Заноза Его Величества (СИ) - Лабрус Елена - Страница 13

— А что обычных способов ей мало было? Волосы там перекрасила, макияж, новая стрижечка — и родная мама не узнает. Обязательно вот что-то запрещённое и навсегда? Ох уж мне этот юношеский максимализм! Я тоже вон себе в её возрасте татушку набила, дурилка. Такая была любовь!

— И что? — заинтересованно замирает фей, пока я рассматриваю зашитый камзол.

Как новенький!

— И ничего. — Блин, ну не могу же я рассказывать ребёнку такие подробности. Как на бабушкином скрипучем диване и началась, и сразу закончилась наша любовь. — Расстались мы. А татушка с его именем вон, — показываю я на плечо. — А, чёрт, это же Катькино тело. Ну в общем, я бы тебе всё равно не показала. Но осталась на всю жизнь.

— А она хотела отомстить, — вздыхает фей.

— Кому? Королю? Вот ещё тоже глупость — мстить, — похоже заклинило у меня режим «опытная мать», но ладно уж, изреку последнюю мудрость и буду закругляться. — Встала, отряхнулась и забыла его — вот лучшая месть. А, кстати, что он сделал-то?

— Не знаю.

— Или знаю, но не говорю?

— Нет, правда, не знаю.

Верю. Охотно верю, что могли быть у Катьки от этого мелкого секреты. Хотя по лицу вижу: если бы знал, не сказал, упрямец. С характером парень, хоть и дитё-дитём ещё. Сопит расстроено. Переживает. Молчит. Думу думает.

— Но ты, я вижу, дрался за неё как лев, — даже не шучу я. Разве что капельку иронизирую, складывая стопочкой залатанные вещи на столе.

— Я летел за ней до самого города. Видел, как она плюнула в короля. Но, когда её повели на эшафот, не выдержал, — вздыхает он, когда я подхожу. — И сделал единственное, что мог — поменял вас телами. Вмешался. Нарушил запрет. Но я не хотел, чтобы она погибла.

Ну, глупая затея, чего уж там. И что с того, что поменялись мы телами? В своём теле, в чужом, отрубили бы ей голову, да дело с концом. Но что сейчас давить парнишке на больное. И так, похоже, горюет парень.

— Ладно, не кисни, Карл! Всё ты сделал правильно, — взлохмачиваю его грустно опущенную голову. — Видишь, всё у тебя получилось. Всё хорошо, все живы. Катьку, если вдруг я больна, подлечат. И вернётся она домой в лучшем виде.

— Правда?

— А то! У нас знаешь какая медицина? Лучшая в мире! И тебя вылечат. И меня вылечат.

И короля… вылечат.

— Но ты же знаешь, как всё вернуть на место, правда? Меня? Катьку?

Вытряхиваю я всё содержимое из так называемой сумки и набиваю её вещами фея.

«Прости, Карло, но у меня к тебе ещё столько вопросов, А ты сбежишь ведь, засранец. Ищи потом ветра в поле. Где мне другого информатора брать?»

— Знаю, — оживляется он, выглядывает. И вижу, как округляются его глаза, наблюдая за моими действиями. — То есть я не уверен. То есть я…

— На самом деле не знаешь, как вернуть всё обратно?

Странно, но почему меня это не расстраивает?

— Я знаю. Но это сложно. И я… — так и замирает он с открытым ртом.

— Работаешь над этим, я поняла, — привязываю к поясу кисет. Надеваю на руку лямку веера.

Я поняла главное: я тут, действительно, надолго.

И миссия моя проста: не посрамить честь нашей женщины. То есть всё, как всегда: будем решать проблемы по мере их поступления. И начнём, пожалуй… в общем, с чего-нибудь да начнём.

— А вы куда? — тревожно разглядывает меня фей из своего укрытия.

— Прости, у меня сейчас срочные дела, — припудриваюсь я, глядя в зеркальце. — У меня там король где-то бегает по замку весь в губной помаде. Никак не могу пропустить это фееричное зрелище. Народ ждёт пряников по поводу женитьбы. Да с вашим посланием надо разобраться. Но ты тут не скучай, ешь, что хочешь, — показываю я на фрукты, — а потом я вернусь, и ты мне расскажешь всё остальное.

— Не уходите, пожалуйста! Я и так всё расскажу.

— Конечно, расскажешь, — бросаю я зеркальце на стол, куда ты теперь денешься.

Ох уж мне эти мужики! Словно штаны им на голосовые связки давят. Слова лишнего не вытянешь. Но стоит раздеть донага — находка для шпиона. Представляю, сколько всего поведал бы мне король, не помешай нам эта служанка.

— Но вам же запретили выходить.

— А тебе вмешиваться. Но на то они и запреты, чтобы их нарушать, правда, Карло? Никуда не уходи! — подмигиваю я, а потом иду к двери.

Резко распахиваю. Никого.

И только выйдя из коридора в просторный холл, натыкаюсь на прикимарившую на стульчике старшую камеристку.

— Простите, госпожа, но вам не велено покидать комнату, — подскакивает она.

Она же не думает, что меня остановит?

— Где сейчас мой муж, Фелисия?

— В малой столовой. Он приказал накрыть там, а вам подать в комнату, когда вы пожелаете.

— Пожалуй, я к нему присоединюсь, — огибаю я её обширную фигуру по крутой параболе, не обращая внимание на её причитания. — Малая столовая? Туда? — показываю веером.

— Вниз, — показывает она в другую сторону. — С Его Величеством мадмуазель Амвон.

И такой у неё нехороший голос, что прямо задницей чувствую, это та самая Мля.

— Ну вот и отлично! Познакомимся, — завершаю я свой вираж, излучая само благодушие, и спрашиваю самым невинным голосом: — Скажи, Фелисия, это ты дала Его Величеству лекарство, что прописал мне доктор?

— Он сам взял его… на столе, — растерянно хлопает она глазами.

— Сам. Угу, — киваю я. — А тебе его кто дал?

— П-придворный лекарь.

— А Его Величество с ним уже говорил?

— Н-нет, — не знает она, как реагировать на мою улыбку. — Вроде, нет.

— Это обнадёживает, — удобно ложится в руку веер. Так, на всякий случай.

Гордо вскинув голову, я шествую в малую столовую.

Урок номер раз, Карлуша: Никому нельзя доверять.

Урок номер два, Катя: Встречу, прибью!

Урок номер три, Даша: И это очень закономерно, что именно ты впипла в это коричневое повидло. Но, кто же ещё, если не ты?

Лёгкой походкой от бедра, постукивая каблучками, я вплываю в малую столовую расписной ладьёй: ревнивой женой, застукавшей мужа с любовницей, коварной злодейкой, разрисовавшей Его Серьёзность под хохлому, непокорной пленницей, сбежавшей от рук тюремщиков. В общем, да, расписной ладьёй.

И тут же сажусь на мель.

Король и не поворачивается. Не дрожит в его руке кубок с вином. Не встаёт поперёк горла кусок мяса, которым он закусывает моё эффектное появление. Он даже глаза в мою сторону не скашивает, наблюдая за двумя детьми, бегающими вокруг огромного стола.

Зато я застываю мраморной статуей, глядя на бантики в его волосах, озорные конопушки на носу, подведённые углём глаза и два алых круга на щеках.

— Эти дети, такие затейники, — машет он небрежно рукой в ответ на мою красноречивую физиомордию. На что девица по левую руку от него хихикает, а потом встаёт, опустив глаза.

— Простите. Ваша Милость! — делает она книксен в знак приветствия.

Нет, мало того, что я оказалась не самой затейной затейницей. Так ещё испытываю ужасные, просто-таки титанические муки, пытаясь не заржать, глядя на это Пугало Гороховое.

И мучения мои многократно усиливаются, когда девица прыскает от смеха, а мне приходится её разглядывать.

Ведь то, что я вижу в этих "полных метр семьдесят" и "чуть постарше Катьки", мне совсем, абсолютно, катастрофически не нравится.

Эти заколотые в высокую причёску возмутительно тугие тёмные локоны. Это позорище, чаще именуемое декольте, оформленное рюшками и сползшее с плеч настолько, что её безобразно упругая грудь вот-вот выпрыгнет оттуда и заскачет мячиками. Но больше всего мне не нравятся ни её смиренно прижатые к животу тонкие руки, ни талия, словно ей удалили два нижних ребра, ни подрагивающие как воронье оперенье ресницы… а её свински безобидное лицо. Мягкое, милое, улыбчивое. Глаза, словно в них туман над озером невыплаканных слёз. И то, как глянув на нашего Царя-Петрушку, она снова хихикнула.

Потому что, чёрт побери, я хихикнула вместе с ней. Потому что нестерпимо захотелось прижаться к этой её молочной груди и рассказать всю свою жизнь как на духу. Потому что одного взгляда на неё мне хватило, чтобы понять: я не могу её ненавидеть. А ещё потому, что она плакала. Эти потёки на щеках, что бы они тут ни использовали вместо туши, ни с чем не перепутать. А слёзы всегда вызывают у меня острый приступ женской солидарности, который меня и накрыл.