Иллюзия счастья (СИ) - Шагаева Наталья - Страница 3

— Вик, у меня к тебе есть небольшая просьба, — говорит Алинка, устраиваясь рядом cо мной в машине. Приподнимаю бровь, жду приложения. — Ты не могла бы взять меня на работу в вашу компанию?

— А что с твоей старой работой? — спрашиваю я, выезжая со стоянки.

— Я хочу оттуда уволиться. Ты же знаешь, что там работает Макс. А мы с ним очень плохо расстались. В общем, я поняла, что работать с бывшим — полный отстой.

— Ясно, я поговорю с Эдиком. Узнаю, какие есть свободные вакансии.

— В смысле, «поговорю с Эдиком»? Завтра ты вступаешь в полноправное владение компанией отца. И тебе не надо никого ни о чем просить. Ты и есть начальник, директор, отдел кадров и, в общем-то, Бог этой компании, — усмехается подруга. — Значит и тебе решать, кому там работать, а кому нет.

— Алина ты прекрасно знаешь, что владелица я только по бумагам. Всем управляет Эд. Я в этом деле — темный лес. А то, что до рождения Милы я работала там в отделе рекламы — это ещё ни о чем не говорит.

— Прекрасно! — наигранно возмущается Алинка. — Хорошо, поговори с Эдиком.

— Я обязательно его попрошу тебя взять, и знаю, как сделать так, чтобы он нам не отказал, — улыбаюсь я.

— А, даже так. Ну хорошо. Я жду вашего ответа и пакую коробки на новое рабочее место, — смеется она.

Все-таки Алинка — спец в выборе одежды, стиля и образа. Вообще не понимаю, зачем она работает секретарем в душных офисах. Она могла преуспеть в качестве стилиста. Осматриваю себя в зеркало и понимаю, что я ещё ничего. Алинка — просто волшебница! Она выбрала для меня шикарное белоснежное платье в пол в греческом стиле, подвязанное тонким золотым ремешком. Белый цвет действительно очень выгодно сочетается с моими светло-русыми волосами. Но Алина всегда предпочитает называть цвет моих волос карамельным. Может потому, что я слегка оттеняю их тоником, придавая им насыщенность и немного блеска.

Мои волосы уложены в естественную прическу: слегка подкрученные локоны ложатся мне на плечи. Неяркий, естественный макияж делает акцент на моих зеленых глазах. Небольшие жемчужные серьги, подаренные Эдуардом на нашу годовщину. Тонкий, золотой браслет, сочетающийся с ремешком. Α вот бежевые туфли на высоком каблуке, меня напрягают. Я давно не ходила на шпильках. Боже, надеюсь, я не упаду. Алинка сказала, что это платье лучше надевать без бюстгальтера, но моя грудь второго размера после родов превратилась в размер два с половиной и немного обвисла, потеряв упругость. Поэтому на мне белый комплект сексуального белья с телесными чулками. И это — ночной сюрприз для Эдика.

Эдуард приезжает в половине седьмого, быстро целует Милку, рисующую со Светланой в детской, и убегает в душ со словами «мы опаздываем». Попутно присвистывает от моего вида, сказав, что я прекрасна. С глупой улыбкой готовлю ему костюм, рубашку, запонки. Прохожу в детскую.

— Свет, — да, я называю ее просто Света. Я ее уважаю, но я так привыкла, а женщина не разрешила называть себя по имени отчеству, аргументируя, что так она чувствует себя старой. — Мы ненадолго.

— Вика. Я все сделаю сама. Мы справимся, правда, мышка? Ты будешь меня слушаться? — обращается она к Миле, на что та кивает головой. — Не торопись. Развлекайся. Ты так давно никуда не выходила. И хорошо, что Эдуард, наконец, догадался тебя куда-то вывести.

— Дело не в том, догадался он или нет. У нас был траур, да я и сама никуда не хотела.

— Я понимаю. Но жизнь не стоит на месте. Ты молода, и твоему отцу бы очень не понравилось, что ты грустишь. Он очень любил твою улыбку.

— Я знаю. Он говорил, что у меня мамина улыбка, — вспоминаю папины слова.

— Даже не напоминай мне про эту женщину, — отмахивается Света. Моя мама… Она развелась с отцом задолго до его гибели. Завела себе нового мужчину младше себя на десять лет. Укатила в Таиланд и живет там последние два года. Она — свободный художник, которого душит наша страна. Творческая, ранимая особа, не признающая рамок, правил и законов. Я никогда ее не понимала, мы словно с разных планет. Я с Земли, а она из неизведанной вселенной. Как говорил мой отец, мама именной этим его и привлекла. Он мирился с ее мировосприятием, ее непосредственностью, и всегда принимал ее такой, какая она есть. Он очень сильно ее любил. А когда понял, что она уже не любит его, взял и отпустил, не желая мучить ее, а сам очень сильно страдал. И до последних своих дней был одинок. Я видела тоску в его глазах, и просто ненавидела маму за это. Когда отец погиб, она даже не приехала с ним проститься. Плакала мне в трубку, и говорила, что не желает видеть его мертвым, и для нее он всегда останется живым, таким, каким она его запомнила. А я не понимала ее, не хотела слушать, в тот момент весь мой мир рухнул. От потери себя меня спасала моя семья — моя дочь и муж. Если бы их у меня не было, я наверное не пережила бы смерть папочки. Вот и Светлана не понимала и принимала позицию моей мамы и держала на нее обиду.

Эдуард паркуется возле входа в большой, можно даже сказать, шикарный ресторан, на стоянке которого уже скопилось много машин. И почему-то в этот момент я чувствую себя очень волнительно. Не знаю почему. Может от того, что я давно никуда не выходила. Последний раз на такого рода мероприятии я была с отцом. После того как от него ушла мама, он всегда брал меня в сопровождающие. Эд отдает ключи парковщику, предлагает обхватить его руку и ведет вовнутрь.

— Слушай, я совсем забыла. У нас же есть вакантное место секретаря или чего-то похожего, — говорю ему я скорее для того, чтобы унять волнение.

— Ну, есть и? — удивленно спрашивает Эдуард, потому что я никогда не вмешивалась в дела компании.

— Алина хочет уволиться с прежней работы и попросила меня…

— Все ясно, — усмехается Эдик, поправляя ворот и без того идеальной белой рубашки, когда мы сдаем верхнюю одежду в гардероб.

— Ну Эд, что тебе стоит взять ее на работу, вы ведь даже не будете с ней встречаться. А она — хороший работник.

— Хороший работник она только в том случае, если будет работать смазливым лицом.

— Эд! — дергаю его за руку, — Она моя подруга!

— Хорошо. Я подумаю. Не знаю… пусть подойдет в понедельник с резюме и документами.

— Спасибо, ты у меня самый лучший, — целую его в щеку. Мы проходим в большой зал ресторана. Как по мне, здесь слишком много пространства, а я люблю маленькие уютные места. Все слишком вычурно и пафосно. С интересом разглядываю обстановку, людей которые как никогда вписываются в эту обстановку, сливаясь с ней в одно целое. Такие же великие, возвышенные снаружи, и никто не знает, какие они внутри. Так говорил мой отец. «Виктория, не суди людей по их внешнему виду и манере держаться в обществе. У тебя может сложиться о них обманчивое впечатление. Никто не знает, какие они настоящие. А там тебя может ждать много сюрпризов как приятных, так и не очень». Пол идеально блестящий и убийственно сколький. Цепляюсь за руку Эдика, стискивая рукав его пиджака. На что Эд немного морщится.

— Что ты делаешь? Ты мнешь мне костюм, — шепчет он мне, немного наклоняясь.

— Пол ужасно скользкий. Я боюсь упасть, — оправдываюсь я, слегка сжимая руку. Да, у моего мужа есть маленький недостаток, который я считаю достоинством. Эд до нелепого аккуратен и педантичен. Мы проходим просто гигантский банкетный зал с круглыми столами и идеально белыми скатертями, но это, пожалуй, все, что было в этом помещении светлого. Темные цвета в оформлении придают ресторану какую-то мрачность. В центре всего этого расположена сцена, на которой в данный момент играет соло какой-то пианист. Ну, хоть музыка здесь нормальная. Народу невероятно много. Мужчины в сопровождении дам, словно мы не на открытии ресторана, а на благотворительном вечере. Все собрались группами по интересам, знакомствам или просто потому, что кому-то очень выгодно пообщаться с тем или иным человеком. Каждый из столиков подписан именем гостей. Интересно, кто занимался рассадкой и распределением мест. И по каким принципам распределяли гостей?