Айседора Дункан. «Танцующая босоножка» - Павлищева Наталья - Страница 11

Он еще долго и высокопарно излагал свои мысли, но они не были чужды Айседоре, брат и сестра думали одинаково, ей была так близка его мечта возродить искусство древней Эллады! Они чувствовали, что должны выстоять вдвоем против косности целого мира, заставить этот мир прислушаться и измениться.

Достойнейшая задача. Наступал новый XX век, и в этом веке могло что-то измениться к лучшему. Айседора и Раймонд чувствовали себя причастными к этим изменениям и очень гордились своей миссией. Они и сами не заметили, как стали думать и говорить о себе отдельно не только от променявшего идею на жену брата, вернувшейся к повседневным занятиям сестры, но даже от идейной основы семьи Дункан – матери. Дора Дункан словно осталась позади, а двое младших детей пошли дальше.

Правда, сама Дора так не считала. Она все еще надеялась на крепость клана, пусть даже потерявшего Августа. Ничего, Элизабет вернется, подзаработав денег, и они будут давать свои концерты в прежнем составе. О том, что бесконечно продолжаться такая голодная неустроенная жизнь не может, миссис Дункан не думала, она просто не знала другой жизни, а потому не могла предложить детям. Главное – свобода, правда, свобода оказалась призрачной, а цена слишком высокой, но это Дору не смущала, наступит время, когда им сторицей воздастся все, чего недополучили прежде.

Уверенность детей она приписывала действию своей уверенности, не подозревая, что они думают уже иначе.

В начале весны Раймонд все же отправился в Париж и действительно через какое-то время позвал мать и сестру к себе. Нет, он не разбогател, но был совершенно уверен, что именно в Париже Дульси ждет сумасшедший успех! Но главное – их, как и всех парижан, ждала Всемирная выставка 1900 года.

Раймонда они едва узнали, больше не было юноши в греческой тунике и сандалиях на босу ногу, перед ними стоял длинноволосый молодой человек в наряде свободного художника – в блузе с отложным воротником и свободно завязанным галстуком.

– Такова мода Латинского квартала, мои дорогие.

– Раймонд, а как же наши мечты о греческих одеяниях и танцах?

– Не беспокойся, я не потерял к этому интерес, – заверил немного растерянную сестру Раймонд. – Дома кое-что покажу.

Раймонд и впрямь времени не терял, он сделал множество рисунков с греческих ваз, все они были посвящены танцу.

– Это Лувр! Там сокровищ не меньше, чем в Британском музее. Ты сама увидишь.

Айседора разглядывала рисунки и пыталась повторить позы. По заверениям Раймонда получалось хорошо.

Как ни странно, тяжелее всего переносила трудности Дора Дункан. Ее не пугал голод и даже отсутствие денег, но вот повторение нью-йоркской ситуации, признание ее выдающихся детей всего лишь забавными и только в салонах угнетало.

Мэри Доре Грей, ставшей Дункан, было пятьдесят. В таком возрасте женщины давно нянчат внуков, но Дора не желала их иметь! Она не признала рожденную женой Августа, Саррой, дочку и делала вид, что забыла о существовании старшего из сыновей. Этому немало помогало отсутствие семейных фото, сгоревших в отеле «Виндзор».

Но если Август вычеркнут из жизни и памяти матери, то что с остальными? Элизабет тридцатый год, она семью уже не заведет, предпочитая скромную работу преподавательницы танцев, пусть и в собственной школе. Младшие совсем взрослые, Раймонду скоро двадцать пять, Дульси (кстати, надо перестать называть ее младенческим именем, пусть лучше будет Дорритой – решила мать) почти двадцать три. Что будет с ними?

Семейная лодка не разбилась, она просто потеряла часть своей команды, но паруса по-прежнему полны ветром, а души экипажа прекрасными порывами. Они уверенно движутся вперед! И нечего задавать глупые вопросы куда! – почти разозлилась сама на себя Дора. Их миссия слишком велика, чтобы обойтись без жертв. И преследующий их голод, неустроенный быт и даже унижения не слишком дорогая цена для успеха в такой миссии.

Голод ничто, главное преодолеть людское непонимание, заставить не просто выслушать и увидеть, но и понять то, что они пытаются дать миру. Раймонд прав в своей уверенности, что, если человечеству вернуть философию жизни древней Эллады, оно изменится. И потому Дункан, пусть их осталось всего трое, должны идти вперед, неся эту самую философию миру!

Сказать, что Париж весны, лета и осени 1900 года был переполнен, значит не сказать ничего. Казалось, весь мир снялся с места и двинулся в эту столицу Европы. Все страны привезли свои передовые достижения, и посетители поняли, что входят в XX век технически вооруженными.

В это лето парижане не сидели дома, трудно усидеть, имея возможность всего за 50 сантимов хоть весь день кататься на высоте второго-третьего этажей, стоя на движущемся тротуаре. Две широкие полосы тротуара ползли одна со скоростью 4 км в час, вторая вдвое быстрее. А внизу спокойно ходили посетители выставки… Да мало ли разных технических новинок и просто занимательных экспонатов? Кухня, наряды, сувениры, песни и танцы со всего мира, только успевай смотреть.

Семья Дункан все время проводила на выставке. Айседоре очень понравились выступления японской танцовщицы Сада Якко и, конечно, безумный полет тканей в танце Лои Фуллер.

– Раймонд, они голодали, как и мы! Воистину, тем, кто хочет жить настоящим искусством, не дано быть богатыми.

– Ты думаешь, Лои Фуллер бедна? Едва ли.

Да, Фуллер была безумно популярна и за свои выступления получала немалые деньги, на которые, правда, содержала всю труппу и танцевала не ради цифр на счетах. И все-таки, счет у нее был, в отличие от Айседоры Дункан и ее семьи.

Саму Айседору больше интересовала Сада Якко, но, вспоминая танцующую японку, Дункан понимала, что при всем восхищении ее танцем, больше похожим на трагическую пантомиму, не согласна двигаться так же. Нет, фигуры на греческих вазах танцевали явно иначе. Воспитанницам Терпсихоры не нужны балетные пачки, пуанты, огромные развивающиеся полотнища Фуллер, трагический излом Сада Якко, они были естественны в своих обычных нарядах – коротких хитонах или вообще обнаженными.

Но как танцевать, что должно стать основой ее собственного танца? До сих пор Айседора над этим не задумывалась, она просто двигалась, как подсказывали душа и тело, ее руки, ноги, туловище, шея… все подчинялось какому-то естественному порыву, выражая то радость, то грусть, то даже отчаянье. Однажды Дульси поинтересовалась у брата:

– Раймонд, как ты думаешь, у греков была система танца, какой-то набор движений? Или они просто двигались, как подсказывала музыка?

Это был серьезный вопрос. Срисовывая танцующие силуэты с греческих ваз, Раймонд задумывался об этом и сам, но ответа пока не нашел.

– Думаю, все же была. Многие позы на вазах схожи, значит, они использовались часто.

– Тогда какая? Что значит музыка для танца и движение для самой музыки? Движением, танцем можно выразить все. Смотри! – она начала двигаться, и Раймонд рассмеялся:

– Ручеек… ветка на ветру… фонтан! Кошечка… Ммм… мир вокруг? Любовь?

Он не мог понять, что такое пытаются показать красивые руки сестры, описывая огромный круг. На странных молодых людей уже оглядывались, кто-то из прогуливающихся в парке даже остановился, наблюдая. Еще немного, и начнут показывать пальцем. Впрочем, им все равно, а местный служитель уже привык к странным сестре и брату.

Айседора раздосадовано опустила руки.

– Это была радуга, Раймонд.

Она потянула брата прочь от любопытных глаз, но не потому, что не хотела быть объектом разглядывания, Айседору взволновало предположение Раймонда.

– А… почему ты сказал, что это любовь? Я танцевала похоже на любовь?

– Просто она всеобъемлющая.

Раймонд внимательно посмотрел на сестру, кажется, пришло время интереса Дульси к любви. У нее, несомненно, уже был кое-какой опыт в отношениях, там в Америке Айседора выглядела старше своих лет, а потому привлекала мужское внимание с весьма юного возраста. Но это не была любовь, всего лишь физиология, без которой не обойтись, если ты, конечно, не кастрированный монах.