В синих квадратах моря (Повесть) - Золототрубов Александр Михайлович - Страница 22

«Я бы мог доплыть первым, а вот не доплыл, — размышлял Петр. — Кинулся в шинели. Смотрите, мол, какой я герой. Мог бы сообразить, как Крылов. А может, я и без шинели не доплыл бы? Может, слабак я, силенок не хватило? Крылов… Кто бы подумать мог? Хвастун вроде, покрасоваться любит, но, поди ты, сумел. Командира опередил. Что сейчас матросы подумают? Ясное дело, скажут, тюфяк наш командир, растерянность за трусость сочтут. Черт побери… „Земляк Матросова“. Вот, небось, хохочет сейчас Серебряков. К чужому подвигу пришвартовался, а собственный — подчиненному уступил».

Тяжелые, как свинец, мысли угнетали Петра, и он не смог от них избавиться, пока не уснул.

Тревожная ночь миновала. В лазарет заглянуло солнце, и непоседы-зайчики запрыгали по лицу Крылова. Он проснулся. Увидел в иллюминаторе клочок голубого неба. У Тани такие вот глаза. И у Серебрякова. А вот у Грачева серые, как море в шторм. Горячий парень — первым бросился к мине. А кто его, Игоря, подхватил в воде?.. Когда Крылов сорвал с рожка мины подрывной патрон и бросил его в сторону, патрон взорвался. В лицо ударил горячий, пахнущий смолой воздух. Игорь сделал несколько гребков, и вдруг почувствовал, что силы покидают его. Корабль совсем недалеко, а сил плыть больше нет. Гребок, еще гребок… Потом он ощутил во рту воду, только и успел подумать, что тонет. Волна накатилась на лицо, все вокруг померкло…

Очнулся Крылов у борта корабля. Он лежал в шлюпке, рядом сидел лейтенант.

— Тяжелый ты, Игорь, — сказал ему тогда Грачев.

Значит, он и подхватил его на руки. Крылов повернулся на бок и снова уткнулся лицом в подушку. Вспомнив о Тане, загрустил. Как она там? Он любит ее, а ему не верят.

Грачев впервые заступил дежурить по кораблю. После подъема флага он остался стоять на палубе, ожидая, что Серебряков заговорит с ним, но тот ушел к себе, оставив выстроившихся моряков на попечение старпома. Скляров огласил распорядок дня (корабль ночью принимал боезапас), наказал лейтенанту четко нести службу и тоже убежал.

«Серебряков что-то на меня косится», — горевал Петр, прохаживаясь у сходни. Бот хотя бы эта мина. Одни поздравляли его, что дерзко рванулся к ней, другие намекали, мол, не хватило силенок доплыть, а Серебряков молчал. Петра это удручало, неужели полагает, что он струсил? Сходить к нему Грачев не решался. Но когда на имя командира пришел семафор о совещании на крейсере, он сам понес журнал. Серебряков прочел, велел поставить в известность замполита, а потом покрутил усы и неожиданно спросил:

— Скажи, лейтенант, усы мне идут? Ирка не даст покоя — сбрей, и баста, — откровенничал Серебряков.

Петр чуть улыбнулся: а что в этом плохого? Видные русские адмиралы носили усы. Вот хотя бы Макаров.

Серебряков засмеялся. Приглаживая волосы, заходил по каюте.

— Вот ты о Макарове… А знаешь, что он говорил? Широта горизонта определяется высотой глаза наблюдателя. Да, широта горизонта. Я вот о чем думаю, Петр. К мине ты рванулся — это молодцом. Как в атаке. Пример.

Петр поспешил добавить, что силенки его подвели.

— Это дело наживное, и не надо переживать, люди правильно вас поняли, — заступился Серебряков. — А Крылов орел. Что я тебе говорил, а? То-то, людей не сразу распознаешь. М-да. Послушай, а что, если поощрить Крылова? — И, не дождавшись ответа, капитан 2 ранга рассказал лейтенанту о том, что вчера ездил к подводникам. Командир лодки просил от его имени расцеловать смельчака.

Петр слушал его с каким-то щемящим чувством. Крылов, может, и рисковал собой, но почему сразу возводить его в герои? Ведь он, Грачев, бросился в воду по долгу, а не ради награды…

— Так как решим, а? — вновь задал вопрос командир.

— Я не возражаю, — смутился Петр.

— Тогда от моего имени объявите ему пять суток отпуска. Что вы так смотрите? Я сказал — пять суток…

Уходя из каюты, Петр покачал головой: «Ну и хитер, Василий Максимович, свою линию до конца провел. Дипломат!»

На корабле шла приборка. Грачев придирчиво следил за матросами, пока его не подозвал к себе капитан 3 ранга Скляров.

— У шлюпбалки вода. Извольте распорядиться. А что там у вас? — старпом кивнул в сторону полубака, где у шпиля возились матросы.

— Якорь-цепь красят.

Старпом долго ходил по кораблю и все басил: то убрать, это сделать, того-то вызвать. Стоило Гончару сойти на причал в рабочем платье, как он вернул его, да еще строго отчитал Грачева. Петр доложил, что послал матроса нарвать для голиков можжевельника.

— Я не о том, — заметил Скляров. — Почему Гончар без шинели?

— Сопка рядом, товарищ капитан третьего ранга. Матрос ведь не в город идет.

— Вот уж не ожидал, что дежурный по кораблю станет сам нарушать порядок. — Старпом нахмурился: — Вы тут без самодеятельности, ясно?

Он сказал это спокойно, сдержанно, потому что в обращении с людьми, будь то матрос или офицер, Скляров проявлял корректность, не позволял себе вольностей, что, впрочем, нравилось Грачеву. И сейчас, неотступно следуя за старпомом, он в душе переживал: с первого же дежурства Скляров давал оценку тому или иному офицеру. Петр уже знал историю с Кесаревым, когда тот еще лейтенантом пришел на корабль. В свое первое дежурство он оконфузился, и Скляров его снял. Дело было в воскресенье. К матросу пришла девушка, и Кесарев пустил ее на корабль. Матрос провел ее к себе в штурманскую рубку. «Вы бы еще сюда женский ансамбль пригласили, дали концерт, — выговаривал ему старпом. — Корабль — не клуб, сюда допускаются строго определенные лица, тем более в штурманскую рубку». Кесареву пришлось снова сдавать старпому зачет на право самостоятельно нести дежурство.

Скляров остановился у трапа, глянул на борт.

— Грязь, — сказал Он. — Надо спустить плотик и помыть щелочью.

— Я уже распорядился, — доложил Грачев.

И тут как раз появился мичман Коржов с двумя матросами. Старпом погрозил боцману:

— Глядеть в оба! Впредь рекомендую вам с утра осматривать корабль.

Есть! — отчеканил Коржов.

Скляров сошел на причал, а Грачев вернулся к себе в рубку. Зазвонил береговой телефон. Он снял трубку. Женский голос просил позвать к телефону Крылова. Петр узнал Таню. Его чуть не взорвало: опять она… Возможно, он и позвал бы матроса, но ведь тот все еще находился в лазарете. А говорить ей об этом нельзя, потому что снова сюда придет, а пустить Таню на корабль он не может. И Петр ответил, что, мол, Крылова пет.

— А где? — услышал он ее настойчивый голос.

— Где? На берегу.

— Уволился?

— Да, уволился. А вообще-то не надо сюда звонить.

Таня что-то ответила ему, но за переборкой загрохотал дизель, и Петр ничего не расслышал. А потом раздались частые гудки.

«И чего Крылов позволяет ей звонить на корабль?»

Грачев решил проведать матроса. В коридоре он встретил доктора, Петр поинтересовался, как самочувствие Крылова, скоро ли его выпишут. Коваленко пошутил:

— Ты что, без него жить не можешь?

Петр улыбнулся:

— Влюбился в парня.

Они вошли в лазарет. Крылов приподнялся на локтях.

— Ах, это вы, законник! — И уныло добавил: —И без вас тошно… Я ждал Симакова, он мой кореш.

Стало тихо-тихо, слышно было, как доктор высыпал из пузырька какие-то таблетки. Грачеву сделалось не по себе. Он был сейчас похож на мальчишку, которого отец наказал за озорство. Присел рядом с койкой больного.

— Что ж умолк, Игорь, — перешел Петр на «ты». — Говори, я слушаю. Иди всем расскажи на корабле, как лейтенанту нос утер. У Грачева силенок не хватило, а вот я, Крылов, — герой, вмиг добрался к мине, всех спас от гибели.

Игорь засопел на койке, что-то пробурчал себе под нос и утих. А Петр продолжал говорить о том, как тяжело пришлось ему в тот раз. Не хотелось даже садиться в шлюпку. А когда поднялся на борт корабля, то, словно избитый, стоял на палубе, не смея взглянуть в глаза командиру. Нет, у него не было чувства зависти к матросу, была обида на себя: не хватило силенок, и если уж быть откровенным до конца, то Петр попросту растерялся.