Н 4 (СИ) - Ильин Владимир Леонидович - Страница 92

Что до скепсиса по главному делу - то он непременно должен был уйти после того, как сработает главное зелье правды на Руси, высокоградусное и заставляющее выдать свои искренние потаенные мысли в виде бахвальства и случайных оговорок.

Словом, пить князья собирались долго.

А раз так, то следовало все-таки завершить свадебные формальности.

- А не взглянуть  ли нам  на невесту,  господа?! – Довольно  рявкнул  Давыдов,

украдкой потирая руку, которой хотел галантно облапать симпатичную азиаточку.

Рука отчего-то онемела и пошла серым, но была уже обработана коньяком. К

тому   же,   была   она   всего   лишь   левой,   да   и   рук   было   две,   так   что   можно   было попробовать удачи со второй симпатичной горничной.

- Просим! Просим! – Поддержал он сам себя.

- Да, уважаемый хозяин, раз уж мы сговорились, то не явите ли вы товар лицом?

– Дипломатично произнес Долгорукий.

- Схожу за ней, - вежливо ответствовал Еремеев.

И   степенно   двинулся   внутрь   дома.   Медленно   и   неспешно.   Отчего-то   только сейчас осознав, что дочка могла все слышать и уже повеситься.

- Дорогая, все не так плохо, как ты думаешь! – Нервно провозгласил он, стоило забежать (кого уж стесняться внутри дома) на женскую половину.

И было от чего нервничать потому что все - абсолютно все, до чего касался взгляд,   было   покрыто   толстым   слоем   сероватого   песка,   а   где-то   впереди пульсировал со скоростью испуганного биения сердца, пугая своей мощью, источник человеческой Силы.

- Дорогая, - постучался он в остов дверного косяка – некогда монолитного, но ныне будто побитого полчищем короедов. – Разреши войти?

Но   не   дождавшись   ответа,   все-таки   открыл   створку   и   осторожно   заглянул внутрь, гоня мысли о самой скверной причине молчания.

Взгляд тут же метнулся к люстре, но та – по счастью – оказалась на месте, и даже целой, пусть и покарябанной прахом и покрытой пылью. Остальная мебель – шкафы кровать,   ковер   и   паркет   пребывали   в   еще   более   ужасном   состоянии,   словно вышедшем   из   под   кисти   художника,   описывающего   комнату   в   давным-давно брошенном доме.

Дочь же стояла посреди комнаты в сером платье, повернувшись лицом к окну.

«Живая», - выдохнул отец, и прикусив губу, попытался представить, как начать тягостный разговор.

- Что этот подлец задумал на этот раз? – Безжизненно спросила дочь.

-   Дорогая,   я   вынужден   просить   у   тебя   прощения.   Но   не   торопись   меня проклинать. – Остановился Еремеев у самого порога и понурил плечи.

Не так он представлял момент выдачи старшей дочери замуж.

- Не жалей меня, отец. Кого он решил за меня сосватать? Убогого? Скопца? Серую ослицу?

- Все несколько хуже, - печальным голосом поведал он. – Самойлов посватался к тебе сам. Извини, но он хитростью выманил у меня согласие.

Девушка посмотрела за окно - как летает хитрость в пятисотрублевых купюрах по двору. А затем отчаянно выдохнула, словно сбросив тяжеленную ношу с плеч.

- Ну наконец-то.

Во времена, когда атомные часы на орбите планеты будут определять секунду по периодам электромагнитного излучения в стабильном изотопе атома цезия, а ученые научатся корректировать зрение лазером с импульсом в пять фемтосекунд,

все   еще   останутся   два   неведомых   и   непостижимых   никакими   хронометрами явления: это то, сколько на самом деле длятся «пять минут» на скоростях близких к скорости   света,   и   как   долго   могут   длиться   обещанные   «пять   минут»,   если переодевается девушка.

- Пять минут, господа, - вымученно улыбаясь, пробормотал Еремеев шестерым князьям, вновь торопливо возвращаясь внутрь дома.

Приходил   он   уже   третий   раз,   и   всякий   раз   эти   пять   минут   оставались неизменными, а вот лицо отца семейства обретало оттенки обреченности.

На второй раз вместе с ним, вежливо поклонившись, ушли обе служанки, что закономерно усугубило ситуацию – всю еду съели, а новую нести стало некому.

С разговорами как-то не ладилось: уж слишком хорошим был момент, чтобы портить   его   обсуждениями   любой   политической   или   экономической   ситуации.

Потому что хорошее для одного непременно окажется неприятным событием для другого, а добродушное замечание запросто может быть воспринято насмешкой. Уж слишком разными были интересы людей, глубоко повязанных как с политикой, так и с экономикой – кому произвол императора, а кому пролоббированный за немалые деньги законопроект; кому – наглое повышение цен и искусственный дефицит, а кому и сверхдоходы. .

Вспоминать прошлое – тоже не самая лучшая идея для тех, кто имел в прошлом куда  больше причин для ссоры, чем  приятных воспоминаний.  Светлые  моменты,

впрочем, тоже были – но так получалось, что общими они были максимум у двух отдельно выбранных князей из шести, да и как-то так получалось, что удовольствие в те давно минувшие дни было получено за счет остальных присутствующих..

Оставались три вечные темы, которые вряд ли могут рассорить: еда, женщины и погода. Но обсуждать первую в гостях мешало воспитание, а вторую – уважаемый возраст   и   князь   Давыдов,   которому   точно   найдется,   что   сказать   и   добавить   –   а прослушивание многочасовой лекции о московских красотках не входило в планы окружающих.

Впрочем,   сейчас   князь   Давыдов   был   тих   и   с   пьяной   сосредоточенностью смотрел в экран своего сотового телефона, медленно, но уверенно набирая на нем какой-то текст.

-   Василий   Владимирович,   что-то   случилось?   –   Проявил   вялое   любопытство князь Галицкий.

- Публикую сообщение о сватовстве в инстаграм. – пробубнил тот.

-   Так   вы   блоггер,   ваше   сиятельство?   –   Скрыл   усмешку   Яков   Савельевич   за бокалом с апельсиновым соком, который взял в руки и пригубил.

- Кто? Я?! Я – гусар! – Возразил Давыдов с возмущением. – Этот… Бьюти-гусар!

Остальные   с   легким   чудачеством   были   более-менее   знакомы,   потому   не обратили   внимание.   Разве   что   Шуйский,   как   близкий   друг,   знал,   что   появление инстаграма в мире Давыдов полагал лично своей заслугой, как ответ на жаркие и истовые молитвы увидеть всех женщин мира в неглиже. Тем более, что созерцание женской   груди,   по   словам   всех   известных   специалистов,   весьма   положительно сказывалось   на   здоровье   сердечной   мышцы   –   а   был   князь   немолод,   оттого   за здоровьем следил каждый день.

- Новость, безусловно, выйдет выдающаяся, - вежливо продолжил Галицкий. –

Абсолютный рекорд выкупа на моей памяти. Бывали, конечно, брачные контракты и на более значительные суммы, но чтобы так – выкинуть на землю… - Задумчиво посмотрев за окно, он оставил фразу повисшей в воздухе.

-   Многие   молодые   люди   в   столице   посчитают   это   вызовом,   -   поддержал

Долгорукий. – Планкой, которую стоит преодолеть.

- А остальные будут искренне ненавидеть и завидовать, - потянулся за соком

Шуйский и с неудовольствием тряхнул пустой пачкой в руке.

Служанок, как говорилось, не было – так что пришлось искать сок среди иных открытых пакетов.

- Зависть – это хорошо, - нестойко поднялся с места гусар с телефоном в руках. –

У меня два миллиона пятьсот сорок две тысячи завистников!

- Подписчиков? – Поправил его было Яков Савельевич.

- И их тоже, - пробормотал Давыдов, наводя камеру телефона на кучу денег за окном.

А  затем возмущенно  нажал на кнопку включения, отреагировав на внезапно погасший   экран.   Но   телефон,   отчего-то,   не   желал   включаться,   не   слушаясь   ни нажатий, ни гневных княжеских слов.

- Господа, а не прогуляться ли нам по двору? – Поднялся, демонстрируя пример,

князь Юсупов, и выбрался из-за стола. – Погоды стоят отличные.

Дождь, капризный по осеннему времени, уже перестал, а налетевшие было тучи отступили   под   напором   порывистого   ветра   севернее,   оставив   ясное   небо   над головой.