Заноза Его Величества (СИ) - Лабрус Елена - Страница 15

Его Невозмутимость снова вытирает лицо. И смотрит на меня так, что я понимаю: всё, на этом его терпение кончилось. Его ручища уверенно тянется к моей посудине, так кстати сделанной из металла. И даже по предварительной оценке её веса и тонких краёв, можно сказать, что Его Справедливое Возмездие легко приведёт приговор в исполнение прямо бокалом и прямо на месте.

«Но блин, блин, блин, Гош! Я же Катька. Я же у тебя такая одна. Пожалей меня, а! А я тебе ребёночка рожу», — невинно делаю я бровки домиком. Но перед лицом неминуемой расплаты, всё же закрываю глаза. И ведь что обидно, ладно бы намеренно плюнула, но ведь, как назло, сейчас вышло не нарочно. А он опять обиделся. Или нет?

Ответ короля мужественно принимает виночерпий.

— Замени немедленно! — рычит Его Величество, выплёскивая ему в лицо вино. — И быстро, а то выпорю!

Далее следует оплеуха мальчишке, схватившему со стола кувшин.

— И посуду! — летит вслед пацану кубок. — Замени!

Я застываю с невозмутимым лицом, как статуя богини Гуанинь. У той правда три лица, но мне и одного хватает, чтобы заметить, как облизывает губы ничуть не расстроившийся мальчишка.

Впрочем, и меня такими вспышками гнева и не удивишь. Видала я и летающие дыроколы, и низко парящие хрустальные пепельницы, и планирующие латунные пресс-папье. Чем только не швырял в многострадальную дверь в сердцах наш вспыльчивый директор. Правда, вести при этом светскую беседу с его любовницей не приходилось. Да, и мужем он мне не был.

— Совсем от рук отбились, — трёт супруг изгвазданные рукава белой рубахи грязным платком. Не сказать, чтобы без результата — она становится ещё грязнее. В сердцах бросает платок. И после того как обшитая кружевом салфетка накрывает обглоданную кость, Его Заплёванность гордо удаляется, пожелав нам «Приятного аппетита!»

Мадмуазель Мля, сделав книксен, пулей уносится вслед за ним. Вот сучка! А я-то её в подруги без собеседования записала.

И у меня только один вопрос: что это было, Георг? Мы типа в одной команде?

Но что-то сыкотно. Уж очень не понравился мне взгляд, который Его Подозрительность бросил напоследок.

— Слышь, парень, — подманиваю я пальцем провинившегося виночерпия, когда тот снова наполняет мой бокал. — Сходи-ка посмотри, куда они пошли.

Белёсые брови парнишки взлетают вверх. Но соображает он быстро. Бросает свой кувшин и, глазом моргнуть не успеваю, как выскакивает из малой, будь она неладна, столовой.

— Ну что? Посидим в одного? — приподнимаю я салфетку над обглоданной костью, не найдя собеседницы достойнее. Без энтузиазма пробую очередное вино. Задумчиво тыкаю вилкой в остывшее мясо. Без аппетита ковыряю овощи.

— Её Светлейшиство маркиза де Амвон, — докладывает запыхавшийся мальчишка, — отправилась в свои покои.

Ого, да Марго у нас маркиза, оказывается. И чего это такая высокородная дама подстилкой при короле? Да ещё такой безропотной постилкой. Но на всякий случай уточняю:

— Это же та тётенька с голыми сиськами, что сидела напротив меня, да? — даже пальцем показываю, чтобы пацан чего ненароком не перепутал.

Но он кивает, вытянувшись по струнке.

— И чего она там делает?

— Собирает вещи, чтобы вернуться обратно в бордель, — чеканит пацан слова, как шаг на плацу.

— Чего? — подставляю я ухо, словно не расслышала.

— Сначала она просила Его Величество отрубить ей голову, но не отсылать обратно. На коленях.

— А он?

Пацан угрюмо качает головой, изображая Его Непреклонность. И царственный жест «Прочь!» у него тоже выходит похоже.

— А она?

— Ушла. Теперь плачет и заставляет камеристку бросить это барахло, потому что оно ей всё равно не пригодится. И она всегда знала, что это ненадолго, — передаёт он явно слово в слово, — что он всегда любил эту злую сучку, которая его никогда не любила. Простите, — добавляет он от себя.

— Ничего, ничего, продолжай, — киваю я, пока мои глаза сами собой ползут на лоб. Это же я, входит, злая сучка?

— И сказала, что она лучше тогда утопится, — пацан сглатывает, — чем вернётся.

Он замолкает, и теперь сглатываю я.

— А куда пошёл Его Величество?

— В ваши покои.

— Что?

— Он развернулся и отправился прямиком в вашу комнату.

«Твою мать!» — подскакиваю я. Там же фей! Там же… Твою мать!

— Молодец, парень! Спасибо! Буду тебе должна, — почти выбегаю я, но возвращаюсь, чтобы бросить на стол прилипшую к юбке салфетку. — Как только разживусь наличными, отблагодарю. Но никому не говори, куда я тебя отправляла, и что ты слышал. А то выпорю, — грожу ему пальцем напоследок.

Но далеко убежать не успеваю.

— Ваша Милость, — кланяется мне в дверях генерал Бартоломеус Актеон, командир королевской стражи, Бешеный Медведь и личный телохранитель короля.

И что-то мне подсказывает, что не поболтать по душам за чашечкой чая он меня приглашает, когда его волосатая лапища молча указывает направление.

Буду молчать! Пусть пытают меня своим калёным железом, всё равно буду молчать. Уйду в глухую несознанку. Катька я, Лемье и баста! Все знают, что она сумасшедшая, мне и косить не надо. Вот на буйное помешательство и буду спирать.

Именно такие слова я говорю себе, пока, сопровождаемая Бартом, спускаюсь в какие-то дворцовые казематы. И скрипучая железная дверь в камеру не предвещает ни только ничего хорошего, но даже более-менее сносного.

«Отпрыгалась, козочка!» — прямо читаю во взгляде короля, который, оказывается, меня там поджидает. Но до чего же хорош! Аж дух захватывает. Весь такой опасный, злой, трудный. И уже переодетый. В белой рубахе. В чёрной коже. Плётки ему только не хватает в руках. Но что-то мне подсказывает не в «Пятьдесят оттенков серого» мы будем тут играть. А жаль.

— Садись! — показывает он мне на каменную скамью.

Сажусь. А комнатка прямо скажем, неуютная. Хотя чего ей быть уютной. Камера и камера. Зарешеченное окошко под потолком. Цепь с кандалами рядом в стене. В общем, антуражик нагнетает.

— Георг, — кланяется генерал Актеон.

— Спасибо, Барт, я сам.

«Сам что?» — прямо стесняюсь я спросить, когда дверь за генералом закрывается и мы остаёмся один на один. И он не заставляет себя ждать.

— О том, что ты не Катарина Лемье, я даже не буду спрашивать, — сразу ставит Его Осведомлённость меня в известность. — И это, скажем, не твоя вина, — даже проскальзывает сочувствие в его голосе, но подозреваю Его Великодушие сейчас произнесёт «но».

И пока он тянет, опирается спиной на каменную плиту «аля стол» и рассматривает меня оценивающе, исподлобья, словно ещё не решил, что со мной делать, вытянув шею, я рассматриваю этот стол, на котором кучкой лежат подозрительно знакомые вещи.

— Но ты врала мне. Ты пыталась сделать из меня посмешище. Ты нарушила с десяток законов, каждый из которых предусматривает смертную казнь. И это Ог с ним. Но неужели ты думала, что я не смогу понять, что ты не Катарина?

— Георг, — нет, мне есть что сказать, но почему-то резко понадобилось перевязать на пояс веер. Может, чтобы не увидеть на его лице разочарование?

— Георгиус, — поправляет он.

— Георгиус, — соглашаюсь я и всё же встречаюсь с ним взглядом.

Ах, эти грозовые тучи в его глазах. Он, кажется, зол так, что не испепелит, изрубит меня молниями в капусту.

— Катарина! — дёргает он головой. — Или как тебя там?

— Катарина, — твёрдо произношу я.

— Катарина, — повторят он, всем своим видом давая понять, что мне не идёт. Не звучит. Не подходит.

«Можно подумать Георгиус лучше? — кривлюсь я. — И Рекс особенно».

— Нет, может быть, веди ты себя потише, не суй везде свой любопытный нос, не задавай глупых вопросов, слуги и поверили бы, что ты Катарина Лемье, — шумно выдыхает он, встаёт, идёт по комнатке. — Но видимо, это не в твоём характере. Или там, откуда ты явилась, совсем не учат послушанию? — останавливается у окна, которое даже при его росте, где-то выше его головы, разворачивается. — Смирению? Молчанию? Уважению? Нет? — вновь останавливается у стола.