Заноза Его Величества (СИ) - Лабрус Елена - Страница 29

— Что ты творишь? — хватает он меня за загривок, как нашкодившую кошку, когда я высыпаю на сиденье кареты часть накупленных богатств, которые я намерена попробовать или примерить немедленно.

— Спокойствие, только спокойствие, — поднимаю я руку, чувствуя, как выскальзываю из платья, которое он тянет за ворот. — Мне объяснили, как пользоваться вашими деньгами. Да, соглашусь, шопинг немного превзошёл мои ожидания, но с нами были Юстас и Салага, они за всем следили, а всё купленное доставят во дворец. И… я купила тебе брелок.

— Зачем мне брелок?!

— Ну, не знаю, — протягиваю ему кожаный кругляшек на верёвочке. — На ключ от дворца повесишь. На сигнашку для коня.

— Что ещё за Юстас? Какой Салага? — наконец, отпускает он моё платье, игнорируя подарок.

— Вообще-то они королевские гвардейцы, — гордо одёргиваю я платье. — Мог бы и знать имена моих личных телохранителей.

— Юстин и Салазар? — сверкают гневом его глаза, когда он падает на сиденье. Потому что стоять в этой карете в полный рост и правда неудобно.

— Да пофиг, — кидая брелок в общую кучу, сажусь я рядом. — У них и имена-то узнать было непросто, а уж лишнего слова и под пытками не вытянешь.

Шумно, зло выдохнув, он высовывает руку в окно и молча стучит по карете.

Подчинившись крику кучера, кони начинают движение, зацокав по булыжной мостовой. Наш экипаж трогается в путь.

— Катарина. Нет, Дарья…

— Можно просто Даша, но лучше всё же Катарина, потому что…

— Заткнись! — рявкает Злобное Величество, перебивай мой нездоровый словесный понос. — Ты даже не понимаешь, что делаешь.

— А что я делаю?

— Моё положение и так шатко. Местная знать желает избавиться от «травников», настаивает принять предложение Императора, требует перестать поддерживать Живой лес. А ты во всеуслышание заявляешь, что мы едем за мост?

— А куда мы едем?

— За Говорящий мост, — выдыхает он.

— Так какого ж чёрта, прости, Орта, ты мне мозги морочишь? И вообще, кто в этой стране король? Кто дал клятву заботится об этих людях? Поддерживать право на их веру? Я подскажу, — тыкаю я пальцем в его медальон. — Гав! Гав!

— Всё не так просто, — отмахивается он от моей руки.

— Фу, плохая собака, — морщусь я и достаю из бумажного пакета полоску вяленого мяса. Поднимаю над головой. — Голос, Рекс!

— Катарина, — рычит он.

— Молодец! А теперь: взять!

Я успеваю отдёрнуть мясо, но он сгребает меня лапищей за талию.

— Но я тебя сейчас точно покусаю, — демонстративно клацает он зубами у меня над ухом. Только ткнувшись в мою шею холодным носом, совсем как настоящий пёс, неожиданно затихает, и гнев его словно сам собой испаряется.

— Почему ты не пришёл вчера? — обнимаю я его за шею, правда так и не отпустив мясо, и даже успеваю откусить кусок.

— У меня были дела, — шумно выдыхает он.

— А сегодня утром? — жую я вяленую с пряностями сладковатую говядину.

— Я был занят.

— А сейчас ты занят?

— Очень, — не целует, а слегка покусывает он мою шею.

— Подожди, — подскакиваю я, ударившись башкой о крышу кареты. — Чёрт!

И потерев ушибленную голову, вернув на место откушенное мясо и балансируя в движущемся экипаже, снимаю свои многострадальные трусы. А то знаю я, чем это закончится.

— А вот теперь рассказывай, как ты по мне соскучился, — оседлав сверху, запускаю я руки в его волосы, заставляя откинуться назад.

— Уверена, что я скучал? — отстёгивает он плащ, приподнимает меня, на три пятнадцать расшнуровывает свою ширинку и спускает штаны.

— Не знаю, как ты, а вот он — точно. Мн-н-н, — скольжу я по уютно разместившейся у меня между ног горячей и явно настроенной на продолжение штуке. Но расширяющиеся глаза его Почти Готового Смириться и Получить Удовольствие Величества, заставляют меня остановиться. А его рука, моментально оказавшаяся под юбкой — даже взвизгнуть.

— О, мой Ог! — скользит он пальцами по моим, точно скучавшим по нему складочкам. Грубовато, конечно, и руки у него, наверно, грязные, но за это потрясение на его лице я, пожалуй, прощу ему и большее.

— Сюрпрайз, — невинно пожимаю я плечами. И хоть сбрила я все Катькины кущи под ноль ещё вчера, пока его ждала, но, кажется, шалость удалась. И сюрприз тоже.

Не знаю, почему мужики так делают. Может, это где-то в подкорке заложено — всё неизведанное тянуть в рот. Но то, с какой скоростью проснулся в нём этот инстинкт, и как быстро пересаживает он меня на сиденье напротив и оказывается лицом под юбкой, дало бы фору даже его скорости снятия штанов.

— Чёрт! То есть Орт! То есть хрен с ними со всеми, — выгибаюсь я, когда сдвинув меня к краю сиденья он пробует меня на вкус. Нежненько так. Плотоядненько. Чувствительно. С аппетитом.

Щекочет своей щетиной. Играет языком с неизведанными им прелестями этого юного красивого тела. И тискает в руке свой истосковавшийся по ласке хрен.

— Только не останавливайся! — вцепляюсь я в обивку сиденья.

Подмахиваю, направляю, вжимаюсь в него, входящего во вкус. Только всё это действо невольно набирает такие обороты, что боюсь Его Самостоятельность сейчас так развезёт, что он выдоит своего ужика в ладошку, а я так и останусь неудовлетворённой, потому как понятия о всяких «бугорках страсти» и женской анатомии у него очень приблизительные. В общем, тыкается Его Неудержимость, как слепой котёнок. Хотя отдать ему должное, с вдохновением, азартом, чувством…

— Но давай, мой родной, уже по-взрослому, — убираю я его голову.

А уж в чём в чём, а вот в засовывании в женское тело этой штуки, которой так щедро наградила его матушка природа, он хорош. И так насаживает меня на себя, стоя на коленях, что я только вскрикнуть и успеваю. Приглушённо, хрипло, сдавленно. Ещё успеваю повиснуть у него на шее. Но ему, кажется, всё равно, прислонить меня к сиденью или держать на руках.

Нет, ему точно всё равно — молча и сосредоточенно он вколачивается в меня такими яростными толчками, что этой мощью я уже не могу управлять. Ни тем, как на ходу сотрясается эта шаткая карета. Ни тем, как трётся моя спина об жёсткую обивку. Ни тем, каким оглушающим стоном обрушивается на него мой оргазм. И тому, как он расплющивает меня массой своего тела, содрогаясь в мучительных конвульсиях, я тоже помешать не могу.

Могу только поцеловать его за эту божественную разрядку. За эту его неукротимую дикость. За голод, с которым он набросился. За жадность, с которой отлюбил это тело. За то, что целует меня сейчас так ненасытно, словно мы не закончили, а только собрались начинать.

— Даша, — шепчет он в мои приоткрытые губы.

— Йа, йа, зер гуд, Вольдемар, — откидываю я голову. И успеваю схватить его за задницу до того, как мы расстанемся с той штукой, что так божественно хороша в работе. Впиться ноготками в ягодицы. А потом похлопать благодарно, призывая его расслабить булки и… уже меня отпустить. — Дас ист фантастиш, Вольдемар!

Слышу, как он возится, упаковывая своё хозяйство. Как скрипит сиденье, на которое он падает, выдыхая. И только потом возвращаюсь из своей нирваны в свои трусы.

Едва успеваю поправить юбки, когда Качественно Удовлетворённое Величество хватает меня за руку и снова усаживает себе на колени, заглядывая в глаза.

— Ты же приходил сегодня ночью? — поправляю я тёмные волосы, вытираю пот с мокрых висков, дую на влажный лоб, чтобы его немного остудить. И чтобы не сверлил меня этим больным взглядом.

— Приходил, — отворачивается он. — Но не к тебе.

Жестоко. Но честно.

— Ясно, — убираю я руки и хочу встать, но он не позволяет.

— Я хочу, чтобы ты это знала, — удерживает он мою голову за подбородок, заглядывая в глаза. — Я люблю её.

— Я знаю.

— Нет, — качает он головой. — Её. Катарину. Не тебя.

— Слушай, — откидываю я его руку. — Давай без вот этого занудства. Любовь, морковь, долг, честь, совесть. Тебе было хорошо?

— Да.

— Как себя чувствуешь?

— Жить хочу, — пожимает он плечами.