Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Краснова А. - Страница 15

В демоническом пламени умирали древние камни броха, неуклонно погребая под собой тела двух шлюх, а вместе с ними полную воинской дерзости и бесстрашия жизнь демона Эйблихира и бесславную её кончину. Правда открылась воинам, верным своему исполинскому вождю. Стоя среди них, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, Фиен Мактавеш немигающим взором наблюдал за огромным кострищем, не испытывая ни сожаления, ни, в противовес ему, жестокости и гнева. Месть свершилась, оскорбление смыто кровью, тьма в душе его успокоилась.

— Даллас? — призвал он стоящего позади друга.

— Да, мой господин.

— Я отменяю наказание плетью. Искупишь вину, отправившись со мной на поиски принцессы Лайнеф — моей будущей жены, — громко, чтобы все слышали, возвестил Мактавеш. — Кайар?

— Да, господин! — Кайар крякнул, спрятал трубку за спину и поспешил к вожаку.

— Присмотришь за замком, — огласил имя управляющего Данноттара в своё отсутствие Фиен, но, завидев, как балахон старейшины стал дымиться за его спиной, не сдержал усмешки и добавил: — Надеюсь, ты не спалишь мне его своим пристрастием к табаку?

Кайар крякнул и завертелся волчком, хлопая себя как раз пониже поясницы, чем спровоцировал собратьев на смех.

— Да, и ещё… — вспомнив нечто важное, нахмурился Φиен. — Мальца, что из Килхурна к нам прибежал, отправь обратно. И смотри у меня, головой за него отвечаешь!

— Сделаю, вождь. Завтра же и отправлю, — Кайар дельно кивнул.

— А можно? — вдруг раздался несмелый мальчишеский голосок. Удивлённый, Фиен не сразу заметил мальца, ибо ростом тот был аккурат по пояс его воинам, но, выцепив взглядом, благосклонно кивнул:

— Что ты хотел, Вэриан?

— А можно я ещё тут побуду и дождусь госпожу? — с надеждой посмотрел парнишка на вождя.

— Так тут страшнее, чем в Килхурне? — приподняв бровь, припомнил Фиен мальчонке его же слова.

— Уже нет, — расплылся пацанёнок в щербатой улыбке и зарделся от смущения.

Мактавеш согласно кивнув, а Кайар тяжело вздохнул, смекая, чем рискует в случае гибели такой малой, но отчего-то важной для Фиена сошки.

Воины темного мира взирали на затухающий погребальных костёр, зная, что рассвет принесёт новый день их неспокойной жизни…

Квинт.

— Куда выдвигаемся, госпожа матрона? — я осёкся, столь нелепо звучало по отношению к собственной матери распространённое в Империи обращение сына к родительнице. Когда же сидящего передо мной в шерстяной рубахе командора, заправски орудующего ножом по шкуре вчера убитого кабана в намерении смастерить из неё для себя калиги, я попытался представить этакой холёной патрицианкой в самом соку, заламывающей от волнения руки и дефилирующей по Килхурну в поисках своего нерадивого отпрыска, то бишь меня, в высоком парике, изысканных шелках и чрезмерно благоухающей тяжёлыми духами, от которых так и зудит в носу, меня попросту пробило на смех, который тут же и оборвался под убийственным взглядом декуриона.

— Да ладно, нормальное слово, — выдавил я из себя, потирая шею.

Всё это замечательно, но вставший передо мной вопрос, как теперь величать собственную мать, так и оставался неразрешённым. Однако, почти сразу он перестал таким быть, как только привычный, не терпящий возражений женский голос скомандовал:

— Звать будешь как прежде, можешь — Лайнеф, в крайнем случае — аmil*!

Мне оставалось разве что навытяжку встать. Да, похоже, ничего не меняется. Мать как была, так и остаётся моим военачальником, я же — вечный и подневольный ей солдат. Чёрт знает что такое! Во мне росло раздражение, ибо совершенно иными я видел отношения между матерью и взрослым сыном.

— А сын имеет право голоса, mаmil? — насмешливо заметил я, намеренно коверкая эльфийское «мать» на нечто неопределённое. Декурион, вынужденная оторваться от своего занятия, наградила меня ещё одним недобрым взглядом.

— Разумеется, — медленно произнесла она, поднялась и кинулась в словесную атаку, не стесняясь бить наотмашь. — Когда научится думать и прекратит проявлять пустое геройство там, где его не просят. Неужели всех твоих мозгов не хватило понять, что Данноттар тебе не по зубам, Квинт? Счастливая случайность, что тебя никто не заметил, и сейчас ты жив, а не валяешься с развороченной грудной клеткой и вырванным сердцем… — она запнулась, на мгновенье закрыв глаза, — где-нибудь у подножья скалы. О чём, дьявол тебя раздери, ты вообще думал?

— Но… — я растерялся от несправедливости укоров. Хорошенькое дельце — вместо благодарности как кутёнка мордой да в дерьмо. А как иначе-то? Разве она сама поступила бы по-другому?

Впервые взбунтовавшись против декуриона, я выпалил:

— Солдат думал о попавшем в беду командоре, а бастард — о собственной матери, которую, обретя, вновь терял. Мы больше не в армии, и официально ты мне не командор, но по факту… с отставкой ни хрена не изменилось. Ни хрена! Да, я давал тебе клятву верности и держу её по сей день, но ты не можешь ограничивать мою свободу. Я уже не тот перепуганный восемнадцатилетний прыщ, которого ты, аmil, подобрала в турму и научила жить в согласии с сущностью. Я вырос, понимаешь? Мне уже сотня! Я мужик, который вправе поступать так, как считает нужным, и сам распоряжаться своей жизнью.

Она не ожидала такого отпора. Удивление стыло в карих глазах, а затянувшееся молчание между нами само говорило за себя. Но, наконец, мать отвела взор, чему-то неожиданно улыбнулась и, повернувшись ко мне спиной, кинула через плечо: «Последний приказ ушедшего в отставку командора — не смей ради меня рисковать своей жизнью!», после чего преспокойно вернулась к калигам.

Чувствуя себя редкостным дерьмом, я чуть не взвыл от досады. Ну вот как так у неё получается, а?! Даже проигрывая, умудрилась выйти достойно, оставив в одиночестве разжёвывать гадливые сомнения в собственной правоте.

— Портки-то есть вторые, мужик, или мне так и щеголять в одной рубахе через всю Каледонию? — обувшись в самодельные калиги, задала Лайнеф невинный вопрос, я же со вздохом подумал, что есть свои прелести в сиротстве.

— Угу… выходит, нет… — недовольно прицокнула она языком, осматривая надетую рубаху. — За конём иди, скоро выдвигаемся.

— С гнедым промашка вышла — приметный больно. Оставил на постое в одном укромном местечке.

— Значит, конник без коня, воин без штанов и оружия. Впечатляюще, — подытожила декурион. — А посему, обстоятельный Квинт, марш-бросок до Лондиниума тебе в наказание.

— А как же Килхурн? Что же получается, клан тёмных тварей добился своего и Килхурн мы потеряли? — затосковал я в предвкушении долгой прогулки.

— Килхурн в руках Мактавеша, он позаботится о замке не хуже меня или Иллиам, — задумчиво произнесла она. — А вот твой одноглазый приятель, открывший на меня сезон охоты, вызывает большое моё любопытство и беспокойство. Нам нужно разыскать советника Иллиам и получить всю возможную информацию о её братце. Одно преимущество у нас есть — он не знает, что верность для Зартриссов не пустой звук.

В знак признательности Лайнеф кивнула, а мне вдруг вспомнился сон, в котором мать исступлённо кричала, что отрекается от сына демона и белобородый старик, противостоявший ей… Чёрт возьми! Так вот откуда мне знаком этот голос. Ну конечно же! Дух…

Когда-то госпожа Иллиам рассказывала мне о чародее по имени Дарен. Уж не этого ли старика она имела в виду? Стоит попробовать расспросить мать.

Лайнеф.

Несколько часов длился наш марафон по каледонской земле. Милю за милей её обширные территории оставались позади, тронутые лишь нашим ритмичным бегом и ровным дыханием, и я бы должна быть довольна, ибо после роковой встречи с Сегорном навряд ли кто в Данноттаре считает меня живой, а значит, мнимая смерть стала избавлением от Мактавеша. Но отчего тогда с каждым ярдом печаль всё больше завладевает душой и совершенно не радует долгожданная свобода, бравада при сыне видится глупым фарсом, а мысль переменить планы и добраться до Килхурна всё более логичной и правильной?