, крепким, а Габриэль худощавый, жилистый, и я все- таки опускаю взгляд на его запястья. Дорогие стильные часы на стальном ремешке от модного брэнда, краешек белоснежного манжета с красивой лаконичной запонкой. И…

Я выдыхаю, кажется, слишком громко, потому что кольцо на его пальце выглядит совершенно неестественно. Как будто на породистого жеребца надели трехрублевый галстук. Кольцо простое: светлый металл — скорее всего платина, это же Крюгер! — с двумя желобками по всей длине.

— Мне нужно замыть пятно, — говорю, на миг прикрывая глаза, потому что так я хотя бы на минуту выпаду из этой странной реальности, в которой Габриэль свалился на меня снова, правда, теперь уже женатым.

Кто она такая, что ради нее ты пожертвовал своей свободой, Эл? Еще одна твоя инвестиция? Вложение в долгоиграющие отношения с выгодным деловым партнером? На самом деле, его всегда окружали красотки, первоклассные девочки с лицами, которым позавидовала бы и Барби. Этакие непризнанные Мисс вселенная. И то, что его «Лошадка» не из таких, сразу наталкивает на мысли о браке по расчету. Или он ее в самом деле любит?

Господи, да какое мне дело?!

— Отойди, — прошу я, надеясь, что Габриэль не станет устраивать травлю хотя бы при своей жене и посреди дорого ресторана.

Проходит долгих несколько секунд, за которых я успеваю втянуться в аромат его одеколона: он пользовался им и два года назад. Я почти не помню, какого цвета были глаза Рафаэля, но отчетливо вспоминаю, что в нашу первую встречу Габриэль пах тем же кедром и грейпфрутом. Я чувствую себя так, словно каждая клеточка моего тела тянется к нему. Еще немного — и встану на носочки, чтобы «случайно» еще раз потереться носом о его пиджак, вдохнуть знакомый аромат.

Но Габриэль, наконец, отходит и я иду в туалет быстрым шагом, практически падая, потому что невпопад переставляю ноги. Наматываю пригоршню бумажных полотенец, мочу их под краном и смываю весь макияж. Кожа немного жжет, потому что я терла слишком сильно, и уже через пару секунд проступают некрасивые красные полосы, словно мое лицо «причесали» миниатюрными граблями.

Нужно срочно что-то придумать. Найти причину, чтобы уйти. Я могу придумать по меньшей мере десяток убедительных причин, но правда в том, что ни одна из них не будет убедительной. Ведь на самом деле мне хочется остаться. Этакая ода саморазрушению, потому что даже безмозглое насекомое стремиться спрятаться, когда его жизни угрожает опасность.

Дверь открывается, и я быстро еще раз прикладываю к лицу мокрые ладони.

Щелчок.

Поворачиваюсь. Здесь большая дамская комната с кабинками, на которых индивидуальные защелки. Внешнюю закрывать незачем.

Габриэль стоит там, опираясь плечами на дверь и смотрит на меня полностью непроницаемым взглядом.

Он зашел в женский туалет и закрыл его точно не для того, чтобы поглумится над моим испачканным пиджаком.

— Ты так и не отъелась, Кира, — говорю я первую приличную вещь, которую испиваю схватить среди толпы развратных мыслишек.

Какое-то блядкое дежавю. Снова она убегает, снова я за каким-то хером иду за ней, еще и запираюсь в туалете один на один. Обычно, именно так у меня случался пустой отвязный трах: нашел красивую кобылу без комплексов, угостил дорогим коктейлем, дал понять, что природа на мне не отдохнула — и загнал в туалет, чтобы трахнуть до пустых яиц.

Но с Кирой… Я даже прячу руки в карманы брюк, потому что трогать ее — все равно, что ласкать драную кошку в течке. Она только думает, что вся такая неприступная, независимая и каменная, но у каждой женщины есть сигналы, которые легко распознать. Сбившееся дыхание, прикрытые глаза, полуоткрытые губы. И капельки воды дрожат на светлых ресницах.

Черт, нет, Габриэль, тебя уносит не туда. Не надо думать о ней, как о хрупкой куколке, потому что такие, как Кира, выживают даже после извержения Везувия. Наверное, случить всемирный потоп, она и то бы выкарабкалась без ковчега, потому что шлюхи живучее кошек. Уровень приспосабливаемости — бесконечность.

— Это женский туалет, — говорит она сухо. А руки дрожат, когда отматывает бумажное полотенце и промокает лицо.

— Я видел.

— Тогда дай мне выйти — не хочу смотреть, как ты тешишь свой фетиш, справляя нужду в женском туалете.

Она сначала задает быстрый шаг, а потом, когда понимает, что уступать я не собираюсь, останавливается. Я запросто могу схватить ее за шиворот, как котенка, и она даже пискнуть не успеет, но зачем? Буду просто смотреть, как она медленно корчится от паники и желания.

— Как дела, Кира? — Я вальяжно расстегиваю еще одну пуговицу на рубашке, и ухмыляюсь, потому что беглянка быстро отводит взгляд. — Кого окучиваешь на этот раз?

— Не тебя? — пытается огрызаться она, и это словно горсть сухого хвороста на тлеющие угли моего раздражения.

— Думаешь, я сплю и вижу, как бы затащить тебя в постель?

Отрываю спину от двери и делаю шаг к Кире. Не самая удачная идея: пугать ее и одновременно трахать себе мозг. Я жду, что она отступит. Это ведь Кира, у нее именно такая парадигма поведения: корчить целку, строить невинные глазки и всегда делать вид, что она одна-одинешенька против злого мира. Любому нормальному мужику захочется защитить трепетную лань, даже если в ее шкуре сидит ехидна.

— Думаю, тебе лучше пойти к своей жене, — отвечает Кира, и даже не шевелится, словно загипнотизированный кролик.