Женька и миллион забот (СИ) - Ворошилова Лариса Александровна - Страница 70

Женька невольно потерла лоб, Анна Михайловна только покачала головой, как видно, конец света ее совсем не радовал. Дедок в рыжей кепке приглушенно хохотнул, хлопнув ладонями по полусогнутым коленям. Дима же явно получал удовольствие от происходящего. У него и вид был такой, будто он в цирк пришел на клоунов смотреть.

— А ты, писака, не скалься! Не скалься! — тут же обрушилась на него вредная старуха. — Лыбиться-то нечему! Оно, конечно, сразу-то не случится, это тебе не цунами какое… да тока такими-то темпами, так лет через пятьдесят грянет беда, и уж тогда всемирный потоп лужицей вам всем покажется. Никакой Ной не поможет. Тебя, может, тогда и на свете-то не будет… — старуха закатила глаза, что-то прикидывая в уме, потом потрясла седой головой, — да не… должон еще быть живой… да тока тебе не о себе, а об сыне своем думать надобно. Писака.

У писаки вытянулось лицо.

— О каком сыне? — озадаченно поинтересовался Дима. — У меня, вроде, нет…

— Нет, так будет, — уверенно заявила бабка.

Дима скорчил недоверчивую мину. Женька прыснула в ладошку.

— А ты не хихикай, ведьма! Энто и тебя касается.

— Меня? А меня-то с какого боку?

Бабка почему-то стрельнула взглядом в сторону пушистой башки, что так и торчала между досками забора. Дальше ангел заходить не решался. Заклятье действовало безотказно.

— А ты догадайся с трех разов, образованная! — с едким сарказмом в голосе предложила знахарка, хитро прищуриваясь.

Женька похлопала глазами, перевела взгляд на смущенного Диму… Ну знаете! Это уже чересчур! Мало того, что этот падла-диверсант ментальный ее сватает самым наглым образом, так теперь еще и бабка! Да сколько же можно?

Художница уже было рот открыла, но старуха ее осадила:

— И неча пасть разевать! — проворчала знахарка. — А ты, Захар, ступай к себе, у нас тут сурьезный разговор предстоит. Не твоего это ума дело.

Дедок послушно поправил рыжую кепку и засеменил прочь, старательно обходя висящее в воздухе темное марево. Как видно Агафью в деревне уважали и слушались.

— Все, кончай базар. Идем чаевничать. Небось уж и самовар остыл, — скомандовала старуха.

— А как же я? — прогундосил ангел, напоминая о своем существовании. Он изо всех сил тянул шею, однако дальше положенного продвинуться не мог, как ни старался.

— Да уж ладно, так и быть, ступай в дом, но коли чего натворишь… — старуха погрозила пальцем, — вот уж я тебя тогда! — однако особой суровости в ее угрозе не слышалось. То ли отходчивая бабка попалась, то ли шкодливый Кирюшка все же был ей по сердцу.

Ангел светлым облачком просвистел мимо, с такой скоростью прошмыгнув в избу, будто за ним гнались все кляксы в округе. Если вы думаете, будто Кирюшка осознал, принял к сведению и исправился, то глубоко ошибаетесь. Кирюшка не был бы Кирюшкой, если бы и на сей раз не отчебучил номер похуже прежнего.

Стоило только всем рассесться по своим местам, только знахарка вскипятила самовар (приложив ладони к его круглым, пылающим медью, бокам), только Дима отпил пару глотков душистого чаю, а Женька пошире открыла рот, стремясь запихнуть побольше кусочек хлеба с медом как…

…на чердаке громыхнуло, все тут же вскинули головы, уставившись в потолок и благоразумно вжав головы в плечи, хотя, конечно, случись крыше обвалиться, эта мера вряд ли бы оказалась эффективной.

Женька с перепугу утопила чайную ложечку в банке с липовым медом, Анна Михайловна едва не поперхнулась ромашковым чаем, а Дмитрий… Дмитрий только широко улыбнулся. Хотя забавляться было не с чего. Гул пошел по всей избе, стены сначала мелко затряслись, а потом и вовсе бревна заходили ходуном. Полетела с гвоздей и вешалок нехитрая старушечья одежонка, забрякала посуда. Полки так и пустились в пляс. Стекла задребезжали, угрожая покончить жизнь самоубийством, и даже короткие ситцевые занавесочки — веселые такие, в яркий мелкий цветочек — задергались с таким остервенением, будто в дьявольской пляске зашлись.

— Ах ты ж… — первой пришла в себя хозяйка дома.

Ее точно ветром сдуло с лавки, в руках тут же появилась уже знакомая метла. Дом гулял, ходил ходуном, все трещало, скрипело и грозило обрушиться на несчастные головы незадачливых путешественников.

— Ну, я тебя сейчас! — послышался голос старухи откуда-то уже с чердака. Дом перестал трястись, зато над головами развернулась настоящая баталия с киданием тяжелых предметов и перестановкой мебели. Потолок затрясся, на головы и в глаза посыпалась штукатурка и пыль. Вся троица тут же принялась отряхиваться и отплевываться.

Шлеп! Комок чего-то совершенно бесформенного плюхнулся на столешницу, расколов сахарницу с рафинадом, банка с медом и утопленной в нем ложкой пустилась было в свободный полет через маленькую кухоньку, но далеко улететь ей не дал Дима, проявив чудеса сноровки.

— А ну лови эту падлу! — орала откуда-то сверху разгневанная старушенция, колотя ручкой метлы в пол… в смысле, в потолок… — Этот гад опять мне домового споил!

У «падлы» тут же прорезались задние лапы, голова и прочие принадлежности. Падла разинула рот пошире и завопила истошно, на всю избу, точно сирена:

Идём, блудём мы с Пяточком.

Куда? Большой секрет!

А как придём и наблудём,

Так всем — большой привет!

Кирьян замаршировала по столу, лихо отпинывая все, что попадалось на пути, а попадалось много чего: чашки с недопитым чаем, заварник, блюдечки… все это разлеталось в разные стороны, просвистывая над головами успевших благоразумно пригнуться присутствующих.

— Да он опять пьян! — открыл Америку Дмитрий.

— Еще бы не пьян! — закричала старушка, торопливо спускаясь по лестнице. — Он же, охальник эдакий, мне опять всю мяту испоганил… ить она ж теперь из-за него, паразита энергетического никакого действия иметь не будет…

Дима схватил Кирюшку поперек туловища и сунул его себе в нагрудный карман куртки. Поганец пару секунд дергался и вырывался, потом обмяк и угомонился.

Женька вылезла из-под стола, который послужил ей отличным укрытием, когда потолок начал ходить ходуном, Анна Михайловна, сохраняя дзен-буддистское спокойствие, принялась наводить порядок в кухне.

Пока все вещи водрузили на надлежащие места, пока осколки перебитой посуды выбросили, мусор подмели, утопленную ложку героически спасли от утопления… пока вновь заварили чай… прошло не меньше получаса, и все это время Кирюшка смирно сидел в Димином кармане, не смея нос высунуть наружу.

И когда уже все вновь уселись за стол, круглая пушистая мордашка, сконфуженная и полная истого раскаяния, появилась из нагрудного Диминого кармана:

— Я, это… того… прощения прошу, — виновато выдавил ангел, бросая на Женьку вопросительные взгляды.

— Вот ить шкода! — сокрушенно покачала головой знахарка. — Ну, какая хозяйка, такой и ангел, чего уж тут-то… — и она в совершенном бессилии развела руками.

Женька в третий раз за день едва не поперхнулась чаем.

Виалетта-Людмила сидела на своей роскошной постели, зареванная, беспрерывно шмыгая носом и даром переводя одноразовые носовые платки, которых по комнате было разбросано целая тонна.

— Жжет! Жжет! — вопила она, капризно дергая ногами всякий раз, когда горничная Екатерина пыталась прижечь ей йодом разодранную коленку. — Сволочь! Ты что, специально мне делаешь больно?

— Да ведь прижечь надо! Заражение может пойти! — сердито кричала в ответ Екатерина. В доме горничных было целых три, две из них Виалетту боялись, как черт ладана, а вот Екатерина, ха! она за свою жизнь и не такого видала. С этой капризной, своевольной дурой она не слишком церемонилась. Была бы ее воля, она бы эту стерву отсюда в два счета выставила. Эх, жаль, Константин Николаевич на таких вот телок падок. Сюда бы приличную хозяйку.