Чаща - Новик Наоми - Страница 37

Как я была благодарна за все эти долгие жуткие месяцы, в течение которых пыталась отыскать хоть что-нибудь, что угодно; благодарна за все мои провалы и неудачи, за каждую минуту, проведенную здесь, в гробнице, пока Чаща насмехалась надо мною! Ведь это придало мне силы поддерживать заклинание. За моей спиной звучал ровный, надежный, словно якорь, голос Дракона, допевающий «Призывание» до конца. Кася подходила все ближе, и повсюду вокруг нее полыхала Чаща. Деревьев я уже почти не видела — Кася подошла так близко, что уже смотрела из собственных глаз; языки пламени, ревя и потрескивая, лизали ей кожу. Ее тело выгибалось и билось о камень. Пальцы ее напряглись, растопырились — и внезапно вены на ее руках вспыхнули ярко-зеленым цветом.

Капли живицы потекли ручейками по ее лицу из носа и глаз точно слезы; сочный, свежий и сладкий запах казался ужасно неуместным. Рот ее округлился в безмолвном крике, и вот из-под ее ногтей выползли крохотные белесые корешки, точно за одну ночь вырос дуб. Корешки пугающе стремительно разбежались по кандалам, на ходу застывая серой древесиной, и цепи лопнули — словно в середине лета затрещал лед.

Я ничего не успела сделать. Просто некогда было: все произошло так быстро, что я и не увидела толком, как оно вышло. Только что Кася была прикована к стене — а в следующее мгновение она прыгнула на меня и с нечеловеческой силой опрокинула на пол. Я вцепилась ей в плечи и с воплем оттолкнула от себя. По Касиному лицу струился сок, пятнал ее платье и опадал на меня, шелестя точно дождь. Живица растекалась по моей коже и каплями оседала на защитном заклинании. Зубы Каси оскалились в рыке. Руки сомкнулись на моей шее, пылающие, раскаленные, словно горящие головни; белесые удушающие корешки уже расползались по мне. Дракон декламировал все быстрее, бегло проговаривал последние слова, стремясь завершить заклинание.

Я, задыхаясь, снова выкрикнула «Уложиштус!», вглядываясь в Чащу и в Касино лицо, искаженное яростью и мукой; пальцы ее сжимались все крепче. Она неотрывно глядела на меня сверху вниз. Свет «Призывания» разгорался, заполняя все углы, от него некуда было укрыться, мы смотрели друг на друга, и все тайные мелкие обиды, неприязнь и ревность обнажались и вскрывались перед нами, и на ее щеках слезы смешивались с живицей. Я тоже плакала, слезы лились у меня из глаз, пока она стискивала мне горло и взгляд мой заволакивало тьмой.

— Нешка, — сдавленно выговорила Кася — своим собственным голосом и, содрогаясь от напряжения, заставила пальцы разжаться один за другим и выпустила мою шею. Тьма расступилась; глядя ей в лицо, я видела, как отступает стыд. Кася смотрела на меня, и в глазах у нее читалась яростная отвага и любовь.

Я снова всхлипнула — один-единственный раз. Живица быстро высыхала, Касю поглощало пламя. Крохотные белесые корешки увяли и рассыпались золой. Еще одно очищение убьет ее: я знала, я это видела. А Кася улыбалась мне, потому что говорить уже не могла; она просто медленно кивнула. Чувствуя, как лицо мое некрасиво сморщивается в плаче, я произнесла:

— Уложиштус.

Я пожирала глазами Касино лицо, пытаясь хоть наглядеться напоследок, но из глаз ее на меня глядела Чаща: черная ярость, клубы дыма, пожар, корни, ушедшие слишком глубоко в землю — так, что не выкорчевать… Но Кася по-прежнему не позволяла рукам впиться мне в горло.

И тут… Чаща исчезла.

Кася рухнула на меня. Я заорала от радости и крепко обняла ее. Кася вцепилась в меня, сотрясаясь и рыдая. Ее лихорадило, все ее тело била дрожь, ее тут же стошнило на пол; я поддерживала ее, а она тихо плакала. Ее руки причиняли мне боль: они были слишком тверды, они обжигали жаром, она стиснула меня так, что у меня аж ребра затрещали под кожей. Но это была она. Дракон с глухим стуком захлопнул книгу. В комнате пылал ослепительный свет. Чаще негде было укрыться. Осталась Кася, и только Кася. Мы победили.

Дракон был странен и молчалив. Мы вдвоем медленно и устало втащили Касю по лестнице наверх. Она почти не приходила в себя: рывком выныривала из забытья, хватала пальцами воздух и снова теряла сознание. Ее обмякшее тело казалось неестественно тяжелым, как массивный дуб, как будто Чаща каким-то образом ее изменила и преобразила.

— Оно ушло?! — отчаянно вопрошала я. — Оно ушло?!

— Да, — коротко бросил Дракон, пока мы поднимали нашу ношу по длинной спиральной лестнице; даже несмотря на всю его недюжинную силу, каждый шаг давался с трудом, словно мы тащили на себе упавшее бревно, и оба мы выдохлись и изнемогли. — «Призывание» показало бы нам, будь это не так. — Больше Дракон не произнес ни слова, пока мы не донесли Касю до гостевых покоев. Он постоял у кровати, глядя на девушку сверху вниз и хмуря брови, а потом развернулся и вышел.

Я о нем почти не вспоминала: не до того было. Кася промаялась в лихорадке целый месяц. Порою она вскакивала спросонок во власти кошмаров — ей казалось, она все еще в Чаще, — и тогда она даже Дракона могла отшвырнуть через всю комнату. Нам приходилось привязывать ее к тяжелой кровати со стойками — сперва веревками, а потом и цепями. Я спала, свернувшись калачиком на коврике у изножья ее постели, вскидывалась подать ей воды всякий раз, как она вскрикивала, и пыталась заставить ее поесть хоть немного; поначалу ей ничего, кроме ломтика-другого самого простого хлеба, в горло не шло.

Мои дни и ночи набегали друг на друга и прерывались Касиными пробуждениями — сперва она просыпалась каждый час, десять минут уходило на то, чтобы ее успокоить, так что я сама глаз не смыкала и бродила по дому полусонная. Только спустя неделю я наконец-то уверилась, что Кася выживет, и, улучив минутку, написала записку Венсе — дать ей знать, что Кася на свободе и уже выздоравливает. «Она не проболтается?» — уточнил Дракон, когда я попросила его отослать письмо. Я была слишком измучена, чтобы выяснять, о чем он тревожится; я лишь развернула письмо, приписала еще одну строчку — «Никому пока не говори» — и вручила листок Дракону.

А выяснить надо было; и ему следовало бы настоятельнее призвать меня к осторожности. Но мы оба были измочалены точно старая ткань. Я не знала, над чем Дракон работает, но, ковыляя вниз в кухню за бульоном и снова наверх, я видела — в библиотеке допоздна горит свет, а на столе растут горы разрозненных листков, исчерченных схемами и формулами. Однажды днем я почуяла дым, пошла на запах и обнаружила, что Дракон так и уснул в лаборатории перед дистиллятором: жидкость в колбе уже вся выкипела, и донце почернело в пламени свечи. Я разбудила спящего, Он вскочил, опрокинул дистиллятор, и начался пожар — а ведь Дракону подобная неуклюжесть была совершенно несвойственна. Нам пришлось изрядно поползать на четвереньках, пока мы вдвоем тушили огонь, и его негнущиеся плечи топорщились как у кота: еще бы — такое оскорбление его достоинству!

Но вот, три недели спустя, Кася пробудилась, проспав целых четыре часа, повернулась ко мне и произнесла «Нешка»; измученная, обессиленная, она снова стала самой собою, и ее темно-карие глаза были теплы и ясны. Я обняла ладонями ее лицо, улыбаясь сквозь слезы, и она сумела-таки накрыть мои руки своими, усохшими точно кости, и улыбнуться в ответ.

С этого дня Кася быстро пошла на поправку. Странная новообретенная сила поначалу делала ее неуклюжей, даже когда больная наконец-то встала на ноги. Кася врезалась в мебель; а когда впервые попыталась сама спуститься в кухню, то упала и скатилась по ступенькам — я тогда была внизу, стряпала суп. Но когда я, стремительно развернувшись, кинулась от очага к ней с испуганным криком, я обнаружила ее у основания лестницы — она ничуть не пострадала, даже синяков не набила, и просто пыталась снова подняться на ноги.

Я повела Касю в большой зал и стала заново учить ее ходить, словно малого ребенка, стараясь по мере сил поддерживать, пока мы медленно брели по кругу, хотя она то и дело случайно сшибала меня. Дракон как раз спускался по лестнице: ему что-то понадобилось в подвале. Он постоял немного, наблюдая из-под арки за нашими неловкими передвижениями; лицо его оставалось суровым и непроницаемым. После того как я увела Касю обратно наверх и она со всей осторожностью забралась в постель и снова уснула, я сошла в библиотеку переговорить с Драконом.