Гнездо там, где ты. Том I (СИ) - Зызыкина Елена - Страница 72

— Что. За. Хрень. Ты назвал мою женщину сукой, а мои воины желают получить согласие вождя на то, чтобы оттрахать его будущую жену, я правильно понял? — тихо, до паскудства тихо спросил я. Даллас захлопал глазами, тут же отрицательно замотал головой, я же… Я не выяснял причин его удивления. До выяснений ли мне было, когда безжалостная тварь из преисподней, неотъемлемая часть меня самого, с налитыми кровью и пламенем глазницами, истекая слюной и омерзительно чавкая, уже втоптала ничтожные остатки человечности, требуя расправы над ублюдками, посмевшими посягнуть на МОЁ!? Цепи рухнули. В предвкушении возмездия с обнажённым мечом я пошёл на Далласа.

— Фиен, опомнись! Ты неверно истолковал мои слова! Ты- наш вождь! Всё, что принадлежит тебе, неприкасаемо! Я не буду с тобой драться! Дерьмо! Мактавеш, приди в себя! — взывая ко мне, закричал Даллас, отступая шаг за шагом, пока путь не преградила стена. Я не слышал, пока паника в его голосе отдалённой тревогой не достучалась до парализованного яростью сознания, и только теперь я понял насколько потерял контроль над собой. Демонический лик возобладал над человеческим, и алчущий крови хищник успел занести меч над шеей Далласа, чтобы снести голову из-за чёртовой сучки, не стоящей и мизинца собрата, преданного мне на протяжении многих веков. Отшвырнув меч, я саданул кулаком в стену. Удар оказался достаточным для того, чтобы слегка прояснить голову:

— Что это было, мать твою!? — не замечая, что озвучиваю свой вопрос вслух.

— Я бы тебе пояснил, вождь, — облегчённо вздохнув, Даллас медленно сполз на пол и откинулся на стену. Закрыв глаза, он запрокинул голову, и слабая улыбка заиграла не его губах. — Вот только за башку свою опасаюсь. Уж больно Гретхен не понравится, если я её случайно потеряю.

— Все дьяволы преисподней! Даллас, я настолько рассвирепел, что чуть не прикончил тебя, а ты сидишь и лыбишься. Говори! — рыкнул я для проформы, но мы оба знали, что буря миновала.

— Уверен, что хочешь слышать правду? — демон посмотрел на меня снизу вверх.

— Не беси меня, — сел я рядом с ним. — Давай умник, вываливай своё пояснение!

— Да тут всё проще, чем ты думаешь, вождь. Никакой магии и колдовства, хотя, это самое великое волшебство, — я нахмурился, а Даллас прищурился, внимательно наблюдая за мной. — Вот удивляюсь я тебе, дружище. Ты — инкуб, знаток по женской части, а не видишь очевидных вещей, которые невооружённым взглядом видны мне, обычному вояке. Стоит кому-нибудь её зацепить, и ты теряешь голову потому, Фиен, что она — твоя пара.

В полной тишине последние слова Далласа звучным эхом отразились от каменных стен чертога, многоголосым повторением взбудоражили густой воздух, и хлёстко, словно крепкий эль, ударили в голову. Я тряхнул головой, запустил пальцы в волосы и, не взглянув на собрата, в сердцах прорычал:

— Нет, Даллас! Не просто нет, а гребаное НЕТ! Это самая хреновая твоя шутка из тех, что я помню.

— Я не шучу, мой вождь. Она — твоё слабое место. Сам думай хорошо это или плохо, — задумавшись, Даллас положил руки на согнутые в коленях ноги и продолжил. — Ещё там, у нас дома…

— Наш дом здесь, Даллас. Забудь!

— Хорошо! — не стал он спорить. — Будь по-твоему. Но там, в Темном мире, когда ушастая на наших глазах продырявила тебя после проигранного сражения, все мы ринулись там же её и растерзать. И только твой запрет остановил нас, спасая эльфийку от смерти. Помнишь? Когда же ты вытребовал её у Повелителя в качестве своего трофея, я думал, собственной рукой ты желаешь справедливо покарать преступницу. И что ты сделал, Фиен?.. Свершил возмездие членом промеж её стройных ножек? Сто лет прах нашего владыки развеян среди бесконечных песков, а его убийца меж тем жива и ныне согревает ночами постель его полководца.

Что я мог этому противопоставить? Как не крути, в словах Далласа была своя правда. Правда! Слово то какое категоричное, мать его в дышло! А принюхаться, дерьмом так и смердит. И не хрена в ней ковыряться, в правде этой, тем более оправдываться! У меня она одна, у Далласа — другая, а у Лайнеф — третья. Сколько фанатичных уродов придумывают свою правду и потом свято в неё верят. За неё идут на смерть, сжигают дома, уничтожают города и целые расы. А правде этой на всех насрать, подстилкой стелется под каждого, кто былины ей слагает, да кровавые дары несёт. Шлюха она — правда эта!

— Фиен, я не смею упрекнуть тебя, ты верой и правдой служил Повелителю. Но я не знаю ни одного твоего врага, который остался бы безнаказанным, ни одной шлюхи, которая задержалась бы в твоей кровати дольше, чем на пару ночей, не помню ни одного случая, когда ты поднял бы на меня меч! Она — твоя пара, мой вождь. Я это вижу также, как это людское светило, их землю и нас, кого здесь быть не должно. Рано или поздно, когда и ты поймёшь истину, то оценишь, насколько тебе повезло иметь в паре бессмертную. Человеческая жизнь коротка, нам с Гретхен отпущены сущие крохи, поэтому… — чертяка поднялся и, улыбаясь во всю рожу, развел руками, — если ты не возражаешь, Мактавеш, пришёл челом ниц бить с прошением.

Оправданий себе я не искал, пояснение Далласа считал сущим бредом, а кому приятны воспоминания о собственном бесчестии?.. Я был рад сменить тему разговора.

— Будет тебе выкобениваться! Давай уж ближе к делу! — поднялся я вслед за ним, подхватил с пола меч, собираясь вложить в ножны, но при словах демона напрочь позабыл обо всём.

— Мой вождь, бабий бунт подымается, — хмыкнул Даллас.

— Чего? Ты точно двинутый… Что ты мелешь? — с прищуром уставился я на демона, ища скрытый подвох, и он не замедлил себя ждать.

— Твоя су… сумасбродка, Фиен… — я недовольно приподнял бровь, Даллас усмехнулся, но тут же принял нейтральное выражение лица, — В общем, Мактавеш, верни нам спокойствие в дома. С появлением твоей ненаглядной, девки совсем сдурели. Они побаиваются её, но уже восхищаются своей будущей госпожой. Моя вон требует такие же штаны. Я был бы не против, если бы зад её лицезрел только я, а так уж лучше пусть в юбках ходит. Ты вот не замечаешь, но, например, жрачка становится с каждым днём отвратней, потому что бабы, вместо того, чтобы стоять у котлов, с разинутыми ртами смотрят, как госпожа успешно дрессирует босоногих выродков. Из оружейной уже пропала парочка мечей. Неделю назад я собственными ушами слыхал, как моя Гретхен говорила соседке, что собирается с бабами просить Лайнеф обучать их военному искусству. Я ей, само собой, запретил, но, Фиен, всю эту неделю она к себе не подпускает, требуя, чтобы я пошёл к вождю и получил его официальное одобрение! И главное, такая хрень не только в моём доме! Многие демоны недовольны, что не мы своих девок трахаем, а они… нам… мозги!

При всём желании сохранить серьёзность лица, это было выше моих сил. Более сдержаться я не мог и разразился неудержимым хохотом.

— Вот ты ржёшь, Фиен, а нам что прикажешь делать, со стояком на саксонских ублюдков идти?!

— Куда уж вам с саксами то, коли с собственными самками разобраться не можете? — с трудом выдавил я из себя, давясь смехом. На глаза выступили слёзы, и свело живот, но стоило взглянуть на комично обиженную рожу Далласа, и я никак не мог уняться. — Иди уже. Я подумаю, что можно сделать, раз суровые демоны не могут справиться с ничтожной кучкой распоясавшихся баб.

Наконец меч мой был возложен на законное место. Ещё улыбаясь, я подошёл к окну с обзором на часть владений Данноттара, в том числе и место ристалищ. Здесь, укрытый мрачными тенями от стен, в свободные минуты я с интересом наблюдал за Лайнеф. Это стало излюбленным занятием — подглядывать за моей воительницей, странным образом нашедшей общий язык с дикарями. Сперва я тихо злорадствовал, уверенный, что ей не удастся расположить к себе пиктов, но она не уставала меня удивлять. Теперь, ничтожества, именовавшие себя воинами, которым я позволил находиться рядом с принцессой, заглядывали ей в рот, а она, чувствуя себя обманчиво свободной, становилась непринуждённой и естественной. Тёмная получала своеобразную разрядку, а я возможность изучать её на тренировочной площадке, подмечая малейшие жесты, стремительные движения, и даже мимику лица. Иногда она смеялась и ветер доносил до слуха обрывки бархата того богатого, грудного смеха, звучавшего недавно в каледонских горах только для меня. Тогда на краткий миг я позволял себе слабость сожалеть, что запретил ей встречу с советником. Но лишь на миг, потому что в следующий момент одёргивал себя за эту слабость, понимая, ей придётся подчиниться…