Там, где нет тебя (СИ) - Снежная Александра - Страница 68

Двое мужчин, готовящихся к бою в разных углах ринга вдруг показались Ане вовсе не людьми, а опасными хищниками, условно запертыми в тесном пространстве, нетерпеливо ожидающими мгновения, когда суетящиеся вокруг них люди наконец исчезнут, и никто не будет им мешать вцепиться в глотки друг друга.

Это был другой мир, совершенно чуждый и непонятный Ане — мир первобытных инстинктов, мужественных и уверенных в себе мужчин, бросающих вызов друг другу за право считаться сильнейшим.

Здесь были свои правила, свой кодекс, и свой язык жестов, взглядов и тел: мощных, рельефных, сотканных из сплошных мышц и сухожилий.

Суета вокруг Вольского и Джерингса внезапно закончилась. Боксеры двинулись к рефери, стоявшему в центре ринга и тот, взяв их за руки, принялся что-то рассказывать, кивая головой то одному, то другому. Насколько Аня могла судить, это тоже был какой-то общепринятый в боксе ритуал, только чего она не могла понять — почему мужчины смотрят не на рефери, а друг на друга, причем с выражением на лицах, явно обещающим если не убить, то точно что-нибудь оторвать.

Спортсмены быстро разошлись по своим углам, и когда Майкл Баффер произнес свою коронную фразу: «Let’s get ready to the rumble…»* (*Давайте приготовимся к драке…), публика словно сошла с ума, заглушая своими воплями звонкий сигнал гонга. Все внимание зрителей теперь было приковано к высоким фигурам боксеров, резко и пружиняще двигающимся в центре ринга. Несколько секунд Аня даже с интересом наблюдала за мужчинами, ровно до того момента пока они не начали осыпать друг друга серией коротких и жестких ударов.

Ладони вспотели, в горле пересохло, в голове глухими толчками стала бешено пульсировать кровь и сердце Ани, сжимаясь в конвульсии, истерично забилось, когда кулак Джерингса попал в перчатки Влада, которыми он успел закрыть лицо.

Аня с ужасом вжалась в спинку сиденья, словно это не Вольский, а она сама пыталась уклониться от безжалостных рук темнокожего боксера. Влад резко переместил корпус вправо, выбросив вперед молниеносный джеб, и зал зашелся в радостном вопле, потому что удар Вольского достиг своей цели. Мужчины, сидевшие рядом с Аней вскочили с мест, азартно выкрикивая на английском — «Вольский, давай»!

Джерингс ринулся вперед, пытаясь отыграться и поймать соперника на атаке, но, вместо этого пропустил еще один жесткий удар в лицо, после чего вынужден был уйти в глухую оборону, поскольку Вольский теперь напористо колошматил его, как боксерскую грушу, неуклонно тесня к канатам.

Раздался оглушительный сигнал гонга и когда боксеры стали расходиться по углам, Аня, бессильно выдохнув, растеклась по стулу, словно оттаявшее желе. Ей казалось, что у неё трясутся все поджилки. В голове четко сформировалась мысль, что это первый и последний раз в жизни она смотрит мордобой с участием Влада. Назвать то, что она видела спортом, язык у неё почему-то не поворачивался. Как её вообще угораздило ввязаться в такую авантюру? Это физически невозможно — хладнокровно сидеть и смотреть на то, как избивают любимого и дорогого тебе человека. И зачем вообще нужны такие нелепые соревнования?

Панические мысли Ани были прерваны очередным сигналом гонга, и она затравлено уставилась на резво вскочивших с мест Вольского и Джерингса. Наивная, с чего она решила, что все закончилось? Сколько вообще может длиться это безобразие?

— Простите, — Аня осторожно тронула за руку сидевшего рядом мужчину, внимательно следившего за боем. — А долго они так еще будут бить друг друга?..

Мужчина удивленно скосился на Аню, оцарапав раздраженным взглядом.

— Они боксируют, а не бьются!

— Извините, я в этом не разбираюсь, — смутилась Аня. — Я впервые вижу соревнования по боксу.

Мужчина не сводя глаз с происходящего на ринге, снисходительно хмыкнул и снизошел до объяснений:

— Поединок длится двенадцать раундов по три минуты каждый, с перерывом между ними по шестьдесят секунд. Это в том случае если кто-то из противников не одержит победу нокаутом.

У Ани похолодело внутри: этот ужас, оказывается, может продолжаться почти час!? Да она умрет здесь от страха раньше, чем дождется окончания боя! Рука машинально нащупала цепочку с крестиком на груди, цепляясь за него, как за островок спасения, и Аня, быстро смежила веки, повторяя про себя слова первой пришедшей на ум молитвы.

Крики зрителей со всех сторон усилились и, спустя мгновение, стали практически невыносимыми. Казалось, они заползают под кожу, впиваясь иглами страха в напряженное до предела тело Ани. Она зажмурилась еще сильней, непрестанно повторяя про себя:

…Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Эти неимоверные усилия — продержаться до спасительного удара гонга три бесконечно-долгие минуты, наполненные чудовищными звуками глухих ударов, всеобщего азарта и ликования болельщиков, превратились для Ани в жестокую пытку. Сколько уже прошло раундов? Три? Четыре? Пять? Она потеряла им счет, потому что боялась смотреть на ринг во время боя. Просто не могла себя заставить. Прижимала к груди крестик и отчаянно молилась.

Спина взмокла, руки дрожали, а пульс бухал где-то в горле, словно отбойный молоток. Открывая глаза, она первым делом находила взглядом Вольского, и только когда убеждалась, что он цел, делала глубокий вдох.

Взбудораженная публика возбужденно шумела, что-то разгоряченно обсуждала в перерывах, а Ане почему-то казалось, что её вдруг выбросило из нормального, цивилизованного времени в какую-то дикую древность, когда жаждущая хлеба и зрелищ толпа развлекалась видом кровавой бойни на арене, так, словно пришла посмотреть красочный и захватывающий кинофильм.

От очередного сигнала, зовущего спортсменов к продолжению поединка, Аня конвульсивно вздрогнула, как от удара. Она чувствовала себя разбитой и измочаленной, будто та самая пресловутая боксерская груша. Безотчетно хотелось бежать без оглядки, подальше от шума, яркого света, и выворачивающей её наизнанку тревоги за Вольского.

В центре ринга внезапно началось стремительное движение, люди резко повыскакивали с мест, азартно перекрикивая друг друга, и Аня, сжавшись, словно пружина, закрыла глаза, чувствуя, что сейчас упадет в обморок от нервного перенапряжения.

…Господи, пожалуйста…Пожалуйста…

Она не знала о чем просила бога, просто отчаянно сжимала в ладони крестик и всем сердцем хотела, чтобы с Владом ничего не случилось.

Толпа вокруг беснуется и кричит, скандируя его имя, и так страшно… Господи, как же страшно…

Всеобщий непрекращающийся вопль становится просто оглушающим, и Аня, не осознавая, что происходит, открывает глаза…

Серце перестает биться, когда взгляд вылавливает распластавшуюся по настилу ринга фигуру мужчины, а затем заходится в бешеной агонии, после снизошедшего понимания, что это не Влад.

Вольский спокоен и невозмутим. С ленивой грацией хищника он двигается вдоль канатов, пока рефери, наклонившись над Джерингсом, громко считает десяти и Аня, совершенно не знающая правил бокса, каким-то наитием начинает чувствовать, что для Влада этот счет уже пустая формальность. Он знает, что он победил. Это так ясно и безошибочно читается на его лице, теперь вновь таком узнаваемо-любимом, с едва заметной улыбкой в углах губ и довольным блеском в глазах.

Так не к месту хочется расплакаться. Непонятно почему. То ли от отпустившего тело страха, и пришедшей ему на смену свинцовой усталости, словно это не Вольский, а она шесть раундов боксировала стокилограммового противника, то ли от тихой радости за то, что невозможный мужчина с глазами цвета грозового неба жив, здоров и, кажется, счастлив…

Нет, определенно счастлив, потому что рефери поднимает вверх руку Вольского, и зал аплодирует стоя, приветствуя победителя.

На ринг начинают выходить какие-то люди, обнимая и поздравляя Влада и в тесном квадрате теперь совершенно негде развернуться, но Вольский словно ледокол прокладывает себе путь к углу ограждения и, выпрыгнув на канаты, благодарит пришедших поболеть за него фанатов.