Незыблемые выси (ЛП) - Томас Шерри - Страница 30

— Я бы сам на этом настоял, — вклинился Кашкари.

— Сообщение было от миссис Хэнкок.

Общий вздох эхом отразился от каменных стен комнаты.

— По словам мисс Сибурн, — продолжил Далберт, — где-то неделю назад, в ночь исчезновения студента по имени Уэст, Оракул Тихих вод сказал миссис Хэнкок что-то вроде «И да, ты видела ее прежде».

— Я помню этот момент, — сказал Тит. — Миссис Хэнкок решила, что Оракул говорит о Горниле, которое она много раз видела в моей комнате, пока я не забрал книгу оттуда.

— Как оказалось, Оракул и правда имел в виду Горнило, но только другой экземпляр. Миссис Хэнкок вспомнила, что видела его в библиотеке в Роялисе.

Роялис представлял собой роскошный дворцовый комплекс в Люсидиасе, столице Атлантиды.

На этот раз Тит не усидел.

— Защити меня Фортуна. Дедушка рассказывал, что четвертый экземпляр Горнила давно утерян. Видимо, это не так.

Должно быть, принц Гай отправил копию в качестве подарка Лиходею. Вот значит, как он умудрился заслать уникального шпиона, который смог хорошенько рассмотреть кольца защиты вокруг дворца главнокомандующего.

Итак, все это время утерянный экземпляр Горнила пылился на полке в библиотеке в Роялисе.

Далберт тоже встал:

— Вижу, новости вас обрадовали, сир.

Так и есть. Но также и испугали.

Однако Тит просто кивнул и повернулся к Кашкари и Амаре:

— Кажется, у нас есть другой путь в Атлантиду.

После того, как они обсудили вопросы перемещения, Амара захотела провести немного времени в молитве и попросила Кашкари присоединиться к ней. Тит и Далберт остались одни.

— Мисс Сибурн также просила, чтобы я осмотрел вашу спину, сир, — сказал Далберт. — Позволите взглянуть?

Тит уже почти забыл о своей ране. Несмотря на крайне напряженный день, спина не болела. Далберт тоже остался доволен осмотром — значит, медикаменты сработали как должно, и больше не нужно делать перевязки.

Они снова сели за обеденный стол.

— Есть ли у вас еще какие-то вопросы, сир?

Далберт очень хорошо его знал, и это Тит тоже прежде не ценил. Он вздохнул. Надо спросить — потом, вероятно, уже и не удастся.

— Сегодня утром в дневнике впервые встретилось упоминание о моем отце. Ты служил моей матери во времена их отношений. Что можешь о нем рассказать?

Казалось, Далберт тщательно подбирает слова.

— Он был… обычным, простым — в лучшем значении этого слова: искренним, добрым, живым, без глупости или легкомысленности. Если бы у меня была дочь или сестра, я бы обрадовался, приведи она домой такого молодого человека…

— Но?

— Но моя дочь или сестра не стала бы однажды правительницей Державы. Ей не пришлось бы сталкиваться с запутанными ситуациями или разбираться с враждебно настроенным противником, что требует крайней осторожности и осмотрительности. Твой отец не стал бы ценным помощником женщине в таком окружении, лишь пассивным грузом. Королевский дворец не место для человека, который не способен распознать предательство и обман.

— А точно ли не способен? Он ведь был сихаром, так? Разве возможно, чтобы достигший совершеннолетия сихар не понимал запутанности и жестокости этого мира?

Сихары, с их знаниями в магии крови, долгое время считались изгоями остального магического сообщества. Даже теперь, когда любая дискриминация осталась в прошлом, старые предрассудки все еще проявлялись в почти неуловимых нюансах и порою возвращались в новом обличии.

— Вы думаете, что жизнь изгоев заронила горечь в сердце каждого сихара. Как оказалось, нет. Порою те, на чью долю выпало больше всего мерзости этого мира, поражают красотой своих личностей, теплом и жизнерадостностью, что не может не привлекать и не трогать сердца окружающих. Ваш отец зачах бы, сделай она его своим консортом — такой пост требует строгости, определенного жестокосердия, если можно так сказать. Ее высочество сама по себе не обладала должным хладнокровием. Свяжи она себя браком с мужчиной, который характером еще больше не пригоден для правления… Так или иначе, я посоветовал ей подойти к этому вопросу старым добрым образом — выйти замуж за одного из баронов для усиления своих позиций и держать возлюбленного подальше от глаз общественности. Но ее высочество была идеалисткой. Она не пожелала следовать моему совету, хотя и осознавала, что это вызовет некий резонанс. Мы много спорили, и возможно, именно это больше всего натянуло наши взаимоотношения. А однажды принцесса пришла расстроенная и спросила, не стремлюсь ли я как-то навредить ее возлюбленному. Мне было больно, что она вообще допустила подобную мысль; я никогда не позволил бы себе так опуститься, о чем ей и заявил. Впервые за все годы нашего знакомства она зарыдала. Сказала, мол, ему грозит что-то ужасное, умоляла меня пообещать, что это случится не от моей руки или по моей инициативе — ведь я единственный, кому она доверилась; только я знал, кто он, и только у меня были мотивы и возможности удалить его из ее жизни. Чтобы ее успокоить, я готов был поклясться на крови. Принцесса отказалась, посчитав, что моего честного слова будет достаточно. Дальше она мучительно размышляла, как решить вопрос с отцом. Он закрывал глаза на ее ошибки молодости, но связь приходилось держать в чрезвычайной секретности, ведь было неизвестно, как поступит принц Гай, узнав, что возлюбленный дочери — сихар. В конце концов принцесса решила ничего не говорить отцу и выйти замуж только после того, как займет трон, когда уже никто не сможет ей возразить, или подстроить для ее возлюбленного несчастный случай.

Далбер помолчал.

— Во вторую неделю января тысяча четырнадцатого года ваш отец отправился в свою ежегодную благотворительную поездку заграницу. Община сихаров в Державе намного богаче общин в соседних королевствах, и местные молодые люди часто путешествуют за моря, помогая менее удачливой родне. Это было за несколько лет до Январского восстания, и у магов тогда еще была возможность свободно и быстро перемещаться между странами. Хотя ее высочество отчаянно скучала по любимому, она радовалась, что он будет вне Державы, подальше от причуд принца Гая. Ожидалось, что ваш отец вернется через две недели, к началу весеннего семестра, но этого не случилось. Когда он попал в официальные списки пропавших без вести, я опросил каждого, кто хоть как-то был с ним знаком. Его друзья, с кем он уехал, в один голос утверждали, что он отправился в обратный путь раньше них, торопясь вернуться к повседневной рутине в Деламере. Но где-то посреди своего пути он исчез. Я доложил о результатах своего расследования ее высочеству. Она встала, бледная и трясущаяся, и сказала, что предвидела обрывок моего отчета — хотя ей казалось, что время еще есть. Принцесса попросила меня продолжить поиски. Когда все линии расследования зашли в тупик, она открыто высказала все отцу. Разразился жуткий скандал. Принц Гай утверждал, что не имеет к этому никакого отношения, хотя если бы он знал, то наверняка бы что-то предпринял, но уж точно не тайно, ведь между отцом и дочерью не должно быть никаких секретов. Он бы наглядно продемонстрировал, как относится к этому недостойному принцессы наглецу. Ее высочество не поверила и заявила, что ребенок этого «недостойного наглеца» однажды будет сидеть на троне. Что ж, теперь вы правитель Державы, сир.

Тит стиснул руки:

— А ты веришь принцу Гаю?

— Не знаю. Он всегда получал удовольствие, говоря людям болезненную правду, но и не гнушался подходящей случаю лжи. Кроме того, если бы он действительно стоял за исчезновением вашего отца, в чем смысл запоздалого признания?

Тит медленно кивнул:

— А я… я хоть немного на него похож? На моего отца?

— У вас есть некоторые его черты, сир, но в основном вы похожи на ее высочество.

— Не хранила ли мама его портрета?

Вдруг Тит хотя бы так сможет его обрести? Вдруг увидит ту самую улыбку, которую так любила мама и которую он сам унаследовал?

— Если и хранила, то я ничего в ее вещах не нашел.

Разочарование кольнуло остро и глубоко — и здесь тупик. Пора уже было привыкнуть к тому, что очередное тайное желание сердца не исполнится, однако ощущение пустоты внутри только усилилось.