Счастливчик (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 60

В самом конце коридора, за поворотом, оказывается лестница, ведущая к потолку, на котором расположен люк с электронным замком.

— Код знаешь? — спрашиваю.

Такая модель мне знакома, взломать смогу, но потребуется время.

— Обижаешь, — гордо отзывается Гай. — Знаю, конечно. Его не меняли сто лет.

Это пока. Как бы Изабелла вообще не заварила люк, когда узнает, каким путем мы выбрались из здания.

Гай поднимается по лестнице, набирает код. Дергаю его за штанину, смотрит вниз.

— Слезай, — говорю, — я первый вылезу, разведаю обстановку.

Мальчик обиженно сопит, но не спорит, спускается, пропускает меня вперед. Вид разочарованный.

Берусь за лестницу и оборачиваюсь, подмигиваю.

— Не дрейфь, без тебя не уйду.

Лицо Гая озаряется улыбкой, а я поднимаюсь наверх.

Единственная электроника, которой оснащен люк, в замке. Сам он на крупных петлях, как и все двери здесь. Толкаю его одной рукой вверх, крышка открывается и с грохотом отваливается наружу — не ожидал, что она такая легкая, и толкнул слишком сильно.

— Черт.

Замираю в ожидании последствий, но никто по-прежнему не спешит нас останавливать. Похоже, местные привыкли, что в здании только "свои" и особо его не контролируют. С одной стороны, это здорово, с другой — как бы с моим появлением эта лавочка не прикрылась.

Завывающий снаружи ветер только еще раз доказывает верность мнения, что Гаю нечего делать на крыше. Но кем я буду, если оставлю его тут? Бедняге и так скучно среди взрослых, а Изабелла любого затерроризирует своим тотальным контролем.

Поднимаю повыше воротник куртки и выбираюсь наружу. Ветер тут же набрасывается на свою новую жертву, норовя сбросить вниз. Я знал, что крыша покатая, но чтобы настолько…

Крыша покрыта все тем же серым пластиком, при воспоминании о котором меня будет подташнивать еще лет десять. Он скользкий. Пожалуй, Гай здорово придумал с пряжкой и ремнем.

— Ну что? — кричит, высовываясь наружу и перекрикивая ветер.

— Все хорошо.

Держусь одной рукой за крышку люка, второй вытаскиваю ремень из брюк. Ветер треплет волосы, хорошо хоть у куртки ткань плотная.

По краю крыши идет водосток. А что? Выглядит крепко. Спускаю Гая, вцепившегося в ремень, до того момента, пока он не упирается ногами в трубу.

— Стоишь? — ору. — Крепко? Держись и потопай.

Покрепче вцепляюсь в люк, чтобы в случае чего удержать мальчишку. Гай проверяет, притопывает — водосток на месте, не гнется, не отваливается.

Отцепляюсь, закрываю люк, сползаю к брату, прокатившись задницей по пластику.

— Порядок? — заглядываю в лицо.

Его отросшие волосы ходят на ветру ходуном, глаза лихорадочно блестят, не пойму, от страха или от восторга.

— Ага, — кричит.

Добираемся до угла строения, откуда водосток уходит вниз.

— Сможешь спуститься?

Теперь в глазах мальчика шок и недоверие.

— Мы вниз? А куда?

— Это сюрприз, — не хочу пока говорить, чтобы не начал сомневаться на краю крыши. — Так ты со мной? — быстро кивает, глаза горят в предвкушении. — Спуститься сможешь?

— Да без проблем.

Бравада или нет, мне некогда выяснять. Сказал — делай. Под нами высота от силы метров пять, не так чтобы смертельно опасно, если не падать кулем, закрыв глаза и головой вниз.

Как могу, контролирую мальчишку, готовый поддержать, если соберется падать, но он вполне уверенно хватается за водосточную трубу. Думаю, без ветра все вообще было бы шикарно.

Смотрю на Гая сверху. Он уже на земле, трет ободранную ладонь второй рукой, потом задирает голову и смотрит на меня. Под стеной здания ветра почти нет.

Пять метров меня не пугают, засовываю сложенный в несколько раз и теперь ненужный ремень в карман куртки, затем прыгаю вниз, ухожу в перекат, а потом быстро встаю на ноги.

Помнится, как раз после того, как я сломал ногу при падении с крыши, сержант Ригз и принялся учить меня правильно прыгать и падать.

— Ух ты, — подбежавший Гай смотрит на меня как на ожившее божество.

Черт, да я гений воспитания. Распрыгался… А то я не знаю, что ему потом захочется повторить.

— Не вздумай, — предупреждаю, вдевая ремень обратно в шлевки брюк.

— Чего не вздумать? — Гай решает прикинуться идиотом. Не ведусь.

— Ты понял, — отвечаю серьезно. — Без меня с крыш не прыгать.

— А с тобой? — в глазах надежда брошенного щенка.

У-у-у, говорили же мне сначала думать, а потом делать.

— Только со мной, — сдаюсь. — Обещаешь?

Гай интенсивно кивает.

— Пошли, — подгоняю, — пока нас не завернули.

— Может, угоним флайер? — с энтузиазмом предлагает мальчик.

Ну, все, я пробудил спящий вулкан. Спасайся, кто может.

— А пока мы будем его угонять, нас поймают и вызовут Изабеллу, — усмехаюсь.

Гай мгновенно сникает.

— Да я что? Пешком так пешком.

— Дойдем, — утешаю. — Мы же никуда не торопимся.

— Ладно, — с готовностью соглашается мальчик и спешит вперед.

Для него это — небывалое приключение, а куда идти, уже не имеет принципиального значения.

— Ну как… — рассказывает Гай о своем отце. — Я вроде бы его помню, а вроде и нет. Многое "помню" с маминых слов, во что играли, что делали. Голос его запомнил, как говорил: "Сын, а, сын, иди-ка сюда". И руки почему-то помню. У него пальцы были много раз переломанные, поэтому кривые. А лицо вспомнить сам не могу, только по фото.

Идем рядом, ежась от ветра, на открытом пространстве он свирепствует ничуть не меньше, чем на крыше. Втягиваю голову в плечи, пытаясь спрятаться за воротник, который гораздо ниже, чем хотелось бы. Гаю повезло больше — у него куртка с капюшоном, он натянул его по самый нос и идет, глядя под ноги, руки в карманах.

— А ты? — спрашивает. — Сколько тебе было, когда умер твой отец?

— Тоже пять.

— Вот это совпадение, — поражается мальчик, на его губах появляется улыбка — его радует тот факт, что у нас так много общего.

Он задирает голову, и ветер срывает с нее капюшон. Протягиваю руку и возвращаю его на место — простынет еще из-за нашей вылазки. Изабелла тогда меня заживо сожрет и в данном случае будет права.

Но Гай снова высовывается из-под капюшона, только на этот раз держит его обеими руками, оглядывается вокруг.

— Мы, что, идем в шахту? — вскидывает на меня изумленные глаза. — Мама же категорически запретила.

— Не-а, — утешаю. — Мы не туда, мы в барак к рабочим.

На лице Гая отражается работа мысли. Потом он морщит нос.

— А чего там интересного? Ладно в шахте, там же под землей, а тут что?

— У меня там друзья.

— Друзья? — ахает, и мне снова приходится натягивать ему на голову улетевший капюшон.

Не нравится мне это удивление. Что там Изабелла ему наплела?

— Ну да, — говорю. — А что тебя так удивляет?

— Ну-у, — протягивает, — рабочие, они же все преступники.

Врастаю в глину как вкопанный. Гай тоже останавливается, недоуменно поворачивается ко мне.

— Это ты с чего взял?.. Тьфу ты, черт, — ветер бросает в лицо облако пыли, мелкие камешки и какие-то ветки, приходится отплевываться.

— Как — с каких? — не понимает Гай, мы словно говорим на разных языках. — На рудниках работают преступники, чтобы искупить свою вину перед обществом.

Хочется зло выругаться. Сдерживаюсь, только уточняю:

— Это тебе мама сказала?

Гай растерянно кивает, отчего выпускает из одной руки капюшон и торопливо ловит его.

— Это все знают, — отвечает.

Отличная версия для ребенка. Теперь понятно, почему он был так удивлен, когда в первый день я использовал слово "рабы".

— Ладно, пошли, — срываюсь с места и тяну мальчишку за собой.

Мне нужно придумать план побега, вытащить своих друзей, а потом навсегда смотаться отсюда. Кто я такой, чтобы подвергать сомнению слова матери в глазах ребенка?

— Погоди, — вырывается. — Объясни. Это неправда?