Черная башня - Павлищева Наталья - Страница 9

– Мы многое потеряли из того, что знали и умели наши предки, юноша. Главное – сам дух Великой римской империи. Великий Рим правил миром! – внушал молодому Медичи Никколи. – Вы не были в Риме?

– Нет. Конечно, нет, – чуть смутился Козимо. – Я никуда не выезжал из Флоренции, кроме нашего имения в Кафаджолло.

Заметив, как заблестели глаза Козимо при одном упоминании деревни, Никколо поинтересовался:

– Вам дорога эта деревня? Вы там родились?

– Нет, я родился во Флоренции. Этот город мне дороже всех других мест в мире. Просто вспомнил, как хорошо летом в имении.

– Есть еще одно место, где стоит поискать, там можно добыть такие артефакты, какие и не снились даже Риму.

– Где?

– В Святой земле. Да, Иерусалим должен быть богат на артефакты.

– А в Риме уже все раскопали? – осторожно поинтересовался Козимо.

– Нет, конечно! Вот чем нужно вам заняться, а не этими вашими счетами.

Удивительно, но Козимо удавалось не провоцировать гнев Никколи. Пребывание в этом необычном доме и общение с пусть очень трудными, но гениальными и образованными людьми научило Козимо многому. Он, словно губка воду, впитывал не только знания, но и понимание того, как надо вести себя с людьми, особенно такими, кто не от мира сего. Через много лет Козимо скажет брату, что с гениями следует обращаться так, словно они не из крови и плоти, а сотканы из звездной пыли.

Научился такому обращению Козимо в необычном доме Никколи.

Но не только ради общения с гениями приходил в этот дом Козимо Медичи, имелась еще одна причина. Звалась эта причина Пьереттой и была племянницей Бенвенуты.

Вообще в доме вместе с Бенвенутой жили две ее племянницы, но вторую – Марию – Козимо даже не замечал, хотя Лоренцо считал, что она гораздо симпатичней сестры, по крайней мере, бойчее.

Пьеретта была простой девушкой, хотя читать умела и даже немного знала латынь. Но разве для влюбленности эта самая латынь столь уж важна? Любовь всегда приходит неожиданно, а уж первая вообще словно девятый вал или цунами. Козимо посмотрел в темные глаза Пьеретты и пропал!

Она тоже пропала. Девушка не заметила, что избранник невысок и щупл, что некрасив, что слишком серьезен. Пьеретта видела только глаза Козимо…

Лоренцо над братом посмеивался, Бенвенута пыталась племянницу вразумить, объясняя той, что дурехе не стоит заглядываться на сына банкира, пусть и средней руки. Впрочем, немного подумав и вспомнив собственную судьбу, она махнула рукой:

– Может, и тебе повезет!

Не повезло. Джованни де Медичи не позволил, у него на старшего сына были свои планы.

Когда у отца такой взгляд, не жди ничего хорошего…

– Вместо того чтобы заниматься делом, ты опять полдня провел у Никколи?

– Почему вам не нравится Никколи? Он достойный человек… С Никколо дружил сам Салютати.

– Хоть святой Августин! Достойный человек занимается тем, что проматывает остатки огромного состояния, полученного в наследство.

– Отец, он много знает, у него есть чему поучиться и много книг. Если бы вы только видели его книги!

Неожиданно для Козимо Джованни Медичи взъярился. Он не отличался высоким ростом, как все мужчины в роду, и, как многие низкорослые, легко впадал в ярость. Только привычка осторожного ростовщика помогала держать эту ярость в узде.

На сей раз Джованни сдерживаться не стал.

– Книги или его дрянная племянница привлекают тебя в дом Никколи?!

Козимо мысленно пообещал отомстить Лоренцо – наверняка это он проболтался отцу о Пьеретте.

– Пьеретта хорошая девушка, отец…

– Хорошая?! – продолжил бушевать Джованни. – Настолько хорошая, что полгорода уже болтает о твоей на ней женитьбе. Что ты ей обещал?!

– Ничего.

– Слово, данное банкиром или даже сыном банкира, имеет силу клятвы, иначе этот банкир ничего не стоит. Потому если обещал жениться на ней, то должен сделать это, разрушив свою судьбу и уничтожив все мои надежды на тебя.

– Я не обещал. Но хотел бы это сделать, отец. Я люблю Пьеретту.

– Ты спал с ней? – Джованни так же быстро потух, как загорелся гневом. Тон был уже миролюбивым.

– Нет, но это неважно.

– Еще как важно. Козимо, в твоей жизни будет еще немало женщин, конечно, куда меньше, чем у Лоренцо, но все же. Только никогда не путай любовь с жизнью, тем более с делом. Если бы я женился на первой девушке, в которую влюбился, то сейчас пас бы овец. Если бы на второй – торговал бы в лавке. Но я предпочел заниматься делом, в результате у меня есть ваша мать, вы с Лоренцо и банк. Я всегда мечтал, что у моей семьи, моих детей будет все. О чем мечтаешь ты?

Козимо на мгновение даже растерялся от такого перехода, но на вопрос ответил:

– Подарить Флоренции купол собора. Мечтаю, чтобы эта работа была наконец закончена.

Он понимал, что может сказать отец, мол, об этом мечтает каждый флорентиец. Но услышал совсем другое.

– Я тоже о нем мечтаю. Но чтобы подарить Флоренции купол, совсем необязательно становиться архитектором. И уж тем более жениться на Пьеретте. Можно оплатить работу архитектора, а для этого нужно самому приумножить деньги.

– Деньги, деньги, деньги! Отец, я от вас только об этом и слышу. Неужели для вас не существует ничего другого?

– И это говорит мой сын?! – Лицо Джованни начало покрываться пятнами. Нет, он не сокрушался, он снова гневался.

– Так отрекитесь от меня, чтобы я смог, не позоря вас, стать архитектором и достроить собор.

Мгновение Джованни молча смотрел на сына, потом круто развернулся и шагнул к двери, но тут же остановился. Следующее мгновение он стоял, словно что-то вспоминая, снова повернулся. Козимо крайне редко видел отца в гневе, а уж вот так они не разговаривали никогда. Медичи правил семьей твердой рукой, всегда он говорил, остальные выполняли. Бунтовать не приходило в голову даже беспокойному Лоренцо.

– Быть архитектором не зазорно, а уж таким, кто завершил бы купол, почетней, чем быть ростовщиком. Я видел, как блестят твои глаза, когда ты берешься за чертежи или просто рисуешь. Но еще сильней они блестят, когда ты считаешь. Ты прирожденный банкир, Козимо, хотя пока этого не понял. Но главное – не умение делать деньги, а умение их тратить. Подумай над этим. И уж конечно, над тем, что жениться в твоем возрасте, даже на любимой девушке, рановато.

Шаги Джованни уже стихли, а Козимо все стоял, пытаясь что-то понять. Да, отец прав, как-то само собой получилось, что расчеты, подсчеты стали для него самым интересным занятием. Даже счетной доской не пользовался, обычно все делал в уме. Брат не единожды проверял и ахал:

– Надо же, я со счетами так не сделаю, как ты в уме.

Лоренцо, легок на помине, заглянул в комнату:

– Чего это отец бежал, словно на пожаре? А ты чего стоишь столбом?

Козимо вспомнил о Пьеретте, втянул брата в комнату и плотно закрыл дверь.

– Это ты сказал отцу о Пьеретте?

Лоренцо замотал головой:

– Не, не я. Это ее сестрица болтает, полгорода уже наслышаны, что сын Медичи втрескался и собирается жениться. Я тебе говорил, что отец не позволит. Ох, чует мое сердце, что жениться придется мне.

– На ком? – обомлел Козимо.

Лоренцо не по годам развит физически и весьма любвеобилен. Ему четырнадцатый, но выглядит младший брат Козимо на все восемнадцать, и любовный опыт у юнца такой, какой не всякий взрослый имеет. Но жениться…

– На твоей Пьеретте. Если один сын Медичи обещал жениться, значит, другому придется выполнять обещание, – притворно вздохнул Лоренцо и прошелся по небольшой комнате, кривляясь.

– Ты на Пьеретте?

– А что, не гожусь? Или ты ревнуешь? Знаешь, Козимо, она хорошая девчонка, но только чтобы переспать. Тебе в жены не годится.

– А кто годится мне в жены? – Что сегодня за день? То отец ведет речи, которых от него никто не ждал, то Лоренцо вон умничает… – И я ничего не обещал. А ты говоришь совсем как отец.