Отражение: Разбитое зеркало (СИ) - "Pale Fire" - Страница 40

Лежа в кровати, Барнс очень надеялся, что Франсуа не сорвали с занятий, по-хорошему, лучше, чтобы ему вообще ничего не сказали, но это было просто невозможно, поэтому он скинул ему сообщение, что пинает хуи в лазарете.

Франсуа ворвался в палату, как только Чарли разрешила. Он был в ярости и бледен от страха, только на скулах пламенели два красных пятна.

— Баки! — он навис над Барнсом. — Молчи, тебе нельзя говорить! Я Натана урою! Вот выздоровеет — и урою нахуй!

— Кто тебе сказал, что нельзя? Мне не говорили, — усмехнулся Барнс, скривился и стер с губ выступившую было кровь. — Черт, уже должно было перестать.

— Молчи! — велел ему Франсуа. — Кивай или мотай головой. Разбирательство будет?

Молчать Барнс категорически не хотел, а уж кивать и мотать головой тем более. Он вытащил телефон и вывел голографический экран, на котором высветились буквы.

«Успокойся. Со мной все нормально. Чего ты, малыш?»

И Барнс сопроводил свое сообщение нежной улыбкой, погладив Франсуа по руке.

— Да вижу я, как с тобой нормально! — возмутился Франсуа. — Лежишь и кровью булькаешь!

«Я не булькаю. Пройдет к вечеру, легкое затянется. Совсем заживет через неделю, даже шрама не будет», — пообещал Барнс, облизал карминные от крови губы, хотел поцеловать, но не стал. — «Какое ты хочешь разбирательство? Он никого не убил, он идиот. Я его в карцер посажу, будет у меня ночами этот ебаный пистолет разбирать и собирать. Это мой проеб, малыш».

— Мы им всем твердим, что нельзя наставлять боевое оружие на человека, а он! — Франсуа оскалился. — Шею сверну придурку.

«Я ему обе руки вывернул. Хорошо, если не сломал. Обними меня» — Барнс жалобно посмотрел на Франсуа. — «Меня домой не пускают».

— И не отпустят в ближайшие дни, — Франсуа обнял Баки и погладил по голове. — Ничего ты ему не сломал. Вывихнул только, за два дня заживет.

«Позови Чарли», — потребовал Барнс, носом потеревшись о Франсуа.

Он запретил ему говорить, поцеловать из-за крови тоже было нельзя. Теперь еще его не собирались отпустить домой к любимому мужику и кошкам. Это было выше его сил.

Франсуа нажал кнопку вызова врача.

— Она тебя тоже не выпустит, — сказал он. — Лежи. Я схожу покормлю кошек, выпущу их и приду. Пусть ночью шороху наведут.

Барнс понимал, что дышал он поверхностно и, похоже, пневмоторакс у него развился, только односторонний. Да и во рту еще была кровь. Но он считал, что все это досужие мелочи, не стоящие внимания, потому что он-то помнил, как зашивал себе в бытность свою Солдатом. Но ведь не докажешь же никому и ничего.

«Я хочу домой!» — Барнс понимал, что нытьем в текстовом варианте это не выглядит, поэтому отыскал подходящий смайлик и добавил его раз десять.

— Баки, милый, ну куда тебе домой? — Франсуа снова погладил его по голове. — Лежи тут и выздоравливай, чтобы если что, Чарли сразу пришла на помощь. А то из дома пока я докричусь, пока она дойдет, пока тебя в операционную доставят… Не нервничай, я буду с тобой.

«Да не буду я тут валяться! — возмутился Барнс. — Вы совсем с ума посходили, что ли?»

В этот момент вошла Чарни, и он не выдержал.

— Чарли, блядь, — закашлялся, стер кровь с губ, — вы ошалели все, что ли? Отпусти меня домой, или я сам уйду.

— Джеймс, есть определенные правила, нормативы, по которым я не имею права отпустить тебя домой, — спокойно ответила Чарли, но Барнс точно знал, что она, если и не врет, то точно издевается, и нормативы эти писаны, чтобы дольше не держать, а не заставлять их вылеживать. — Тебе еще курс антибиотиков надо проколоть. И если откроешь пасть и скажешь еще хоть слово, я тебя отсюда и завтра не отпущу.

Барнс открыл рот, закрыл, но препираться не стал, а просто молча отвернулся, написав напоследок.

«Нахуй ваши антибливотики. Хочу свою кошку!»

А что делать с Натаном, действительно надо было подумать, потому что случай был не рядовой. Ему, конечно, можно было и уголовку пришить, что-то там про незапланированное нанесение тяжких телесных повреждений, или как-то так, и радостно сломать парню всю жизнь. Можно было просто выгнать взашей, но это тоже не было выходом. Но Натан виноват, как ни крути.

Если бы на месте Барнса был кто угодно другой, Чарли бы спасла, вот только это были бы два-три месяца вместе с восстановлением. Поэтому нарядами вне очереди тут не отделаешься. Да и в карцере если только сгноить.

У Барнса еще не было таких залетов, поэтому что делать, он категорически не представлял. Но у него была отмазка, что он болеет, и было время подумать.

Когда пришла Чарли, Франсуа, поцеловав Баки, ушел, но через полчаса вернулся.

— С кошками все в порядке, — сказал он. — Сытые, весь день гуляли. Ловили листики.

Кровить перестало совсем, под повязками швы были чистые и сухие, в чем Чарли самолично убедилась на всякий случай, а вот от антибиотиков Барнс наотрез отказался, пригрозив Чарли увольнением, та сделал вид, что испугалась, но колоть не стала.

Присутствие Франсуа радовало, давало надежду на то, что его отпустят из этой чертовой палаты домой. У него даже ничего не болело.

— Я хочу домой, — еще раз, теперь уже вслух, озвучил свое желание Барнс. — Я не болен, не ранен, не увечный, могу ходить, говорить, даже думать и принимать решения, отличные от идиотских. Поэтому Натана в карцер, пока я не решу иначе.

— Натана нельзя в карцер, пока он в медчасти, — возразил Франсуа. — Почему ты отказался от антибиотиков? При огнестрельных ранениях они обязательны. Тебе воспаление нужно?

— Мой организм переработает антибиотики раньше, чем он подействует, — объяснил Барнс. — Не будет у меня никакого воспаления, успокойся. И я не люблю уколы.

— Тогда трансдермальные пластыри, — сказал Франсуа. — У Чарли протокол лечения. Не напрягай ее. Вреда тебе не будет, а ей спокойнее. Не рассказывать же Чарли про Зимнего Солдата.

— Я имею права отказаться от лечения. Любого, — напомнил Барнс. — Давай не будем, может, она меня завтра отпустит. Останешься со мной? Чтобы я тут не умер от скуки.

— Останусь, — Франсуа поцеловал его в обросшую к вечеру щеку. — Но ты поспи.

— Малыш, я не хочу спать, — Барнс затащил Франсуа к себе на кровать и обнял, прижимая к себе.

В груди было немного некомфортно, но и только. У Барнса уже были подобные ранения, их тогда заклеивали чуть ли не изолентой, и он бежал дальше выполнять приказы. Но, похоже, объяснить это Франсуа будет невозможно, а Чарли так и вообще не нужно.

— Я правильно понимаю, что паломничества ко мне не было, потому что Чарли всех завернула? — спросил он, поцеловав Франсуа в уголок губ.

— Ну да, — кивнул Франсуа. — Серьезное ранение, едва ли не реанимационный блок. Для меня сделали исключение.

— Я хочу тебя, а не лежать на больничной койке, — пожаловался Барнс.

Он не лежал в больнице больше ста лет, успел забыть, как это. Да и до этого хорошо запомнилась только та, где ему пришивали новую живую руку. Но у Барнса было больше печального опыта, и он хотел поскорее свалить. Сказать по правде, ему было страшно. Это был иррациональный страх, но такие страхи мучают сильнее всего. Он боялся, что откроет глаза и увидит безликих техников в белых халатах, металлическую руку со звездой на плече, а вся его жизнь окажется просто интересным захватывающим сном.

— Я не люблю больницы, — уже тихо, уткнувшись лбом в плечо, сказал Барнс. — Мне не по себе.

Не мог он признаться Франсуа, что ему страшно, не мог и все.

— Я с тобой, — поцеловал его Франсуа. — И буду с тобой всю ночь. Все в порядке.

— Кошечки будут скучать, — сказал Барнс. — А Чарли что-то рассказать придется, потому что швы можно будет снять уже завтра.

— Ты чего? — удивился Франсуа. — Не надо их снимать, они сами рассасываются со временем. А кошечки переживут. Я бы их на улице оставил на ночь, а то они дом разгромят, но там дождь.

— Нет, в дождь нельзя, — согласился Барнс. — Слушай, радость моя, там хоть и дождь, но притащи мне штаны с футболкой. Потому что это, — Барнс указал на больничную рубаху, которая так и осталась лежать на кресле, — я не надену.