Шарко - Тилье Франк - Страница 4

– Ну все, котята. До завтра.

Жюль настоял, чтобы она не выключала свет. Из пары близняшек он был более пугливым. Кстати, если его брат Адриен переносил первые дни в детском саду скорее неплохо, то Жюль проливал каждое утро потоки слез и превращал расставание в душераздирающую сцену прощания. Ему было очень трудно отрываться от матери, как и ей от него.

Люси присоединилась к Франку на кухне. Тот готовил себе термос с очень крепким кофе и, насвистывая, намазывал маслом половинку батона. На нем была самая парадная одежда: костюм угольно-черного цвета и полосатый галстук. Накануне после многомесячного расследования его бригада из Управления задержала подозреваемого в двойном убийстве. Для полицейских это было все равно что салют на Четырнадцатое июля[7].

– Мне только что позвонил Маньен. Дюлак еще не раскололся, но с тем набором доказательств, который ему сунули под нос, скоро дозреет. Вопрос трех-четырех часов.

Люси добавила маринованных огурчиков на его бутерброд – он их обожал, но вечно забывал положить – и завернула все в фольгу.

– Прижми этого урода, Франк. Чтоб мы хоть не зря работали.

– Его ждет самая роскошная ночь в его жизни. Пять звезд и все по заказу.

В нем по-прежнему пенилось и играло возбуждение – даже после стольких лет охоты на Зверя. В пятьдесят четыре года Франк Шарко продолжал «мести тротуары», несмотря на стареющие кости, неприглядность мест преступления и постоянное соприкосновение с нищетой и растущей жестокостью. Конечно, разные случались моменты, и он давно счет потерял тем случаям, когда по ночам принимал решение повесить перчатки на гвоздь, но стоило ему глянуть на сыновей или какому-нибудь типу подорваться вместе со своим шахидским поясом – и коп из Управления вновь бросался вперед с тем же ожесточением и красной пеленой в глазах, что и в свои двадцать лет.

Он взял оба мобильника – один личный, другой рабочий: и речи не могло быть о том, чтобы смешивать работу и семью. Люси проводила его до входной двери их маленького домика в местечке Со, к югу от Парижа. Уютное, приятное жилище, рассчитанное на самую что ни на есть размеренную жизнь вчетвером. И Управление не слишком близко, а должная дистанция совершенно необходима – лишняя предосторожность для защиты семейного очага от наносной грязи. Она поцеловала его и поправила ворот плаща. Дождя не обещали, но Шарко вел себя как шахматист: всегда хотел быть на ход впереди.

– Я сразу не лягу, – сказала Люси. – Посмотрю кино, почитаю. Пришли мне сообщение, когда Дюлак расколется. Хоть в два ночи. Я открою шампанское.

Шарко кивнул и впихнул свои широченные плечи в машину. Едва оставшись одна, Люси бросилась к телефону и, как и было договорено, набрала номер Джаи, их няни-филиппинки. В двадцать один сорок пять девушка была у них. Люси сбегала за своими бумагами и ключами от машины.

– Они спят. Мобильник у меня с собой, звоните сразу, если что случится. Не знаю, когда вернусь, может, к полуночи или позже. И не забудьте: Франк не должен ничего знать, ладно? Если зазвонит городской телефон, не подходите.

– Можете на меня положиться.

Джая ответила заговорщицким тоном. Люси надела кобуру со своим девятимиллиметровым «зиг-зауэром» у нее на виду, чтобы та не вообразила ничего лишнего: если собираешься наставить рога своему сожителю, то вряд ли берешь с собой оружие, если только ты не полная извращенка. Потом накинула тонкую курточку и вышла.

По дороге она мысленно прокрутила последние дни. Пять из них она провела, тайком изучая комплект документов, собранных Анатолем перед смертью. Судя по написанным от руки заметкам дяди, Жюльен Рамирес был ночной бабочкой: часто возвращался глубокой ночью на своем мотоцикле или фургончике. Откуда? Это не уточнялось. Анатоль упоминал также молодую женщину, по виду из готов, которая время от времени оставалась у него на ночь. Подружка?

Субъект демонстрировал все признаки нестабильности. Его множество раз исключали из различных учебных заведений за то, что некоторых своих соучеников он доводил до больницы, а также за надругательство над могилами (это случилось в раннем отрочестве), принадлежность к группам сатанистов, жестокое обращение с животными… Приговор, отправивший его в тюрьму на пять лет, стал следствием жалобы, поступившей от девушки, которую он встретил на какой-то вечеринке. Люси прочла копии протоколов уголовного дела: Рамирес проводил ее до дому, чтобы выпить «по последней», и не больше. Попытка принуждения к физической близости. Девушка оказалась несговорчивой, он пригрозил ей пистолетом, привязал к стулу и ножом сделал разрез на плече, «чтобы пососать ее крови» – так значилось черным по белому в фотокопии. Жертве удалось вырваться, избежав тем самым изнасилования, а возможно, и убийства.

Судя по тем же протоколам и показаниям экспертов-психиатров, сменявших друг друга на свидетельском месте во время процесса, Рамирес десять лет назад провел некоторое время в психиатрическом госпитале в Палезо с диагнозом довольно редкого расстройства, называемого синдромом Ренфилда: поистине неодолимого влечения, которое пациент испытывает по отношению к крови. Рамирес попал в этот круговорот извращенной зависимости из-за ранения, полученного в подростковом возрасте. Именно тогда он осознал, что поглощение собственной крови приводит его в специфическое возбуждение. Эта странность сначала толкнула его к самовампиризму, что выражалось в нанесении себе ран, затем к зоофагии – он пил кровь животных, часто собак и кошек. В две тысячи шестом году, сразу после выхода из психбольницы и за два года до дела о попытке изнасилования, обвиняемый был задержан среди ночи в мясной лавке запустившим руку в морозильник.

Приятный типчик.

Среди прочих элементов расследования довольно часто встречались и упоминания о других настораживающих фактах, нацарапанные дядиными каракулями на полях фотографий или фотокопий: «Что он грузит в свой фургон?», «В подвале что-то происходит», «Похоже, из дома доносятся какие-то шумы».

Что он имел в виду под «какими-то шумами»? В голове Люси медленно, но верно проклюнулась и пустила корни навязчивая идея: ей нужно во всем удостовериться самой, возможно, тоже услышать эти шумы, как следует осмотреться в том месте, где живет Рамирес. Если она убедится, что этот тип замешан в чем-то серьезном, то сама обратится в Центральное бюро, вручит им все собранные материалы, и пусть займутся. Но без доказательств они, скорее всего, и палец о палец не ударят, уж она-то знала.

Через полчаса пути Люси свернула с Национальной 20 и, следуя указаниям GPS-навигатора, двинулась в направлении Сольс-ле-Шартре. За день до этого она уже провела рекогносцировку на местности. Чуть подальше стояла спутниковая вышка, рядом проходила узенькая дорога, справа – поля, слева – большая темная лесная полоса и высвеченное светом ее фар скопление домов, по большей части обветшалых и расписанных граффити. В первый раз она медленно проехала мимо своей цели, расположенной в отдалении от дороги. Безликий бетонный куб с плоской крышей из листового железа. Света нет, как вроде бы и мотоцикла под навесом, где, судя по фотографиям, субъект обычно ставил свой агрегат. А строительный фургончик и его «Ауди ТТ», наоборот, ночевали на своих местах.

Люси желала избежать любого риска, а значит, следовало увериться, что хозяин отсутствует. Поэтому она приступила к первой части своего плана: спустила переднее левое колесо, развернулась и припарковала машину на обочине, у дома. Потом пошла по потрескавшейся асфальтовой дорожке. По левую и правую сторону в садике буйно разрослись сорняки и крапива.

Она несколько раз позвонила в дверь, потом постучала. На долю секунды представила себя нос к носу с Рамиресом. Придется заявить, что проколола шину, и попросить помощи. Он пошлет ее куда подальше, но, по крайней мере, она будет знать, что он здесь, дома.

Ожидание, тревога. Ни одного лучика света. Никого.

Она крадучись обошла вокруг дома. Никакого шума. Дядя предпринял свое расследование два месяца назад, может, здесь уже не к чему прислушиваться и нечего искать, но Люси не хотелось на этом останавливаться. Тем более с ключом в кармане…