Время расставания - Ревэй Тереза - Страница 59

Спрятав руки за спиной, мужчина сердито смотрел на стеклянные двери и спрашивал себя, осмелится ли он побеспокоить своего бывшего хозяина. Александру всегда казалось, что Андре Фонтеруа порядочный человек. Поговаривали, что он не один раз отказывался от того, чтобы стать временным администратором того или иного мехового Дома, принадлежащего евреям и «нуждающегося» в хозяине-арийце. Он приобрел лишь предприятие Гольдмана, но, зная о дружбе, связывающей Андре Фонтеруа и Макса Гольдмана, Александр не сомневался, что его бывший патрон просто искусно исполнял роль «свадебного генерала».

Перед дверью магазина остановилось велотакси. Из него выбралась долговязая дама, наряженная в платье, которое было ей к лицу; шляпка с перьями венчала платиновые кудри. Она устремилась к магазину. Александр последовал за этой особой. Тотчас же к нему подошла молодая продавщица.

— Чем я могу вам помочь, месье? — вежливо поинтересовалась она.

— Я хотел бы видеть мадемуазель Камиллу Фонтеруа.

— Конечно, месье. Как о вас доложить?

— Александр Манокис. Мы знакомы с мадемуазель Камиллой.

— Будьте так любезны, подождите минутку, месье.

Продолжая улыбаться, девушка удалилась.

Александр подумал, что сегодня ему везет. Почему он решил спросить именно Камиллу? Быть может, к этому его подтолкнуло смутное воспоминание о чересчур серьезном для своего возраста ребенке, о девочке-подростке, которая со знанием дела восхищалась его дизайнерскими творениями? Валентина казалась ему недоступной, Андре Фонтеруа он почти не знал, оставалась лишь юная Камилла.

Сначала Александр ее не узнал. Решительным шагом девушка подошла к нежданному гостю. На ней было темно-синее летнее платье с воротником и короткими рукавами, окаймленными пронзительно-белым пике. Она оказалась высокой, худенькой, но ее коса прилежной школьницы и округлые щеки еще напоминали о недавнем отрочестве. Не изменился и ее прямой, ясный взгляд. В нем по-прежнему светился пытливый ум и плескалось странное одиночество.

— Месье Манокис? Я счастлива вновь видеть вас. Как поживаете?

— Мадемуазель Камилла, — начал мужчина и запнулся. — Я сожалею, что мне пришлось вас побеспокоить.

— Ничего страшного. Но давайте поднимемся на второй этаж. Там спокойнее.

Девушка подхватила Александра под руку и повлекла его к лестнице.

В маленькой полупустой комнатке на втором этаже Камилла предложила гостю что-нибудь выпить. Он охотно согласился на стакан воды и уселся на стул, в то время как Камилла, отодвинув в сторону коробки, наполненные булавками, катушками ниток, кусками шелковой тесьмы, споротой со старых пальто, взгромоздилась на стол.

— Я полагаю, что мы с вами родственные души, — пошутила она, проследив за взглядом Александра. — Вы, наверное, тоже используете для работы все, что под руку подвернется, даже аксессуары времен наших бабушек.

— К несчастью, в наши дни всем приходится это делать. Я не хочу ходить вокруг да около, мадемуазель, — добавил мужчина, понижая голос. — Я намеревался обратиться с просьбой к вашей матери, но я не осмелился беспокоить ее.

— Моей матери нет в Париже. Она живет в Бургундии, в свободной зоне.

Александр с облегчением улыбнулся.

— Значит, я не ошибся, предполагая, что ваш загородный дом находится именно на той стороне. Дело в том… как бы вам объяснить? Одна из моих работниц хотела бы переправить своего младшего брата в свободную зону. Вся проблема заключается в том, что ему негде остановиться. Мой вопрос может показаться вам шокирующим, но не могла бы ваша мать…

Камилла скрестила руки на груди, нахмурила брови.

— Я надеюсь, что вам удастся осуществить задуманное, месье, — очень сухо произнесла девушка.

Александр вскочил, краска залила его лицо.

— Простите меня, мадемуазель. Я никоим образом не хотел вас огорчить. Если вы позволите, я уйду…

— Сядьте, — приказала Камилла.

Она встала, чтобы закрыть дверь, и осталась стоять, прислонившись к ней спиной, как бы собираясь с силами. У Александра возникло чувство, что он уже видел эту позу, пожалуй, именно так повела себя когда-то ее мать. И то же самое выражение лица, одновременно озабоченное и раздраженное, было у Валентины, когда он пришел к ней на авеню Мессии и женщина сообщила ему, своему любовнику, что между ними все кончено.

— Мы едва знакомы, месье. Что может стать подтверждением ваших добрых намерений?

«Ничего, — подумал Александр. — И даже то, что я безумно любил вашу мать, а также то, что я, скорее всего, являюсь отцом вашего брата Максанса…»

— Увы, ничего, мадемуазель. — Манокис бессильно развел руками. — Я могу быть доносчиком, одним из провокаторов гестапо. У меня нет никаких доказательств моей непричастности к гнусностям, творимых немцами. Самое лучшее, что я могу сделать, — это уйти.

Камилла продолжала стоять молча, склонив голову к плечу Затем она, как показалось Манокису, решила, что он заслуживает ее доверия.

— Я хотела бы встретиться с вашими подопечными.

— То есть… Они у меня, в мастерской… После утренних арестов парень боится идти домой.

— Ну что же, тогда я отправлюсь к вам. Уже очень давно я хотела посетить знаменитую мастерскую Манокиса, о которой рассказывалось в «Revue de la fourrure»[48].

Александр почувствовал себя польщенным.

— Когда вы хотите прийти?

— Ну… прямо сейчас, — заявила девушка, подхватывая шотландскую сумочку и белые матерчатые перчатки.

Несколько ошарашенный, Александр поспешил на улицу вслед за Камиллой. Они прошли мимо витрины, которую грек рассматривал до того, как вошел в здание.

— Решительно, не тот эффект… — пробормотала его спутница.

— Простите?

— Я про руки манекенов. Я подняла их в надежде, что это будет похоже на букву «V», то есть на знак победы, но кажется, что они просто сдаются, завидев направленное на них оружие.

Александр расхохотался.

Валентина терпеливо ждала, укрывшись за шторой окна в гостиной. Она слушала, как птицы щебечут в листве. Этим сентябрьским вечером ветер весело качал ветки деревьев, с которых стайками слетали листья. Тихий, мирный вечер. Лето не сдавалось, не отступало, оно притаилось среди желтых цветков ломоносов и сиреневых — безвременника. Чуть дальше, на фоне зеленой изгороди, пурпурными брызгами взрывались остролистые астры. Однако отныне садовник был занят в основном огородом. Посреди цветника проклюнулась сорная трава, газон нуждался в стрижке.

Услышав, как Максанс бежит по коридору второго этажа, Валентина вздрогнула. Когда она, чувствуя себя одинокой или потерянной, думала о своем сыне, всегда ощущала смутную тревогу. Скитаясь по дорогам страны в период массового бегства, глядя на поселения, подвергшиеся бомбардировке, мадам Фонтеруа испытывала приступы дурноты. Она постоянно задавалась вопросом, удастся ли ей спасти своего ребенка, защитить его, дотянуть до той поры, когда он станет взрослым и сможет сам позаботиться о себе. В тот день отрезок дороги, который ей оставалось пройти, казался Валентине бесконечным.

В свои десять лет Максанс все еще нуждался в ее ласках, обожал нежиться в ее объятиях, любил, когда его целуют, любил ощущать ее руку на своих волосах. Камилла никогда не выказывала подобной потребности в нежности. Девочка всегда смотрела на мать так, как будто оценивала, судила ее. Сын же, напротив, всячески давал понять, как ему необходима Валентина. В этом он походил на Андре, и порой молодая женщина спрашивала себя, была ли она достойна надежд ее мужа и ее ребенка. Ей казалось, что ее дочь, как это свойственно женщинам, более проницательна.

Когда Мишель Онбрэ явился к ней с визитом пару дней тому назад, они прошлись по саду. Мужчина без обиняков сообщил Валентине, что у него налажена связь с Парижем. Он спросил, не согласится ли она принять у себя в доме молодого польского еврея, у которого нет знакомых в свободной зоне. В ту минуту женщина подумала о Лизелотте и Генрихе Ган. До объявления войны она полагала, что в Англии они находятся в полной безопасности. Сейчас же, когда Валентина слушала по Би-би-си репортаж об очередной бомбардировке британской столицы, она скрещивала пальцы и молила Бога, чтобы с детьми ничего не случилось.