Время расставания - Ревэй Тереза - Страница 61

Кусая нижнюю губу, девушка схватила шкурки. Ну что ж, тогда она не будет стараться! Она нарочно отберет кроличий мех самого плохого качества. Таким образом, жилеты быстрее износятся и эти чертовы немцы подохнут от холода!

Она провела пальцами по ворсу, оценивая его толщину и плотность, затем с помощью кисти смочила первую шкурку и начала прикалывать ее к столу. Вскоре эта весьма монотонная работа поглотила ее целиком.

— Мадемуазель Камилла! — раздался голос от двери. — Вас просят к телефону.

— Ай! — воскликнула девушка, прищемив щипцами мизинец.

«Решительно, сегодня не мой день», — подумала Камилла, засунув в рот поврежденный палец, который раздувался на глазах.

Она спустилась по лестнице, громко стуча деревянными подошвами по ступеням. В кабинете на четвертом этаже девушка взяла трубку.

— Камилла Фонтеруа. Кто у аппарата?

— Это мадам Вуазен, консьержка мадам и месье Гольдман, — раздался в трубке голос запыхавшейся женщины. — Вы должны приехать, мадемуазель, я вас умоляю… Их всех только что забрала полиция, даже маленького Мориса. Полицейский отдал мне ключи от квартиры, чтобы я проверила, выключены ли газ и электричество… Вы только подумайте! Французские полицейские… Господи, какое горе! У мадам Гольдман было всего десять минут на то, чтобы собрать чемодан. Мой Бог, она всегда была такой скромной… Когда они уехали, я поднялась… Алло, мадемуазель, вы меня слышите?

Потрясенная Камилла не могла вымолвить ни слова. Невозможно было представить, что подобная трагедия произойдет с Максом и Юдифью.

— Да, мадам Вуазен, я вас слышу.

— Как я вам уже сказала, я поднялась к ним. И на кухне нашла маленького Самюэля, в ящике для щеток. Он плакал, потому-то я его и услышала. Это чудо, вы знаете… Я совершенно растеряна. Я с превеликим трудом уговорила малыша спуститься ко мне в привратницкую. Он спрятался за креслом и вот уже два часа не выходит оттуда. Пожалуйста, мадемуазель, приезжайте поскорее, я не знаю, что делать…

— Я уже выхожу, мадам Вуазен. Ничего не предпринимайте. Я сейчас буду!

В спешке снимая блузу, Камилла оторвала от нее пуговицу. Она бросила рабочую одежду на кресло и схватила сумку.

— Бог мой, Бог мой… — как литанию, повторяла шепотом девушка.

Она вновь спустилась на второй этаж, поспешно прошла коридор с красным ковром, постучала и, не дожидаясь ответа, вошла в кабинет отца.

Андре говорил по телефону. Он сурово посмотрел на дочь и взмахнул рукой, призывая ее к молчанию. Девушка подошла к столу, взяла бумагу и карандаш. «Они арестовали Макса и Юдифь. Консьержка нашла Самюэля. Я еду за ним».

Отец пытался вести разговор, очевидно, чрезвычайно важный, и одновременно прочесть то, что нацарапала дочь. Камилла увидела, как он побледнел. Андре сделал девушке знак поторопиться.

— Конечно, Herr Obersturmbannführer, — самым любезным тоном заверил собеседника Андре.

На этот раз Камилла, покидая кабинет, позаботилась о том, чтобы дверь хлопнула как можно громче.

Камилла чувствовала покалывание в правой руке, но Самюэль наконец заснул, и она боялась пошевелиться, опасаясь разбудить мальчика. Она слушала ровное дыхание пятилетнего ребенка, смотрела на его длинные черные ресницы, отбрасывающие тени на щечки. Его лоб все еще был горячим, а светлые пряди волос прилипли к влажной коже. Сначала Камилла попыталась заставить малыша съесть несколько ложек овощного пюре, но оставила это занятие, когда большая часть пюре оказалась на пижаме Самюэля.

Когда девушка обнаружила мальчика, укрывшегося за креслом госпожи Вуазен, ее поразили огромные темные глаза. Казалось, мальчик не узнал Камиллу.

«Самюэль, это я, Камилла, — прошептала она. — Ты помнишь меня, не правда ли? Я — друг твоих родителей. Помнишь, несколько месяцев тому назад вместе с твоей мамой мы гуляли в Тюильри? Ты должен вспомнить, — настаивала Камилла, глядя на испуганного ребенка, съежившегося, как раненое животное. — Это было в воскресенье. Стояла отличная погода. Я уговорила твою маму пойти прогуляться со мной. Я не хотела, чтобы она стыдилась звезды, которую носила на груди. Твой брат Морис пошел вместе с нами. В свои девять лет он уже получил «право» на свою собственную звезду. Твоя мама очень боялась, но так как никто не выказал враждебности, через некоторое время она обрела былую уверенность. А ты, мой родной, спросил, почему у тебя нет такой звезды. Ты был недоволен и принялся капризничать. И тогда твоя мама сказала, что ты получишь звезду на день рождения, на свое шестилетие. Если бы ты только знал, какой это страшный подарок!..»

Камилла опустилась на колени, взяла горячую ручку мальчика, продолжая тихо-тихо говорить. Минуты казались ей вечностью. Сидя за плюшевым креслом с кружевной салфеткой на изголовье, прижатая к буфету, девушка вдыхала запах капустного супа и пожилой женщины и чувствовала, как он царапает ей горло. Два кролика наблюдали за ее действиями из сетчатой загородки. Камилле казалось, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди. Она была убеждена, что с минуты на минуту жандармы вернутся, вспомнив, что не арестовали еще одного Гольдмана. Почему схватили Макса и Юдифь? Кто-то донес на них? Но кто? По какой причине? Как, каким чудом они сумели спрятать Самюэля?

Глядя на обезумевшего от ужаса мальчугана, чувствуя под пальцами сухую и горячую кожу его руки, в какой-то момент Камилла задалась вопросом, а правильное ли решение приняла Юдифь, спрятав малыша?

Наконец ребенок вынул палец изо рта. «Мама сказала, чтобы я не шумел и не шевелился. Когда она вернется?»

Камилла немного успокоилась: Самюэль узнал ее. Девушка улыбнулась. «Очень скоро. Ее увезли, чтобы проверить документы. Но пока твои родители не вернулись, я бы хотела, чтобы ты пошел со мной».

Самюэль, нахмурившись, покачал головой. «Я не могу. Мама запретила. И потом, если я уйду, родители не будут знать, где меня найти».

«Им расскажет об этом мадам Вуазен, не так ли, мадам?» Консьержка энергично закивала. «Вот видишь, тебе не стоит беспокоиться. Во всяком случае, твои родители — большие друзья моих. У меня дома даже есть их фотографии. Я покажу тебе. Ну что, теперь ты хочешь поехать со мной?»

Весь остаток дня Камилла провела, пытаясь развлечь Самюэля с помощью игрушек Максанса. Отец вернулся ближе к вечеру и сообщил, что Гольдманов увезли в Дранси. Он пообещал на следующий день попытаться узнать хоть что-нибудь об арестованных.

Видя, что ребенок крепко уснул, Камилла встала с кресла. Она положила мальчика на кровать Максанса и укутала его одеялом. Затем девушка погладила его по голове, приговаривая детскую считалку, которую помнила до сих пор.

Камилла ощутила чье-то присутствие за спиной. Отец казался измотанным. Печаль нарисовала новые морщины на его лице. Андре чувствовал себя виновным. Он должен был убедить Макса покинуть оккупированную зону. Какого черта его друг не уехал, пока еще не было поздно? Но на руках у Юдифи остался умирающий отец, и она отказывалась даже говорить об отъезде, уверенная в том, что с ними ничего не может случиться. А Макс разделял ее уверенность. Когда Андре поведал другу о своих тревогах, тот отчеканил, что Юдифь родилась во Франции, что ее родители переехали в эту страну из Австрии до рождения дочери и что он сам по рождению — француз.

Андре надеялся, что Макса не тронут, и отнюдь не как ветерана войны, но как высококвалифицированного профессионала. Но после того как предприятие Гольдмана оказалось в чужих руках, официально Макс больше не принадлежал к корпорации меховщиков. Андре испытывал отвратительное чувство: ему казалось, что он украл у друга последний шанс ускользнуть от неминуемой опасности. Фонтеруа твердил себе: все это бредни! Так или иначе, Макс был вынужден продать свою фирму. К тому же он не был скорняком — Гольдман за всю свою жизнь не сшил ни единой шубы, — и потому немцы не выдали бы ему столь необходимого Ausweis, который они выдавали рабочим, в чьих услугах нуждались. Правда, когда дело касалось выбора отменной пушнины, Максу не было равных. Порой чутье друга заставляло Андре вспоминать о старом, почти слепом меховщике из Лейпцига, который на ощупь мог определить цвет той или иной шкурки. Но, в любом случае, Андре никогда даже представить себе не мог, что немцы арестуют Юдифь и детей!