Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Краснова А. - Страница 10

Стоп. О чём это я?! Турма давно расформирована, Люций и Аврелий погибли под Килхурном, а последнее, что помню, были демоны Сегорн и… Эйблихир. Да! Именно Эйблихир вонзил меч мне в спину, а после… Я содрогнулась и похолодела, когда это «после» воскресло в памяти клокочущей яростью в кровавых глазах навалившегося на меня чудовища. Как исступлённо он сдирал с меня платье, тыркаясь своим отростком мне в живот, и как надеялась успеть перегрызть ему глотку, прежде чем тьма поглотила меня.

Нет-нет! Отставить панику. Он не сделал этого, иначе я бы тут не была. Что-то определённо помешало уроду выполнить свои угрозы. Кстати, госпожа развалившаяся непонятно где экс-декурион, почему ты не задашься вопросом, что здесь делаешь? И главное, дадут ли тебе пожрать?

Я осторожно приоткрыла один глаз и, не обнаружив на горизонте ничего подозрительного, открыла второй. Взор упёрся в еловые ветви. Сплошной стеной они окружали меня и смыкались надо головой, образуя небольшой самодельный шалаш как раз на одного человека, верней, на одну вполне даже здравствующую эльфийку, что непомерно меня удивило. На мне была грубая мужская рубаха, под которой, обследовав себя, я не обнаружила не то чтобы существенных ранений — ни единой царапины. А вот это уже настораживало. Либо я недели три провела в беспамятстве, что было маловероятным, либо…

— Не находишь, демон, что слишком много заботы для подлой стервы, махом перечеркнувшей твою жизнь? — раздвигая колючее сооружение, припомнила я слова Далласа, уверенная, что сейчас увижу нагло ухмыляющуюся рожу Мактавеша.

— На счёт стервы я полностью с тобой согласен, мама, — ответил сидящий у костра мужчина. По пояс обнажённый, он медленно обернулся ко мне. Квинт!

Я опоздала. Он всё знал! Глаза сына сверкнули изумрудами, обличающе уставившись на меня. Такие знакомые, но бесконечно далёкие. Сейчас в них стыл отравленный горькой обидой цинизм, от которого сердце моё сжалось до ничтожных размеров.

— Как ты узнал? — вопрос удалось озвучить ровно, а вот несколько шагов, отделяющих от приветливо потрескивающего костра, оказались поистине героическим поступком. Я проделала их, не смея смотреть сыну в глаза. Подошла, машинально поправила вертел, на котором жарилась тушка какого-то бедолаги животного и совершила ещё более мазохистский поступок, устроившись на трухлявом пне напротив Квинта.

Так мне и надо. Винить, кроме себя, некого. Знала ведь, ещё когда забрала сына в турму, что рано или поздно придёт день откровения. Тысячи раз готовилась к нему, прокручивая в голове собственное объяснение, даже речь заготовила, но… Чёрт побери! Тянула и откладывала до лучших времён. Сейчас полные ненависти глаза Эйблихира казались самим миролюбием в сравнении с неприкрытым разочарованием на грани презрения во взоре собственного сына.

— Ты даже не отрицаешь, — лениво усмехнулся он. Уж лучше бы сыпал гневными упрёками, оскорблениями. Свершилось то, о чём предупреждала Иллиам, от чего отмахивалась я, но подсознательно боялась. Я теряла Квинта. Теряла плоть от плоти своей, понимая, что не имею права на оправдание. Даже если бы решилась, вразумительно не смогла ничего объяснить.

— Послушай, Квинтус, — в стремлении пробить эту чёртову стену отчуждённости, объясниться, достучаться до него, заставить выслушать, я стала тщательно подбирать слова, он же попытался воспротивиться, открыв рот. — Не перебивай, Гейден! Выслушай. Это довольно нелегко: говорить с тобой не как с подчинённым солдатом.

И снова кривая усмешка, так похожая на отцовскую, исказила лицо юного демона, выжидательно уставившегося на меня. Я благодарно кивнула. Дьявол бы побрал всё это! И не кисейная барышня, робости в себе не замечала, а тут язык будто к нёбу прилип, и нужные слова не давались. Всегда осуждала парней за чрезмерные возлияния, за пьянство по уставу суровое наказание полагалось, а теперь сама не отказалась бы от кубка крепкого вина.

— Да, ты мой сын, Квинт Гейден. Оправдываться и отрицать не стану. Скажу лишь, что тогда так было нужно ради твоей же безопасности.

Я лгала. Вернее, говорила не всю правду. Ибо чем можно объяснить единственному сыну, присутствие которого стало жизненно важно, совершённое подлое предательство по отношению к нему — когда-то ни в чём неповинному младенцу? Фанатичным стремлением забыть, вычеркнуть из памяти его отца? Эгоистичной желанием отречься от собственного прошлого? Быть может, признанием, что когда-то считала само рождение Квинта чудовищной ошибкой и карой богов?! Ну же, давай, Лайнеф, признайся! И тогда окончательно потеряешь сына. Нет. Каждый имеет за душой свой грех, у каждого есть на сердце камень, о котором близким лучше не знать. Некоторые тайны должны умирать с их обладателем.

— Я была тебе хреновой матерью…

— Чёрта с два! — возбуждённо вскочил он, перебивая меня. — Ты вообще не была мне матерью! Никогда! Кем угодно — командором, сослуживцем по оружию, даже тираном над нами всеми, только не матерью. Мы восхищались тобой. Я восхищался и богов, идиот, восхвалял, когда ты приняла меня, сопливого пацана, в свою чёртову турму! Ты рассказала, кто я есть. Объяснила, как с этим жить, за что тебе спасибо, но не более. Матерью ты не была, ибо я не знал, что у меня есть мать!

Он отвернулся. Почти осязаемо я чувствовала, насколько ему тяжело. Но что теперь я могла поделать? Слишком много времени было упущено, и невозможно обратить его вспять. Я пожинала плоды собственной трусости, и с этим мне предстоит дальше жить. Нам жить. По крайней мере, я очень на это надеялась.

— Ну что же, Квинтус Гейден, теперь знаешь, — после минутного молчания, заставила я себя подняться и подойти к вертелу. — Понятия не имею, какая из эльфа получится мать для демона, на много особо не рассчитывай, сама без матери росла, но предлагаю начать вот с этого подгоревшего кабанчика.

Квинт резко обернулся. В глазах полное недоумение и растерянность. Совсем неплохо. Возможно, житейская стратегия не так уж и отличается от военной, а эта наука давалась мне с особой лёгкостью благодаря Охтарону. Лучшим шагом к примирению противников, а, как ни крути, Квинт выступал сейчас именно в этой роли, первостепенно было обратить его негативные эмоции на третье лицо, а следом обнаружить взаимный интерес. Объектом для негатива за неимением иного сгодился и подгоревший кусок мяса. Ну а что, не Мактавеша же на вертеле представлять? Что касается взаимности интересов — только что вполне недвусмысленно я попросила сына дать мне шанс. Уверена, неглупый, он прекрасно это понял. Осталось надеяться, что со своей стороны Квинт протянет мне не увесистую дубину, а лавровую ветвь. С замиранием сердца я ждала, каким будет его ответ.

— Я должен тебе кое в чём признаться, госпожа декурион. Я и сейчас тобой восхищаюсь, — робкая улыбка едва тронула губы. Она не обещала всепрощение, не гарантировала, что между нами возникнут нерушимые семейные узы, даже уверенности, что Квинт не исчезнет, не могла дать, но хрупкой надежды, что Квинт Гейден когда-нибудь с гордостью скажет: «Да, она моя мать. Я — её наследник!», мне было вполне достаточно.

— Кстати, госпожа Лайнеф, почему вы с прекраснейшей госпожой Иллиам уверяли меня, что я демон? — снял он с костра наше сомнительное кушанье и, раздирая на куски, обеспокоенно взглянул на меня. — Некий тип, утверждающий, что он брат госпожи Иллиам, заверил меня, что я никто иной, как демэльф.

— Вот как? — насторожилась я, сожалея, что рядом нет подруги. — Хм… я готова тебя выслушать, сын.

— Ты чувствуешь, Гретхен? — удрученность довлела над Далласом, в последние дни оставаясь неизменным его спутником. Он ждал возвращения вождя, осознавая, что даже бессрочные братские отношения не гарантируют сохранности его веками дублёной шкуры. Да он и не воспротивится. Надо будет, и голову на плаху положит, только бы смертную жену не обидели. Вина-то на нём немалая — не сберёг, не доглядел за ушастой девкой Мактавеша. Поскорее бы.